они оба перепугались, и пока Женевьева помогала мне сесть поудобнее, Гюбер
торопливо доложил, что мама заболела недели через две после моего отъезда
и что они решили на время болезни держать ее в полном неведении наших
прискорбных раздоров. Правду ли он говорил? Он добавил дребезжащим
голосом:
были бы виноваты...
приоткрыл дверь и осведомился, скоро ли, наконец, сядут за стол. Я услышал
голос Фили: "Ну что тут такого? Я же не виноват. У меня просто под
ложечкой сосет". Женевьева сквозь слезы спросила, что мне прислать поесть.
Гюбер пообещал прийти после завтрака, - тогда мы объяснимся раз и
навсегда, если только у меня хватит сил выслушать его. Я кивком выразил
свое согласие.
съел немножко бульону. Я не желал вести сражение в образе тяжко больного
старика, которого противник щадит из сострадания и оказывает ему свое
милостивое покровительство.
отнюдь не возбуждавший жалости. Я принял снадобья, облегчающие приступы,
сидел в кресле выпрямившись - я всегда чувствую себя гораздо бодрее, когда
не валяюсь в постели.
матери. "У меня нет ничего черного, нечего надеть..." Оба сели напротив
меня, сказали несколько слов, приличествующих случаю, а затем Гюбер
приступил к объяснению.
обращался к собранию акционеров, взвешивая каждое слово и старательно
избегая всего, что могло вызвать скандал:
совесть, я попытался изменить прежнюю свою точку зрения на нашу распрю и
поставить себя на твое место. Мы видели в тебе отца, которого неотступно
преследует желание лишить своих детей наследства, и в моих глазах это
делало наше поведение законным или хотя бы извинительным. Но мы дали тебе
моральный перевес над нами своей беспощадной борьбой и своим...
преимуществами. Он не выходит из своей комнаты и тем не менее подстерегает
всех и вся; следит за всеми, узнает привычки всех членов своей семьи и из
всего извлекает пользу для себя. На досуге не спеша обдумывает в одиночку
страшные удары и подготовляет выполнение своих замыслов. Он все знает о
других, они же ничего о нем не знают. Ему известны места, где удобно
подслушивать чужие разговоры (я не мог удержаться от улыбки, тогда и Гюбер
вежливо улыбнулся). Ну да, - продолжал он, - в своей семье люди всегда
держат себя неосторожно. В споре повышают голос, говорят громко, а в конце
концов даже кричат, сами того не замечая. Мы слишком полагались на толщину
стен нашего старого дома, забывая о том, что если стены и толстые, зато
половицы тонкие. Да и окна зачастую бывают распахнуты настежь...
же заговорил серьезным тоном.
Правда, как я уже говорил, мне очень легко сослаться на то, что это случай
законной самозащиты, - но не стоит спорить, подливать масла в огонь. Не
буду я также устанавливать, кто был зачинщиком этой прискорбной распри. Я
даже согласен выступить в защиту виновного. Но ты должен понять...
худое, измученное, щеки впали.
своих детей. Ты не можешь себе представить, каково наше положение, - ты
человек прошлого столетия, ты жил в ту сказочную эпоху, когда
благоразумный финансист мог делать ставку на надежные ценности. Я,
конечно, понимаю, что ты всегда бывал на высоте обстоятельств, - ты,
например, раньше всех увидел приближение бури и успел вовремя реализовать
процентные бумаги... Но ведь ты мог это сделать только потому, что
находился вне предпринимательских дел, вне дел, - именно "вне"; надо
сказать прямо: ты - "не у дел"! Ты мог хладнокровно обсудить положение,
все взвесить и действовать, как тебе вздумается, - ты был сам себе хозяин,
а не был, как я, связан по рукам и ногам... Удар был слишком внезапным.
Никто не успел обернуться в делах... Впервые случилось, что затрещали все
ветки дерева разом. Не за что ухватиться, не на чем наверстать
потерянное...
