Чтение 30–й страницы книги ~Киллеров просят не беспокоится~

и кофе.

Они сели почти рядом, Нестеров положил руки на спинку дивана,
запрокинул голову и почувствовал, как она желанна, эта незнакомая худенькая
женщина, о которой он еще утром этого дня ничего не знал.

-- Устали? -- спросила Наташа, потом с трудом заставила себя
поправиться: -- Устал?

Он был благодарен ей за эту скованность, за тактичность, за то, что
чувствовал во всем теле такое приятное жжение.

-- Наоборот, блаженствую, -- ответил он. -- Ты никуда не выходила
сегодня?

-- Нет, сидела в номере, прикорнула, посмотрела телевизор, наряжалась
часа два.

Нестеров засмеялся. Она уловила на своем плече его дыхание, повела
головой, чтобы поймать это дыхание, и наткнулась на губы Николая
Константиновича.

-- Так не хочется узнавать, зачем ты здесь, да и самому рассказывать.
Все женаты, все замужем, все привязано канатами к древнему дереву
мироздания, но ты ведь не исчезнешь, как галлюцинация? О'кей?

Наташа поджала губы, опустила глаза, прижалась к нему, свернулась в
клубок и чуть ли не втиснулась в его грудь, под пиджак, в его сильные
объятья: "Не исчезну".

-- Ты замужем? -- спросил он все-таки.

-- Уже нет.

-- А дети есть? Сколько тебе лет?

-- Нет детей. Мне уже тридцать четыре, а детей нет, -- просто сказала
она.

-- Девочка совсем, еще все впереди, -- а что муж?

-- Не знаю, не хочу об этом говорить. Не обижайся, поговорим об этом
завтра. Хорошо?

-- Это хорошо уже потому, что, выходит, ты не собираешься от меня
сбегать, как Золушка в полночь. А говоришь: "завтра".

Нестеров сам себя не узнавал, нес мелодраматическую чепуху, и ему
нравилось это, он не умел особо нежничать, а тут хотелось излить все больше
и больше ласковых слов этой женщине с грустными глазами.

-- Где ты живешь в Москве? Это не секрет?

-- Живу на Зоологической. Это не секрет, можешь зайти в гости.

-- А давно?

-- Квартиру мы купили в том году, до этого...

-- Нет я не про это, ты в Москве давно живешь? -- осторожно перебил ее
Нестеров.

-- Ты что, этнограф? В самолете угадал, что я не из Уренгоя, теперь
догадался, что я не москвичка.

-- Но у тебя очень милый украинский говорок, это нетрудно заметить, --
объяснил Нестеров.

-- Киевский... А странно, я не чувствую собственный акцент. Так ты
лингвист?

Нестеров обрадовался подошедшему с аперитивом официанту.

-- Кто я -- я тебе тоже завтра расскажу, договорились?

Он погладил ее волосы, вдохнул запах ее чувственных духов и пожалел,
что им придется сейчас разъединиться, чтобы приступить к трапезе.

Им принесли закуску, салат, зелень, заливное. Она ухватилась за жульен.

-- Обожаю грибы в любом виде. Оказывается, я голодная, как слон.

-- Смешная, как же ты себя со слоном сравниваешь? В тебе, наверное, и
пятидесяти килограммов нет.

-- Хочешь сказать, что я дистрофик, говори прямо, -- засмеялась Наташа,
-- а между прочим, когда я на Украине жила, во мне было восемьдесят.

-- Не верю, не могу себе представить.

-- Ну, я тебе потом покажу фото, в паспорте -- такая пышка.

-- А глаза у тебя и тогда были такие грустные? -- спросил Нестеров,
давно уже пытаясь разгадать, чем она обеспокоена: нет-нет, да и мелькала в
ее глазах эта неизбывная саднящая печаль.

-- Думаю, что нет, -- вздохнула Наташа. -- А по поводу собственной
жизни -- я не жалуюсь. Нас с сестрой отец научил: мы живем не благодаря, а
вопреки чему-то... А потом я уже сама одну теорему вывела.

-- Какую же?

-- Это, наверное, будет напоминать дамскую неврастению. Но когда в
ранней молодости меня бросил один человек, впрочем, нет, не бросил, а,
наоборот, не захотел бросить жену, ну да ладно... В общем, мне пришлось
избавляться от беременности, потом попала в неврологическую клинику.
Клаустрофобия, светобоязнь и так далее... Не могла ходить. И все от головы.
Это нельзя рассказывать, но кому же, как не первому встречному незнакомцу,
не мужу ведь... Когда прочитала в справочнике значение лекарств, которые мне
кололи, поняла, что если не возьму себя в руки, не сделаю что-то вопреки
обстоятельствам, все -- психушка. Удрала к морю, села в самолет и удрала.
Специально в самолет села. С классической, добротной клаустрофобией провести
час в самолете! А потом заперлась на разваленной дачке у моря, на самом
берегу, волны у порога, варила уху, жарила мидии и думала, думала...

