было так легко и просто, который понимал ее с полуслова и которого - чего
уж тут скрывать! - которого она полюбила, - она не могла поверить, чтобы
он мог вот так вот просто повернуться и уйти. Но он ушел.
ни разу потом об этом не говорили. Анна Пантелеймоновна часто заговаривала
о Николае - она любила его. Валя слушала, но не отвечала ни слова.
пустое сердце.
галки вьются вокруг старого сухого тополя. Когда-то он тоже был зеленым, и
рядом с ним стоял другой. При немцах его срубили.
будет с ним разговаривать, и опять не сможет ему сказать, чтобы он не
провожал ее домой.
9
чем-нибудь первый Колин экзамен - купить вина, чего-нибудь сладкого. Но
магазины закрывались в шесть, - тогда же, когда и Шурина контора, -
поэтому, придумав какой-то предлог, Шура пошла к Беленькому. Против
ожидания, Беленький - неисправимый формалист и педант - сразу же
согласился, сказав, правда, что отпускает ее только в порядке исключения и
только потому, что последние дни Шура много работает по вечерам.
сладость, которую признавал Николай, - а на последние десять рублей два
билета в кино на семичасовой сеанс. В шесть она была уже дома.
картину он эту видел, и она неинтересная. Где он мог ее видеть, было не
совсем ясно, она только что вышла на экраны. Но потом выяснилось, что у
него просто нет настроения, что он узнал о смерти близкого ему человека,
Анны Пантелеймоновны: "Я тебе говорил о ней, наша госпитальная
библиотекарша", и, чтоб не портить Шуре настроения, выйдет немножко
прогуляться один.
пошла на кухню, разогрела обед. Потом в одиночестве пообедала: Николай
отказался - у него не было аппетита, - вымыла посуду.
кто-то, Шура не расслышала фамилии, пели любимый ее дуэт Лысенко - "Колы
розлучаються двое". Николай попросил выключить или хотя бы сделать тише.
Шура выключила репродуктор и вдруг расплакалась.
эту вещь.
взглянул на стул, куда он обычно вешал ремень. Его там не было.
вероятно, очень одиноко.
складки. Несколько раз провел большим пальцем под ремнем, хотя все складки
были уже расправлены.
городе. Шура любила на него смотреть, следить за каменщиками, за тем, как
изо дня в день все выше становятся стены. Обычно, глядя на него, Шура
гадала, сколько в нем будет этажей. Если четыре - хорошо, он не закроет
собой Черепановой горы, если пять - закроет, и не будет уже видно лужайки,
где они с Николаем сидели в первый раз.
пятого этажа, и подумала со злостью: "Ну и пусть, пусть будет пять, очень
хорошо, пусть..."
на базар, стоял в очередях за пайком. Когда она приходила по вечерам
усталая и, сев на стул, не могла уже с него подняться - работать ей
приходилось главным образом стоя, - он всегда убирал со стола, мыл посуду.
Соседи умилялись их дружбе, и на кухне, где женщины особенно любят
поговорить на житейские семейные темы, Митясовых часто приводили в пример,
как надо жить мужу и жене.
то слово. Умом, рассудком она пыталась убедить себя, что все идет хорошо.
Но это умом, который всегда старается помочь, - старается, но, увы, не
всегда удачно. А вот тут, где-то внутри, каким-то чутьем Шура понимала,
что вовсе не так уж все и хорошо. Скованность, появившаяся еще при первой
их встрече, когда они говорили о чем угодно, только не о том, что нужно
было обоим, - эта скованность, как появилась тогда, так и осталась.
Николай заботлив и вежлив, это верно. Даже слишком. До войны он был куда
менее заботлив. Он не умел по-настоящему "ухаживать", ходил в кино на ее
деньги, что было нарушением всех традиций, прибегал прямо с тренировки в
спортивных шароварах и вылинявшей майке, иногда где-то пропадал с ребятами
и потом ее же за что-то отчитывал. Теперь он никогда не раздражался, не
повышал голоса. Иногда ей просто хотелось, чтобы он рассердился на нее,
обиделся, пусть даже накричал, - что угодно, только не это сдержанное
внимание, это не нужное благородство человека, любящего тебя только из
жалости. Да, он ее любит только из жалости. Когда он пришел, она
расплакалась, не выдержала и расплакалась. Вот он ее и пожалел.
Несчастная, одинокая, пережившая оккупацию.
этого быть! Есть еще, конечно, такие, которые смотрят на всех переживших
оккупацию как на людей сомнительных, чуть ли не изменников. Но при чем тут
Николай? И как она могла о нем подумать? Нет, нет, нет...
чаще стала к ней возвращаться. Просто ему с ней скучно. Ему нужна совсем
другая жена, не такая, как Шура, ему нужна умная жена, с которой можно
поговорить и о том, и о сем, и о всяких там прочитанных книжках. Вот
такая, как та самая Валя. Она где-то там что-то преподает, и отец у нее,
кажется, каким-то ученым был, и сама она, как и Николай, была на фронте, а
не в оккупации (ох ты, господи, опять эта оккупация!), ну и вообще... Она
хотела как-то спросить Николая, сколько ей лет, - вероятно, столько же,
сколько и Шуре, - но потом не решилась: а вдруг подумает... Нет, просто
ему с ней скучно. Она возвращается с работы, а он уже за книгой. Никогда
раньше столько не читал. А теперь уткнется в книгу и молчит.
подействует, развяжет язык. Но, как назло, явился Сергей - у него какое-то
чутье на это дело, - и языки у них действительно развязались, но о чем они
говорили? О своих солдатах, о всяких там танках, окружениях, Ваньках,
Петьках, - как не надоело только!
смеяться, совсем как до войны. Шура начала ревновать его к Алексею. Даже
хотела, чтоб он скорее от них уехал. Но когда он, получив где-то каморку,
действительно уехал, пожалела, - Николай опять уткнулся в книги.
международные темы и, как ей казалось, вовсе не так уж глупо. Но Николай
только рассеянно подымал голову и говорил: "возможно", "право, не знаю",
"да", "нет". Если бы то же самое сказал Алексей, он сразу оживился бы, и,
кроме этих слов, у него нашлись бы и другие...
комнате, звеня мелочью в кармане. Потом вышел на балкон, стал за ее
спиной.
дыхание.
интересует!
Бажанов Олег
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей