Медленно переходили трясину, земля прогибалась, хлюпала под ногами
вода.
Вновь углубились в лес. Пошла такая чащоба, что сам Рябошапка то и дело
останавливался и чесал затылок.
Овражки попадались все чаще. Перешли ручей, поднялись в гору, шли
какое-то время по седловине, поросшей молодым березняком, и вновь углубились
в чащобу.
На крутом склоне Рябошапка остановился:
- Пришли.
Таня не видела ничего, кроме поросшего лесом косогора.
Задорно поблескивая глазами, Рябошапка обернулся к Раисе:
- Ну как, матушка, одобряешь?
Должно быть, старуха умела видеть лучше Тани, потому что впервые
улыбнулась проводнику.
Тут и Таня увидела: два приземистых, скособоченных продолговатых
строения с крышами, покрытыми пластами свежего дерна.
В одном из жилищ приоткрылась дверь, показалась чья-то голова и тут же
скрылась...
Ждут их или не ждут?
Уверенными шагами Раиса спустилась к постройкам и скрылась. Таня
осталась с Рябошапкой.
И вдруг все ожило. Показались инокини и послушницы, вышли иноки. Все
двигались, как на сцене, медлительно, плавно, даже торжественно.
Затем появилась Раиса, чуть посторонилась дверей и поклонилась...
Таня увидела Елпидифора. Сердце ее защемило при воспоминании о Москве,
о темной конурке на Шаболовке, перед глазами мелькнул розовый огонек
лампадки, и желание ощутить на своей голове руку старейшего вновь овладело
ею. Таня склонилась до земли и не столько увидела, сколько почувствовала,
что Елпидифор благословляет ее...
Так началась ее жизнь в келье, возглавляемой самим преимущим, начались
занятия в духовной школе юных христианок, призванных к подвигу во славу
господа бога.
Километрах в двадцати от заимки лесника Душкина, отделенная со стороны
Тавды недоступным болотом, огражденная непроходимой тайгой, на склоне
безыменной лесистой горки обосновалась новая келья истинно православных
христиан.
Жилища возведены руками Душкина, Рябошапки и других приверженцев секты.
Одно для мужчин, другое для женщин. Леса вокруг достаточно. Сколотили дома,
пристроили сараюшки, обсыпали крыши и стены землей, поверх обложили пластами
нарезанного дерна, издали и не подумаешь, что здесь человеческое обиталище.
В этом-то глухом месте и разместилась духовная школа, и тут же
вскорости должен состояться собор истинно православных христиан.
Уже ранней весной стали прибывать сюда инокини с послушницами, позже
приехали Елпидифор и Елисей, а следом за ними и другие иноки.
Неподалеку в низине соорудили даже коровник, и по поручению Елисея
Душкин купил в Тавде корову, - по причине преклонного возраста старейшего
подкармливали молоком.
Однако, как Елпидифор ни крепился, близилось его время предстать перед
лицом господа, дряхлел он день ото дня, и не раз говорили между собой
влиятельные иноки, что на предстоящем соборе придется избрать нового
руководителя секты.
Но пока что все шло заведенным порядком - обитатели кельи собирались на
молебствия, внимали поучениям старейшего, слушали проповеди Елисея. На
Елисея взирали с особым благоговением, предполагалось, что именно ему
предстоит принять от Елпидифора бразды правления.
Своим чередом продолжались и занятия в школе.
Инокини поднимали послушниц еще до света, сами становились на молитву,
а девушки погружались в хлопоты по хозяйству. Носили из ручья воду, кололи
дрова, топили печи, варили кашу.
Справив дела, послушницы направлялись на занятия к матери Феодуле и
матери Ираиде.
Наставница школы Феодула - добродушная низенькая старушка. Носик на ее
лице торчит пуговкой, вокруг глаз разбегаются лучики морщин, и, хоть и не
положено, снисходительная улыбка частенько раздвигает сухонькие губы, из-за
которых поблескивают маленькие, ослепительно белые зубки.
В помощь ей придана мать Ираида. Эта не улыбается никогда. Она тоже
невысока и на первый взгляд даже невзрачна, но, отоспись она в теплой
постели, посиди подольше на солнышке и прикоснись к ней рука парикмахера,
темные ее волосы закудрявились бы, щеки покрылись бы легким румянцем,
заискрились бы зеленые глаза, и стала бы она женщиной хоть куда.
Феодуле за семьдесят, Ираиде нет сорока. Обе великие начетчицы.
Евангелие, требники и другие богослужебные книги знают назубок.
Феодула, как говорится, дошла до всего своим умом. Достигла высшей
премудрости только по соизволению господа. В секту вступила неграмотной
крестьянкой и лишь в странстве научилась читать и писать. Читала отлично,
писала с ошибками, древнеславянский язык знала лучше современного русского и
наизусть вытвердила все церковные службы. Ее не сбить ни в датах, ни в
толковании канонических правил. Она вела в школе - как бы определить? -
кафедру догматики, что ли.
