Чтение 30–й страницы книги ~В дни Каракаллы~

- Имел случай.

- Каков он?

- Может быть, это человек, считающий, что все ему позволено.

- Да, судя по рассказам. Юлия Домна...

- Антонин думает, что руководит событиями, как кормчий кораблем, а в
действительности события влекут его и нас вместе с ним.

- Куда?

- Этого никто не знает. Но корабль плывет, подгоняемый дыханием
времени.

Скрибоний покачал головой:

- Темно. Что сие значит, твое "дыхание времени"?

- А вот что. Считаю, что как в мире физическом, так и в нашем
внутреннем мире должны существовать неизменные законы. Мы еще многого не
знаем. Если ты возьмешь, например, весы. Та чаша перевесит, на которую ты
положил более тяжкий груз. Так и в жизни. Более значительные явления
побеждают незначительные, преходящие.

- Что есть вечное, что преходящее?

- Ты это знаешь не хуже меня.

Скрибоний ничего не сказал. Я тоже понимал, о чем говорит Вергилиан,
однако не мог бы выразить это словами. Так нет возможности петь у
охрипшего певца.

- Но все-таки, как же быть с твоим "дыханием времени"?

- По-моему, оно - дыхание миллионов людей: римлян, варваров, рабов,
христиан, воинов... Из их вздохов рождается тот ветер, который
превращается в бури. Может быть, перед одной из таких бурь мы и живем с
тобой.

- А император правит государственным кораблем?

- Правит, но сам закрывает порой глаза, потому что бремя власти ему не
по силам. Хотя он считает себя превыше всех.

- Императору полагается считать себя полубогом, - осклабился Скрибоний.

Я уже не впервые с удивлением слушал подобные речи. Разве стены не
имеют ушей?

- Совершенно верно, - согласился Вергилиан. - Он рассуждает, что если
тот, кто пасет овец, не является овцой, а принадлежит к высшей породе
существ, точно так же и поставленный пасти человеческое стадо не может
быть подобным другим смертным. Так он сказал однажды Маммее.

- Маммее? Он по-прежнему занимается философией?

- Даже с большим увлечением, чем раньше.

- Ты был и в Александрии? Там все комментируют Платона?

- Аммоний учит в Александрии о бессмертной душе.

- Да, теперь всем до крайности понадобилось бессмертие. Впрочем, это
понятно... Неудовлетворенность жизнью. Вот откуда эти помыслы о
воздаянии... А стихи в Александрии пишут?

- Однако нет новых Каллимахов.

- Здесь тоже не видной Вергилиев и Марциалов.

При одном упоминании имени беспутного поэта, своего любимца, Скрибоний
просиял.

В это время в каморку явился тот, кого звали Исидором. Это был,
очевидно, служитель при гостинице, долговязый юноша в крайне короткой
тунике, что не придавало ему красоты. В руках он держал кувшин вина.

- Наверное, отпил дорой? - забеспокоился Скрибоний.

Большеротый слуга стал клясться, что не выпил ни капли. Сатирический
поэт с недоверием заглянул в кувшин.

- А кубки?

- Сейчас принесу, - ответил Исидор с глупым видом.

Вергилиан смотрел на друга, на его бедность с нежностью. Как я уже
знал, их связывала многолетняя дружба. Скрибоний был одинок, писал стихи
на заказ, но любил все прекрасное, и его ухо безошибочно определяло
неправильности в стихосложении. Он иногда бранил Вергилиана за щедрость, с
какой поэт рассыпал розы в своих элегиях. Но разве сам Вергилиан не
понимал, что розы выглядели в его стихах несколько старомодно?

- Скрибоний горько покачал головой:

- Теперь нужны не поэты, а сочинения, в которых рассказываются занятные
вещи о блудливых служанках из сирийской таверны. Рим стал скучным городом,
наполненным сплетнями.

Вергилиан рассмеялся:

- Что ты говоришь! Столько новых портиков построили за эти три года!

- А к чему все это? Соберут кирпичи от разрушенных зданий и строят одно
новое, хотя и более роскошное. Еще тысяча колонн... Мало красоты в этом
удручающем однообразии.

