не было никаких иллюзий, - она знала, что он способен на любую глупость.
Дело чуть было не приняло серьезного оборота, ибо в нем оказался
замешанным и перчаточник Миньо: он был приятелем Альбера и одаривал его
любовниц, которых Альбер направлял к нему, - простоволосых девиц, часами
рывшихся в картонках. Вдобавок, всплыла какая-то история со шведскими
перчатками, подаренными продавщице из бельевого, но в этом так разобраться
и не удалось. Наконец скандал был замят из уважения к заведующей отделом
готового платья, о которой сам Муре отзывался с почтением. Бурдонкль
удовольствовался тем, что спустя неделю под каким-то предлогом уволил
приказчицу, виновную в том, что она позволила себя обнимать. Эти господа
смотрели сквозь пальцы на разврат вне "Счастья", но в магазине не терпели
ни малейшей вольности.
достаточно знала ее, затаила к ней глухую злобу. Она видела, как Дениза
шутила с Полиной, и решила, что девушка насмехается над ней, сплетничая о
любовных проделках ее сына. И с этих пор г-жа Орели окружила Денизу еще
более глухой стеной вражды. Уже давно заведующая задумала устроить со
своими подчиненными воскресную прогулку в Риголь, близ Рамбуйе, где она
купила дом на первые же свои сбережения - сто тысяч франков, которые ей
удалось отложить; теперь она вдруг решила наказать Денизу, открыто
отстранив ее от участия в прогулке, - Дениза оказалась единственной, не
удостоившейся приглашения. Уже за две недели до намеченного дня в отделе
только и было разговоров, что об этой поездке: поглядывали на небо,
радовались жаркому майскому солнцу, заранее распределяли каждый час
предстоящего дня, предвкушали всевозможные удовольствия, катание на
осликах, молоко, черный хлеб. И самое забавное, что будут одни только
женщины! У г-жи Орели вошло в обыкновение отправляться по праздникам на
прогулки в дамском обществе; она так не привыкла к семейной обстановке,
чувствовала себя так неуютно, так неловко в те редкие вечера, когда ей
случалось обедать вместе с мужем и сыном, что предпочитала в таких случаях
не заниматься хозяйством, а обедать в ресторане. Ломм тоже улетучивался,
радуясь возможности вкусить холостяцкой жизни; Альбер, не отставая от
родителей, убегал к своим потаскушкам. Таким образом, отвыкнув от
семейного очага, чуждаясь друг друга и изнывая от тоски по воскресеньям,
когда приходилось проводить время вместе, все трое пользовались своей
квартирой как обычной гостиницей, куда приходят только ночевать. Когда
возникла мысль о поездке в Рамбуйе, г-жа Орели просто объявила, что
приличия не позволяют Альберу принять в ней участие и что Ломм-отец
поступил бы очень тактично, если бы тоже отказался; мужчины были в
восторге от этого решения. Тем временем долгожданный день приближался, и
девицы щебетали без умолку, рассказывая друг другу, какие они готовят
туалеты, словно собирались путешествовать по меньшей мере полгода. Денизе,
отверженной, бледной и подавленной, приходилось слушать все эти разговоры.
вашем месте поддела бы их. Они развлекаются, и я стала бы развлекаться,
черт возьми!.. Поедемте с нами в воскресенье, - Божэ повезет меня в
Жуенвиль.
знает, как это происходит: именно на таких-то вот прогулках девушки и
знакомятся со своим первым возлюбленным, с тем приятелем, которого
приводят как бы невзначай; она не хочет этого.
приведет. Мы будем только втроем... Раз вы не хотите, я сватать вас не
стану, будьте спокойны.
ее лицу. С тех пор как ее товарки принялись расхваливать деревенские
развлечения, она задыхалась, охваченная потребностью видеть безбрежное
небо, она мечтала о густой траве, доходящей до груди, о гигантах-деревьях,
тень которых падала бы на нее подобно прохладной струе. Воспоминания о
детских годах, проведенных на сочных пастбищах Котантена, пробуждались в
ней вместе с тоской по солнцу.
площади Гайон; оттуда они на извозчике поедут на Венсенский вокзал.