Ираида - особа иного склада. В свое время окончила даже педагогический
институт. Года два учительствовала, но затем - то ли после смерти родителей,
то ли от несчастной любви - тяжело заболела, провела несколько лет в
психиатрической лечебнице и вышла оттуда типичной религиозной психопаткой.
Психопатизм этот, правда, скрыт глубоко внутри, иначе ее из больницы не
выписали бы, но в иные моменты она говорила о Христе с таким исступленным
сладострастием, что у специалиста-психиатра характер ее любви к Христу не
вызвал бы никаких сомнений. На ее долю досталась, так сказать, кафедра
риторики!
Занятия в "таежной академии" мало чем напоминали уроки в обычной школе,
но Таня находила в них своеобразное удовлетворение. Собственные мысли
нарушали покой ее души, а основное правило всякой духовной школы - принимать
все на веру и ничто не подвергать сомнению - облегчало ее отношения с
жизнью: пусть все идет, как идет, ни о чем не страдай, не вспоминай,
предайся на волю божью...
Здесь в лесу, среди странных и даже очень странных людей, Таня
пряталась от самой себя. За год странствования она многое бы увидела другими
глазами, позволь она себе беспристрастно вглядеться в окружающую ее
действительность. Вера... Зубрежка путаных текстов, монотонное чтение
молитв, бездумное послушание, постоянная игра в прятки! Она прилежно
соблюдала обряды, страшась увидеть скрывающуюся за ними пустоту.
До обеда Ираида и Феодула разъясняли девушкам всякие богословские
тонкости, а после обеда девушки отвечали урок. Исключений не делалось ни для
кого, каждая была обязана ответить на вопросы, и, боже упаси, если
кто-нибудь из воспитанниц плохо заучивал тексты или запинался в ответах,
нерадивую ученицу на всю ночь ставили отбивать поклоны.
Иногда обычные занятия прерывались, на беседу с послушницами приходили
приближенные Елпидифора - то Елисей, то Григорий. Начинали они тоже с
религиозных наставлений, но затем переходили на светские темы, жаловались,
что власти притесняют верующих, преследуют слуг Христовых, не дают свободно
проповедовать слово божье, допытывались у девушек, как те относятся к
властям, готовы ли пострадать за веру, как будут вести себя в случае
войны...
Ничего определенного иноки не говорили, но на душе у Тани становилось
тревожно, нехорошо, появлялось сознание, что ее вовлекают в какое-то
недоброе дело...
А вообще-то жить в тайге было не так беспокойно и голодновато, как в
обычном странстве, ежедневно варили обед, днем разрешалось пить чай, и
иногда даже с сахаром... Вот до чего доходил либерализм отца Елпидифора!
В размеренности и монотонности этой жизни заключалась даже своеобразная
прелесть. Молитвы, занятия, хлопоты по хозяйству. Редкие промежутки отдыха.
Бездонное небо. Послушание и молчание. Закаты, березы, тишина. И тайна. Все
обволакивающая тайна...
Вечное нескончаемое странство!
ЗИМА ТРЕВОГИ НАШЕЙ
По возвращении из Ярославля Юра тут же поступил в СМУ. Маляром. Получил
второй разряд и сразу приступил к работе.
Как-то зимой, зайдя к Зарубиным, я мельком увидел Юру. Он только что
пришел домой и опять куда-то уходил.
- Извините, - бросил он мне на ходу. - Спешу.
Предупреждая мои вопросы, Анна Григорьевна с таинственным видом
приложила палец к губам.
- У Юры появились дела, о которых он не говорит ни со мной, ни с отцом,
- пожаловалась она, когда в передней хлопнула дверь. - Мы не думаем ничего
дурного. Мальчик очень повзрослел и в конце концов сам обо всем расскажет.
Но все-таки я не могу не тревожиться. К нему приходила какая-то женщина. Это
не роман - пожилая женщина. Он увел ее к себе в комнату. Потом ушел. Завел
сберкнижку - копит деньги. В нашей семье никто никогда не копил... Что-то с
ним происходит!
- Взрослеет, вы же сами сказали. У каждого юноши когда-нибудь да
начинается личная жизнь.
- Все так, - не без горечи согласилась Анна Григорьевна. - Но для
меня-то он остается ребенком...
В какой-то степени я мог бы ее просветить, но, право, не знал,
встревожит или успокоит ее мое сообщение, а сам Юра вряд ли был бы доволен
моей информацией.
Вскоре после той мимолетной встречи Юра появился у меня.
- Не обижайтесь, что не захожу, - начал он с извинений. - Просто не
Суворов Виктор
Конан-Дойль Артур
Березин Федор
Корнев Павел
Глуховский Дмитрий
Орлов Алекс