книгопечатника, страшного победителя всех женщин от Рейна до Яузы. Уцепясь
за него крючьями своих пальцев, вплелся туда ж, как нарочно для контраста,
живой скелет, обтянутый кожею, опушенный на голове и подбородке тощими
отрывками седых волос, окутанный в шубу. От него веяло тлением. Этому давно
сущему человеку могло быть хождения по земле лет восемьдесят. Казалось, в
глазах его, в губах, в голосе, в каждой судороге, заменявшей движение,
говорила смерть: "Не забудь, я тут, сижу крепко, льгота моя коротка". Но
минувший человек забыл это и пришел просить у Антона, лекаря, немецкого
чародея, который дает юность и силу старикам, переводя в них кровь детей, -
пришел просить у него жизни, еще хоть десятка на два лет. У него молодая
жена, он богат; ему так нужно пожить. Антон сам старик; ночью из окна видали
его стариком; на день он оборачивается в юного, цветущего молодца; кто ж в
Москве этого не знает?..
умильнее указывал на мальчика лет десяти, свежего, розового, который стоял в
каком-то недоумении у дверей. Кажется, лучше не надо: точно те годы, те
приметы, которые немец назначил великому князю для великой операции
перерождения.
никогда не решусь на этот ужасный опыт. И если б он даже удался... ценою
юной, цветущей жизни этого дитяти продлить на два, на три года чувственную
жизнь старичишки, который, может статься, тяготит собою землю!.. Нет,
никогда!"
нежно осклабляясь, - чтобы, в случае смерти этого мальчика, не отвечали вы,
или этот почтеннейший господин?.. Не бойтесь, не бойтесь: этот мальчик -
холоп.
человек.
Поверьте, я сам крайне осторожен в таких делах и на этот счет заглянул в
судебник великого короля всей Руси. Там ясно сказано: "А кто осподарь
огрешится, ударит своего холопа или робу, и случится смерть, в том
наместницы не судят, ни вины не емлют". В переводе это значит (тут усердный
толмач перевел текст по-немецки). В случае смерти мальчика мы скажем, что
господин его огрешился, и концы в воду. В этом мы условились с почтеннейшим
бароном, богатейшим и, прибавить надо, щедрейшим из смертных. Условие это
запечатлено ужасною клятвой.
приведенному тексту, он судорожно подозвал к себе мальчика, с отеческою
нежностью потрепал его, то есть поскользил пальцами по пухлой щеке, потом
преумильно взглянул на лекаря, как бы хотел сказать: посмотри, словно зрелая
вишня!
навсегда объявляю тебе: если осмелишься когда-либо прийти ко мне с подобными
предложениями, я выкину тебя из окна.
встречи; он смутился и жалобным, чуть внятным голосом произнес, делая на
каждом слове и едва ли не на каждом слоге запятые, как он делал их ногой:
я дам ему эликсира долгой жизни - недавно изобретен. Скажи ему, жаль, что он
не мог употребить его лет двадцать ранее; тогда бы прожил двадцать лет
более. Но и теперь пускай принимает его капель по десяти в воде, утром и
вечером... надеюсь, он укрепит старичка... поддержит его хоть на время...
наставления. Дрожащая, костлявая рука положила было на стол корабельник
(Schiffsnobel). Корабельник? легко сказать! Подарок царский, судя по тому,
что и сам Иван Васильевич посылывал родным своих друзей, царицам, детям их
по корабельнику, много по два. Несмотря на важность дара, лекарь возвратил
монету, говоря, что возьмет ее, когда лекарство подействует. С этим
выпроводил от себя пациента и посредника.
всю вину возложил на мальчика, своего холопа, которого, по словам
Варфоломея, поберег лекарь, и в сердцах огрешился... палкою по виску.
Наместницы в том не судили и вины не имали, потому что закон писали не рабы.
Холопа похоронили, как водится. Через неделю, однако ж, судья высший призвал
и господина к своему суду.
Бартоломей.
госпожа... не то что дрянной, издыхающий старичишка, на которого и плюнуть
гадко... нет, молодая, прекрасная госпожа, у которой можно пальчики
перецеловать сто раз... богатая вдова Селинова. Ждет на крыльце. Позвольте?
подумал Антон и спешил накинуть на себя щегольскую епанечку.