Поскольку двадцать пять франков жалованья, которые получала Дениза в
месяц, поглощались детьми, она могла лишь слегка освежить свое старое
черное шерстяное платье, отделав его оборкой из поплина в мелкую клетку;
она сама смастерила себе шляпу, обтянув каркас шелком и украсив ее голубой
лентой. В этом простом наряде она казалась совсем юной - точно чересчур
быстро вытянувшаяся девочка; одета она была бедно, но чистенько; обильная
роскошь волос, подчеркивавшая убогость шляпки, немного смущала ее. Полина,
напротив, разоделась в весеннее шелковое платье в фиолетовую и белую
полоску; на ней был соответствующих тонов ток, украшенный перьями,
побрякушки на шее и руках, - она производила впечатление вырядившейся
богатой лавочницы. Этим воскресным шелком она как бы вознаграждала себя за
всю неделю, когда поневоле должна была ходить в шерстяном платье; Дениза
же, таскавшая форменные шелка с понедельника до субботы, наоборот,
возвращалась по воскресеньям к своему изношенному, нищенскому шерстяному
платьицу.
у фонтана.
себя непринужденно, - таким славным он ей показался. У Божэ, громадного,
медлительного и сильного как бык, было длинное лицо типичного фламандца с
ребячливо смеющимися пустыми глазами. Он родился в Дюнкерке, в семье
торговца; в Париж он приехал потому, что его чуть ли не выгнали из дома
отец и старший брат, считавшие его круглым дураком. Однако в "Бон-Марше"
он зарабатывал три с половиной тысячи франков. Человек он был недалекий,
но для продажи полотна вполне пригодный. Женщины находили его очень милым.
мостовая сияла под улыбкой прекрасного майского утра; небо было
безоблачно, в кристально прозрачном голубом воздухе разливалось веселье.
Губы Денизы приоткрылись в невольной улыбке; она глубоко дышала, ей
казалось, что грудь ее освобождается от удушья, длившегося целых полгода.
Наконец-то она не чувствует вокруг себя спертого воздуха, ее не давят
тяжелые камни "Дамского счастья"! Впереди - целый день на вольном воздухе.
У нее словно прибавилось здоровья; все существо ее безудержно ликовало, и
она отдавалась этой радости непосредственно, как девчонка. Однако уже в
пролетке, когда Полина смачно поцеловала своего возлюбленного в губы,
Дениза смутилась и отвела глаза в сторону.
Ломм... Как он торопится!
полоумный старик! Подумаешь, бежит на свидание!
Жимназ, вытянув шею и улыбаясь в чаянии предстоящего удовольствия. Кассир
собирался провести день у своего приятеля, флейтиста из маленького театра;
по воскресеньям у этого флейтиста собирались любители и с самого утра,
едва позавтракав, занимались музыкой.
знаете, госпоже Орели с ее кликой пришлось встать ни свет ни заря, потому
что поезд в Рамбуйе отходит в шесть двадцать пять... Будьте уверены,
супруги проведут этот день не вместе.
г-жи Орели попасть под ливень, потому что им самим пришлось бы тогда
промокнуть; но если бы над врагами разразилась легонькая гроза, и притом
так, чтобы брызги не долетали до Жуенвиля, - это было бы весьма забавно.
Затем они заговорили о Кларе, этой мотовке, которая не знает, на что бы
только истратить деньги своих содержателей: ведь она покупает по три пары
ботинок зараз, а на другой же день выбрасывает их, предварительно изрезав
ножницами, потому что ноги у нее сплошь в мозолях. Впрочем, в тратах
продавщицы магазина новинок не отстают от мужчин: они проедают все, не
откладывают ни гроша и тратят по двести - триста франков в месяц на тряпки
и лакомства.
ухитряется играть на валторне?
Полину; она принялась объяснять, что кассир упирает инструмент в стену;
Божэ поверил ей и нашел это весьма остроумным. Но Полине стало совестно, и
она рассказала, что Ломм приспособил к своей культяпке особые щипчики,
которыми и пользуется как рукой; тут Божэ с недоверием покачал головой и
сказал, что вот уж этому-то ни за что на поверит.
равно тебя люблю.
все платил Божэ, но Дениза объявила, что хочет непременно принять на себя
часть издержек; вечером они сосчитаются. Они сели во второй класс; из
вагонов вырывался веселый гомон. В Ножане среди общего смеха высадился
свадебный кортеж. Наконец они добрались до Жуенвиля и тотчас направились
на остров, чтобы заказать завтрак; там они и остались, решив погулять по
откосам, под высокими тополями, окаймляющими Марну. В тени было прохладно,
дул свежий ветер, умерявший солнцепек и колыхавший на другом берегу зелень
деревьев, расширяя прозрачную даль равнины и пробегая волною по всходам на
полях. Дениза немного отстала от Полины и ее возлюбленного, которые шли,
обнявшись за талию. Она нарвала букет и, невыразимо счастливая, смотрела
на бегущие вдаль воды реки. Когда Божэ наклонялся, чтобы поцеловать свою
подругу в затылок, Дениза опускала голову. Слезы выступили у нее на