был высокий, в синем кителе, с большими руками. Рано утром, когда она еще
спала, он вошел в комнату и наклонился над ее кроватью. Он погладил ее и
что-то сказал, кажется: "посмотри, Маша, какая она бледная. Обещаешь, что
она побольше будет на воздухе, ладно?" И Катька чуть-чуть приоткрыла глаза
и увидела заплаканную маму. Но она не показала, что проснулась, ей было
весело притворяться спящей. Потом они сидели в большом светлом зале за
длинным столом, на котором стояли маленькие белые горки. Это были
салфетки. Катька засмотрелась на эти салфетки и не заметила, что мама
удрала от нее, а на ее месте теперь сидела бабушка, которая все вздыхала и
говорила: "Господи!" А мама в странном, незнакомом платье с шарами на
плечах сидела рядом с отцом и издалека подмигивала Катьке.
говорили. Но вот отец встал с бокалом вина, и сразу все замолчали. Катька
не понимала, что он говорил, но она помнила, что все захлопали и закричали
"ура", когда он кончил, а бабушка снова пробормотала: "Господи!" - и
вздохнула. Потом все прощались с отцом и еще с какими-то моряками, и он на
прощание высоко подкинул Катьку и поймал своими добрыми большими руками.
крест...
вокзале. В мае двенадцатого года он приехал в Энск проститься с семьей, а
в середине июня вышел на шхуне "Св. Мария" Из Петербурга во Владивосток...
совершенно новая вещь: письмо от папы. "Вот подожди, придет письмо от
папы". И письмо приходило. Случалось, что оно не приходило неделю-другую,
но потом все-таки приходило. И вот пришло последнее письмо, из Югорского
Шара. Правда, оно было последнее, но мама не особенно огорчилась и даже
сказала, что так и должно быть: "Св. Мария" шла вдоль таких мест, где не
было почты, да и ничего не было, кроме льда и снега.
все-таки это было очень грустно, имама с каждым днем становилась все
молчаливее и грустнее.
пекла пирог, когда приходило письмо от папы. А теперь вместо этой
прекрасной вещи, от которой всем становилось весело, в жизни появились
длинные, скучные слова: "Так и должно быть", или: "Еще ничего и не может
быть".
ложилась спать, а мама с бабушкой все говорили и говорили. А Катька
слушала. Ей давно хотелось сказать: "Наверно, его волки съели", но она
знала, что мама рассердится, и не говорила.
Это было очень странно, но Катька ничего не спрашивала. Она услышала, как
бабушка однажды сказала соседке: "Все говорим - зимует, а жив ли - бог
весть".
прекрасно помнила - она была уже большая. Жена капитана Татаринова просила
о снаряжении вспомогательной экспедиции для сказания помощи ее несчастному
мужу. Она указывала, что главным поводом путешествия "безусловно, являлись
народная гордость и честь страны". Она надеялась, что "всемилостивейший
государь" не оставит без поддержки отважного путешественника, всегда
готового пожертвовать жизнью ради "национальной славы"...
хода: много народу и впереди архиерей в малиновой шапке. Оказалось, что
это - просто царь. Царь долго не отвечал, и бабушка ругала его каждый
вечер. Наконец пришло письмо из его канцелярии. В очень вежливой форме
канцелярия советовала маме обратиться к морскому министру. Но обращаться к
морскому министру не стоило. Ему уже докладывали об этом, и он сказал:
"Жаль, что капитан Татаринов не вернулся. За небрежное обращение с
казенным имуществом я бы немедленно отдал его под суд".
"Никакой надежды". Он сказал это бабушке шепотом. Но все как-то узнали об
этом: и бабушкины родственники Бубенчиковы, и Катькины подруги. Все, кроме
мамы.
смешное, не станет спорить с бабушкой, что "перед обедом полезно выпить
рюмку водки, ну, а если не полезно, так уж не вредно, а если не вредно,
так уж приятно". Никогда не станет смеяться над мамой, что она так долго
одевается, когда они идут в театр. Никто не услышит, как он поет по утрам,
одеваясь: "Что наша жизнь? Игра!"
снега и льда, и никто из его экспедиции не вернулся.
снаряжена превосходно. Одной муки было пять тысяч килограммов,
австралийских мясных консервов - тысяча шестьсот восемьдесят восемь
килограммов, окороков - двадцать. Сухого бульона Скорикова - семьдесят
килограммов. А сколько сухарей, макарон, кофе! Половина большого салона
была отгорожена и завалена сухарями. Была взята даже спаржа - сорок
килограммов. Варенье, орехи. И все это было куплено на деньги Николая
Антоныча. Восемьдесят чудных собак, чтобы в случае аварии можно было
вернуться домой на собаках.
Легко предположить, например, что там, где следовало подождать, он
торопился. По мнению Николая Антоныча, он всегда торопился. Как бы то ни
было, он остался там, на Крайнем Севере, и никто не знает, жив он или
умер, потому что из тридцати человек команды ни один не вернулся домой.
войдет! Таким же, каким он был последний день на Энском вокзале. В синем
кителе, в твердом белом воротничке, открытом, каких теперь уже не носят.
Веселый, с большими руками.
стала курить, когда он пропал. Бабушка гонит Катьку на улицу - снова он:
он велел, чтобы Катька почаще бывала на воздухе. Книги с мудреными
названиями в узком стеклянном шкафу, которые никому не давали читать, -
его книги.
переменилось. Теперь никто не надеялся, что вдруг откроется дверь - и
войдет. Ведь это был чужой дом, и котором он никогда не был.
мне показать книги и карты капитана. Я посмотрел маршрут, и оказалось, что
это тот самый: знаменитый "северо-восточный проход", который искали лет
триста. Наконец шведский путешественник Норденшельд прошел его в 1871
году. Без сомнения, это было не очень просто, потому что минуло еще
двадцать пять лет, прежде чем другой путешественник - Велькицкий -
повторил его путь, только в обратном направлении. Словом, все это было
очень интересно, и я решил пойти...
заметно меньше.
понравилась, - прямая, просторная дорога в саду и сосны, освещенные
солнцем. Я спросил у Кати, куда она делась.
Левитана.
в столовой вообще стало как-то пустовато. Но морской компас по-прежнему
стоял на своем месте, и стрелка по-прежнему показывала на север.
жаловалась Кате, что все опять стало дорого: капуста шестнадцать копеек,
телятина тридцать копеек, поминанье сорок копеек, яйца рубль двадцать
копеек.
недовольна.
минут вернулась обратно.
безрукавка зеленого бархата висела на ней, худые плечи торчали. Но у нее
по-прежнему был бодрый, озабоченный вид, а сейчас еще и веселый. Она очень
обрадовалась мне, гораздо больше, чем я думал.
вырастешь. У нас в Энске попик был. Вот какой! Все гречу ел.
писклявый-писклявый.
Якубенко Николай
Володихин Дмитрий
Орловский Гай Юлий
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Браун Дэн