нему робко, дрожа всем телом и между тем вся пылая. Она не смела поднять
глаза... скоро закапали из них слезы, и она упала к ногам лекаря.
сказал Антон, поднимая ее.
брат родной, помоги мне; не то наложу на себя руки, утоплюсь.
женщина... я, кажется, докладывал вам в первый день вашего приезда,
высокопочтеннейший господин... что любит сына здешнего хозяина.
понимает по-русски.
забыла род и племя, лихих соседей, стыд, забыла, есть ли в людях другие
люди, кроме него. Ему вынула душу свою. Когда он сманивал меня, выводил меня
из ума, он называл своим красным солнышком, звездою незакатною - такие речи
приговаривал: "В ту пору мила друга забуду, когда подломятся мои скоры ноги,
опустятся молодецкие руки, засыплют мои глаза песками, закроют белу грудь
досками". А теперь, если б ты ведал, добрый человек, теперь у моего камышка
самоцветного, лазоревого, ни лучья нету, ни искорки; у моего ли друга, у
милого, нету правды в ретивом сердце, говорит он, все обманывает. Полюбил
мой сердечный другую полюбовницу, что живет в терему у брата Фоминишны. А
чем она, разлучница, лучше меня? Разве тем получше, что стелет, убирает
Андрею Фомичу постель шелковую с переменными друзьями, все с налетными
молодцами. Заворожила себе окаянная гречанка кудри моего друга. С той поры
злодей над моею любовью издевается, на мои ласки говорит такой смешок:
"Любит душа волюшку, а неволя молодцу покор. Ты отстань, отвяжись от меня;
не отвяжешься, я возьму из костра дрова, положу дрова середи двора, как
сожгу твое тело белое, что до самого до пепелу и развею прах по чисту полю,
закажу всем тужить, плакати". Что ни делаю, не могу отстать; по следам его
хожу, следы подбираю, сохну, разрываюсь. Видишь, рада бы не плакать: плачут
не очи, разрыдалось сердце. Сжалься, смилуйся, добрый человек, отведи его
чистою и нечистою силою от гречанки поганыя, привороти его опять ко мне.
Возьми за то ларцы мои кованы, казну мою дорогую, жемчуги бурмицкие, возьми
все, что у меня есть: отдай мне только друга прежнего, ненаглядного.
Покоряясь предрассудкам времени и сердцу своему, Антон не смеялся над нею.
Он сам был твердо убежден, вслед за своими наставниками, что существует
тайная наука, которая разъединяет и совокупляет полюсы душевные. Сверх того,
по доброте своей, мог ли он смеяться над чувством, столь искренним и
сильным, что заставило молодую женщину, забыв стыд, прийти молить незнакомца
о помощи? Но как помочь? К сожалению, Антон не знал тайной науки. Отказать
же Селиновой - привести ее в отчаяние. "Время, - думал он, - принесет ей
лучшее исцеление: отделаюсь временем, расскажу, что на исполнение требуемой
чары нужно два, три новолуния, смотря по обстоятельствам, нужно близкое
знакомство с Хабаром, с гречанкою".
руки, сажал на скамью, утешал ее, обещал ей всякую помощь. И пригожая вдова,
успокоенная ли его обещаниями, или новым чувством к пригожему иностранцу,
или желанием отомстить прежнему другу, вышла от лекаря почти утешенная.
Недаром говорит старинная песня: "Молода вдова плачет, что роса падет {Прим.
стр. 130}; взойдет красно солнышко, росу высушит".
пациентами, сбывалась над самим лекарем. Уж конечно, не прописывал он никому
такой горькой микстуры, какую Варфоломей заставлял его глотать при каждом
своем посещении. На следующий день опять прием, опять появление неизбежного
переводчика. С ним боярин Мамон. Ничего доброго не обещает соединение этих
двух лиц. Но книгопечатник порядочно напуган врачом: придет ли он снова
просить о каком-нибудь вздоре?
деньги, не подарки любит переводчик за посредничество; нет, его страсть
угождать другим как бы то ни было, кому б то ни было, хоть со вредом себе.
Он готов налгать на другого, на себя, лишь бы впутаться в угождение. Что
Антона в немцах знавал он сам старичком, худеньким, седеньким, лет ста, что
Перумов Ник
Никитин Юрий
Влодавец Леонид
Сапковский Анджей
Майер Стефани
Эриксон Стивен