возможность нормально жить, возражать против этого никто не станет. Но без
голубого унитаза мама могла бы, наверное, обойтись.
преобразующая энергия Эреза в буквальном смысле обрушилась на наши
беззащитные головы. И боль не проходила.
все закончу.
ну...
протекало. Но вода была. Значит, имелся источник.
голову упало яблоко, и он кое-что понял в мироздании. На мою скромную особу
упала тяжелая капля воды. Очевидно, и на мужа упала такая капля. Мы оба
дружно подняли головы -- потолок был мокрым.
антресоли, удобный закрытый стенной шкаф. Там в картонных коробках мы
хранили теплую одежду.
валялось на полу в прихожей. Я яростно сдирала раскисший картон с мокрого
тряпья.
тут был не при чем. Об этом я еще расскажу. А сейчас мне хочется окунуться в
ту короткую паузу тишины и покоя, которая выпала нам именно здесь, в этом
старом серого цвета доме на тихой улице небольшого городка.
антиквариатом, но и с этим мы справились. Однажды старинные кресла рухнули
под нашими телами, и наш добрый хозяин смирился, расстался с мыслью продать
эту рухлядь, доставшуюся ему вместе с квартирой, и разрешил ее выкинуть. Это
было сделано немедленно, пока хозяин не передумал. В доме появились тоже не
новые, но без аромата старины средства для сидения. Что-то нам подарили
знакомые старожилы, что-то подобрали на улице. Люди побогаче часто меняют
мебель, и надоевшую выставляют на улицу. Такие, как мы, ее берут. Здесь так
и говорят: "с выставки". Часто это очень хорошие вещи. Все, что требовало
ремонта, побывало в руках у мужа. Дом наш приобрел приличный вид.
работу, как было там, в той стране -- в свой институт, в свою лабораторию, к
восьми ноль-ноль, а туда, куда звали, делать то дело, которое предлагали
сегодня. Иногда перепадало кровное, связанное с электричеством -- починить
электрочайник или духовку, сделать проводку, но чаще приходилось делать
непривычную тяжелую работу -- смолить крыши, бетонировать дорожки, белить,
красить. Часто его брал с собой Абрам -- как подмастерье, в помощь. Он
сантехник, мастер высокого класса, но вообще умеет делать все, любую ручную
работу. Учеником своим Абрам был доволен.
работа, он опять поднимался и шел, куда звали. Нужны были деньги, но главное
-- что-то делать, трудиться, иначе можно потерять себя, свое человеческое
лицо.
обеденным столом и стеной на маленьком закрытом балкончике, где мы обычно
ели, и поставила на него пишущую машинку. Эту машинку с русским шрифтом
какой-то запасливый репатриант из Союза приволок в Израиль и сдал в
комиссионный магазин. А мы купили. Она была почти такая же, как моя, та, что
я оставила там. Со странным трепетом, почти затаив дыхание, как будто после
долгой разлуки, я открыла футляр и прикоснулась к клавиатуре.
Я опускала жалюзи, отгораживалась от мира и -- писала.
что мир меня оставит в покое. Стрекот моей пишущей машинки был звуком в этом
дворе странным, непонятным, он привлекал внимание, возбуждал любопытство. Не
знаю, как взрослые, может, и им было интересно узнать, что это я делаю, но
они не спрашивали. Но дети -- существа особые, нетерпеливые, их любопытство
требует удовлетворения.
другом измерении, раздвинулись разболтанные пластины стареньких жалюзи, их
раздирали далеко не чистенькие детские ручонки. В образовавшуюся щель я
увидела полоску смуглой мордашки и один черный-черный сверкающий глаз. Он
принадлежал дочке соседа, живущего над нами.
двор, было выше от земли, шансов, что сюда не доберутся проказники,
естественно, больше. Правда, места здесь хватило только чтобы поставить
стол, стул уже не помещался, печатать я садилась на край кровати. Но какие
это были мелочи. Это была че-епу-у-ха-а!
вернее, на столбиках, невысоких, коротких, но все-таки пространства между
землей и плитами нижнего этажа хватило, чтобы здесь образовался кошачий
родильный дом. Как-то приблудная кошка произвела в нем на свет несколько
слепых беспомощных созданий. Все они куда-то подевались, исчезла и беспечная
мамаша, оставив нам одного своего отпрыска -- серого с черными тигриными
полосками, в белых тапочках. И муж его выкормил. Он выносил ему еду во двор,
котенок привык, учуяв шаги кормильца, мчался к своей трапезной -- под нашим
балконом, где в свободное время часто отдыхал на стуле муж.
друзья-приятели, а может, среди них были и ближайшие родственники, услышав
запах пищи, прибегали во двор к миске нашего котенка. Он отходил на шаг,
подпуская к еде других, и молча наблюдал, как они поглощали его обед. Он
никогда не сражался за пищу, даже, когда явно был голодным. Собратья его
были не такими деликатными и часто не оставляли ему ничего.
впечатление, что кусок не шел ему в горло.
человеком. И наверное, неплохим.
можно было войти, посидеть за столом, выпить кофе. Вечерами мы с приятелями
бродили по улицам допоздна, глотая скупую прохладу. Мы ездили в Хайфу на
концерты симфонического оркестра, в нашем и в соседних городках не
пропускали ни одного выступления российских гастролеров. Такие походы
возможны, когда есть, куда возвращаться, есть крыша, покой, своя удобная
кровать.
покормить, почти как там, как в былой жизни. Хорошо, когда детям есть, куда
приехать, погреться у родного тепла.
включили -- по экрану переливалась голубоватая вода. Муж повозился с пультом,
со шнурами. Тщетно.
полгода назад с таким трудом водруженная мужем на крышу. Она была покорежена
и погнута.
объяснил очень спокойно:
великие дела, и ему было не до наших глупостей.
мэрии, смотрели, измеряли, о чем-то спорили. Хозяин наш как-то мельком
сказал, что Габи со второго этажа хочет достраивать еще один этаж.