-- Я понимаю, -- сказал Нестеров. -- Когда часами и днями перебираешь
песчинки и смотришь на море -- приходит откровение.

-- Да, ты это понимаешь. Я рада. Додумываешься наконец до сути,
которая, как правило, проста. Какое право ты имеешь всю свою жизнь, свои
жалкие проблемки ставить выше этого моря? В крайнем случае, проживи здесь,
возле него, всю жизнь, и тебе будет хорошо. Но... "случайно пришел человек,
увидел и от нечего делать погубил... -- как там в "Чайке" -- ...сюжет для
небольшого рассказа". Да, случайно приходит человек и искушает богатством,
московской сладкой жизнью. Он говорит вам: вы стоите большего, вы должны
полюбить себя, не губите себя в этой дыре. А эта дыра -- твоя жизнь, и
только твоя. Но это -- потом. А тогда вывела теорему: что ничто хорошее не
заканчивается плохо. Если что-нибудь закончилось плохо -- значит, что-то
неверно было с самого начала. И эта боль и страдание -- только выход из
ненужного и неверного этапа жизни. Это шанс начать все сначала. Главное --
не затягивать этот выход. Жаль только, что мою теорему всякий раз нужно
доказывать сызнова. Но теперь я точно знаю, что никогда не сойду с ума.

-- А что тот человек, которого вы любили? -- спросил Нестеров.

-- Между прочим, у нас прекрасные отношения. Недавно я встретила его,
но понимание еще не значит -- духовное родство.

-- Он изменился, или вы стали смотреть на него другими глазами?

-- Он превратился в такую же мышеловку, как и мой муж.

Она была одета по-клубному: стильный пиджак темно-серого цвета, блузка
с широкими крыльями воротничка, брюки. Она казалась такой хрупкой,
беззащитной, что Нестеров уже готов был пожертвовать всем, чтобы защитить ее
от источника этой печали.

-- В Киеве я была молодая, полна радости и сил. У меня было много
настоящих подруг, институт, потом работа. Сестра, родители. Вот сейчас все
как будто то же: мама и сестра теперь в Москве, друзья тоже есть, но все
слишком поверхностное. Да и Крещатик с собой не увезти.

-- А отец?

-- У отца там должность. Он был министром образования, сейчас
заведующий отделом, но ему это не важно, он в Киеве родился, там и умереть
хочет. Кажется, и женщина у него там есть...

-- Так ты замуж в Москву вышла?

-- Нет, замуж я вышла за человека, а он, к сожалению, оказался
москвичом, хотя тоже не так давно...

-- Ешь, почему ты не ешь? А Киев... хочешь, поедем отсюда через Киев?
Вот только я с делами закончу...

У Наташи загорелись глаза, она совсем перестала жевать.

-- На один день, да? -- просияла она, не улыбаясь, а только одним
взглядом, еще не веря собственным ушам, но тут же приуныла, что-то вспомнив.
-- Нверное, я не смогу, но об этом завтра, завтра...

Они говорили обо всем на свете, Нестеров рассказал про детей, про
работу в университете, она про свое образование, про сестру, которая
увлекается оккультизмом, про экстрасенса... Кофе оказался настолько крепким,
что в эту ночь они не сомкнули глаз ни на одну секунду...

-- Что вам, гражданин? -- крикнул Полковский, увидев, как в дверь его
кабинета просунулась и тут же исчезла чья-то черная кудрявая голова. --
Проходите.

Нестеров с лучистыми глазами будто только что родившегося на свет
человека зашел в кабинет и, улыбаясь, переспросил:

-- Разрешите?

-- Проходите, -- громко, почти в крик, повторил Полковский, указывая
рукой на стул. -- Какой у вас вопрос?

Нестеров достал командировочное удостоверение и свои документы:

-- Николай Константинович Нестеров, генерал ФСБ. Прибыл по делу Евгения
Олеговича Терехова. Кое-что разузнать требуется, прояснить на месте...

Нестеров с интересом наблюдал, как расплывается в умиленной улыбке лицо
его коллеги, как он вспархивает со стула, как подлетает к нему, Нестерову, и
с неестественной силой начинает стаскивать с него пальто и шарф,
одновременно ухватившись за лацкан пальто и за конец шарфа цепкими пальцами.
Нестерову показалось, что при этом пальцы у Полковского свело и у того
начался тик от радости, потому что он монотонно стал дергать все, что успел
схватить на Нестерове, а разжать пальцы ему не удалось.

-- Рад, -- только и смог выговорить Полковский очень громко и обнял
Нестерова прямо с его шарфом и пальто в руках.

-- Слушай, старик, -- сжалился наконец Нестеров, -- сваргань-ка
кофейку, а то я засну у тебя тут, прямо на столе.

-- Угу, -- кивнул Полковский и понес пальто генерала к чайному столику,
потом обернулся и крикнул: -- А вы ко мне, значит, к первому? Как же вы меня
нашли?

Тут Полковский почему-то испуганно поглядел на дверь и предупреждающе