завлекли его долговые обязательства? Сильно ли он увяз? Может быть, уже
тонет и судорожно бьется, пытаясь выплыть? Но тут Гюбер, спохватившись,
что он слишком разоткровенничался, изрек несколько общеизвестных истин:
послевоенное оборудование мощными машинами, перепроизводство, кризис
потребления... Для меня неважно было, что именно он говорит, - зато я
внимательно присматривался к нему и видел, что он полон тревоги. И как раз
в эти минуты я заметил, что ненависть моя умерла, угасло желание
отомстить. Может быть, все это умерло уже давно. Я искусственно подогревал
свою злобу, бередил свои раны. Но зачем же спорить с очевидностью? Глядя
на своего сына, я испытывал чувство очень сложное, в котором, однако,
преобладало любопытство. Одно мое слово - и в душе этого несчастного не
осталось бы и следа тревоги, жестоких терзаний и ужаса, - а какими они
казались мне теперь странными! Мысленно я видел перед собою свое
богатство, в котором, как мне думалось еще совсем недавно, заключалась вся
моя жизнь, богатство, которое я тщетно пытался подарить, потерять и
которым даже не мог свободно располагать по своему усмотрению, - и что ж!
теперь я больше не чувствовал никакой привязанности к этому богатству;
более того, оно вдруг перестало меня интересовать и будто не имело ко мне
никакого отношения. Гюбер, умолкнув, пристально и недоверчиво смотрел на
меня сквозь стекла очков: "Что там еще отец затевает? Какой новый удар
готовится нам нанести?" Губы у него уже складывались в страдальческую
гримасу, он откинулся на спинку кресла и приподнял руку, как ребенок,
боящийся, что его сейчас побьют. Он робко сказал:
положение. Вдобавок к тому, что мне достанется от мамы, мне понадобится
(он замялся, не решаясь назвать сумму)... понадобится только один миллион.
А когда положение выправится, то все пойдет как по маслу, тогда я и один
справлюсь... А впрочем, решай сам, тебе виднее. Я обязуюсь подчиниться
твоей воле...
но ничего не мог прочесть на моем лице.
тебя, наверно, все хорошо. Твой муж человек осторожный...
заявила, что их фирме пришел конец. Альфред уже два года не закупает рома,
- очевидно, полагает, что сейчас надежнее всего свернуть дело. Им,
конечно, есть на что жить, но вот Фили грозится бросить жену и несомненно
сделает это, как только станет ясно, что тесть обеднел.
Но если он ее бросит, она умрет... Да, да, - умрет! Тебе этого не понять,
папа. Ты в таких делах несведущ. Янина знает о своем Фили всю подноготную,
- куда больше, чем нам известно. Она часто мне говорила, что он просто
невообразимый негодяй. И все-таки, если он ее бросит, она умрет. Тебе это
несомненно кажется нелепостью. Такие чувства для тебя не существуют. Но
при своем огромном уме ты можешь понять даже то, что тебе самому
совершенно чуждо.
задевает мое самолюбие. Он, должно быть, заметил тоскливое выражение,
появившееся на моем лице, не зная, какая причина вызвала во мне уныние.
Где же ему знать, что Женевьева разбередила мою рану, неосторожно
коснувшись больного места. Я вздохнул: "Счастливец Фили!"
всегда считали меня полоумным и, вероятно, со спокойной совестью упрятали
бы меня в сумасшедший дом.
частенько говорил, что Фили не так уж плох, как о нем думают, - он просто
озорник.
известно. Их вместе встречали с продажными женщинами... Какой позор! Такие
вот огорчения и убили маму...
решил отвлечь их внимание от главного вопроса.
Можно подумать, что во всем мире существуешь только ты и твои дети.
эгоистичнее - она или Гюбер, и добавила:
Контровский Владимир
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман
Пехов Алексей
Каргалов Вадим
Ильин Андрей