Вергилиан задумчиво произнес:

- Да. Вот мой юный друг прибыл к нам из Том - он рассказывает, что люди
живут в Сарматии, довольствуясь малым. Может быть, и нам надо бросить все
и удалиться под сень варварских дубов?

Скрибоний желчно скривил губы и потер то место, где давала себя знать
больная печень.

- Под сень варварских дубов?.. Но ведь тебе и там будет скучно.

Они оба сидели на ложе, а я по-прежнему стоял, прислонившись к косяку
двери. Рядом на стене был нацарапан непристойный рисунок, и кто-то написал
углем: "Луций - вор".

- Расскажи, что происходит в Риме, - попросил Вергилиан. - Что делает
старик Порфирион?

- По-прежнему сочиняет бесконечные комментарии.

- А Геродиан?

- Пишет историю Рима.

- Этот кому подражает? Тациту?

- Скорее Светонию. Многие другие изливают моря чернил. Но ни одной
свежей метафоры! Один поэт поучает в стихах, как надо врачевать болезни.
Разве для этого боги открыли нам гармонию? А они прячут руки в складках
тоги и пересчитывают на пальцах количество слогов. Пишут о богах, потому
что у нас еще спрос на благочестие. О воздержании, хотя норовят бесплатно
покушать у патрона... Оппиан умер.

- Я видел его гробницу в Анасарбе.

- Даже в Анасарбе побывал наш неутомимый путешественник!

- Слушай! Я прочту тебе надпись на его могиле.

Скрибоний приставил ладонь к уху.

Вергилиан стал читать, торжественно подняв правую руку:

Я тот, кто был Оппиан. Бессмертную славу

стяжал я, но парки ревнивы, жестокий Плутон

похитил в самом расцвете стремлений

глашатая муз...

- Это ты сочинил?

- Ты угадал. Мне пришлось видеть его однажды. Помнишь, мы встретились
тогда с тобой впервые на приеме Юлии Домны?

- Прекрасно помню.

- Я решил, что украшу скромную гробницу Оппиана мраморной доской. Какой
это был красивый юноша! И вот от него ничего не осталось, кроме горсти
праха. Думал ли он, читая стихи перед августой, что в Анасарбе уже
поджидает его чума?..

- О ловле птиц он писал довольно остроумно, - снисходительно похвалил
Скрибоний. - Откуда у него, такого молодого, были эта точность глаза и
чувство природы?

- Гробница его из грубого камня, под кипарисами, - рассказывал
Вергилиан. - Так и подобает лежать любимцу муз. Там охотно показывают
проезжающим могилу поэта, но никто и в руках не держал поэму об охоте...
Впрочем, ты обещал найти свои стихи, Скрибоний.

Стихотворец порылся на столе в кусках папируса и протянул Вергилиану
навощенную табличку. Тот прочел вслух:

Торгаш поставляет негодное масло,

погас наш светильник...

Как в Скифии, хладом повеяло в термах...

- А дальше?

- Это все.

- "Погас наш светильник..." - повторил Вергилиан.

- Лучше прочти что-нибудь свое, - попросил Скрибоний. - Как это?..
Позволь...

Когда нас обманет все, что мы блаженством считали

в любимой, бессмертье ее, а прахом лишь оказалось...

В это время на лестнице послышался смех, потом шум ссоры. Можно было
догадаться, что смеется молодая женщина. Но хриплый мужской голос произнес
обычные в гостинице слова:

- Мы все заплатим тебе завтра сполна, акула!

Вергилиан приоткрыл дверь. По ступенькам лестницы спускались какие-то
люди в сопровождении Симона. Спор хозяина с постояльцами постепенно
затихал.

- Что это за грубияны? - спросил Вергилиан.

- В гостинице остановились бродячие комедианты.

Мы стали пить вино из принесенных Исидором оловянных кубков. Вергилиан
морщился. Скрибоний состроил ужасную гримасу.

- Вот уже третий день у меня расстроен желудок.

Мне показалось, что после разговоров о стихах раздалось свиное
хрюканье.

- Филострат в Риме? - спросил Вергилиан.

- В Риме.