на сомнительную славу родины европейского колдовства, в четырнадцатом
столетии чума выкосила три четверти населения. Целиком вымирали деревни,
города, графства. И это, подчеркиваю, в четырнадцатом веке, когда если и
лечили, то лишь с помощью трав, алхимических снадобий или колдовства.
Экстрасенсов и тогда, надо полагать, было предостаточно, хоть отбавляй.
Сами судите, сколь многого достигли они своими пассами и наложением рук.
исторический экскурс весьма убедителен. Хоть мы и ругаем современную
медицину, причем вполне обоснованно, альтернативы ей нет. Хочешь не
хочешь, а надо искать все новые антибиотики, синтезировать все более
сложные в химическом отношении препараты. Знаем, что вредны, что организм
привыкает и вирусы приспосабливаются, но что делать? Об отказе не может
быть и речи. Стоит лишь ослабить усилия в борьбе со всевозможными
недугами, и на мир обрушатся нарастающие валы опустошительных эпидемий.
нежно сжал ее руку.
Как будто знаем друг друга тысячу лет. Правда?
расслышал?
пра... прабабушку. Такое имя, как Лита Гротто, ничего вам не говорит?
незабываемых часов, прослеживая запутанные перипетии ее судьбы, подкупающе
романтической и злосчастной.
пошли по Горького к "Белорусской". Ощущение времени и пространства
растворилось в наполнявшем обоих чувстве единомыслия. Безотчетно хотелось
продлить его до нового перекрестка, где в безлюдье Брестских улиц
перемигивались совиные глаза светофоров.
рассказывать Баринович, словно прислушиваясь к шепотам ветра в усталой за
лето листве. - Меня интересовала история одного алхимика, сваренного
живьем по приговору магистрата. Судя по некоторым указаниям, он имел
определенное отнощение к тому самому алхимику из г"тевского "Фауста", чью
лабораторию в поисках эликсира долголетия посетил сей достойный муж.
- засмеялся Баринович. - Упоминание о ней я обнаружил совершенно случайно,
когда разбирал счета, предъявленные к оплате регенсбургским палачом.
Бедная женщина была сожжена по обвинению в злокозненном чародействе в 1589
году. Ее казнь обошлась магистрату в три талера и два гроша. Не знаю
почему, но меня это вдруг взволновало, и я принялся за розыски. Какие тени
прошли предо мною, Наталья Андриановна! Прекрасная, беззаветно любящая
женщина, проданная бездушным мужем своему владетельному сеньору,
изувер-инквизитор, утонченное коварство, чудовищный наглый обман... Может
быть, это и хорошо, что вы ничего не знаете об этой несчастной. Что мы
вообще знаем о себе, дети двадцатого века? Не дальше трех-четырех
поколений. А ведь прошлое никогда не умирает совсем. Оно влачится по нашим
стопам, мучая несовершенную память, увлекая на кем-то пройденные когда-то
круги. Или встает на перепутье, как болотный туман... Не обращайте
внимания, я и сам не знаю, что на меня вдруг нашло. К вам бедная Лита не
имеет отношения.
знаю только капитана Андреа Гротто. Он, как тогда говорилось, "вышел" из
Ливонии и поступил на царскую службу. Это было незадолго перед кончиной
Петра Алексеевича.
икона с этими именами... Неопалимая купина.
после развода... Мы разошлись с мужем, прожив вместе много лет. Я ни о чем
не жалею, у меня есть сын Тема, почти совсем взрослый, и мы очень
счастливы с ним вдвоем.
вас и стал бы несчастнейшим из смертных.
Интересно, как зовут вашего бывшего мужа?
Но прежде чем распрощаться, я бы хотела узнать...
Расскажите как можно подробнее о том вашем разговоре по поводу травника. -
Она высвободилась и выжидательно остановилась под навесом
"Белорусской"-кольцевой.
колонне. - Впрочем, кто знает?.. Короче говоря, позвонил мне один книжный
жучок на прошлой неделе.
бизнесе ас. Не только знает наперечет все мало-мальски ценные издания, но
и помнит, у кого что хранится. Словом, ведет свой учет частным библиотекам
Москвы. И не только Москвы... Не успеет кто-нибудь из коллекционеров
отдать душу, как он мгновенно узнает об этом по какому-то тайному
телеграфу. Будь то в Ленинграде или во Львове, где уцелело несколько очень
старых библиотек. Форменный стервятник. Раньше он частенько снабжал меня
всякими редкостями. Теперь же, к сожалению, мне такая роскошь не по
карману. Во-первых, обременен семейством, во-вторых, цены возросли
настолько, что и не подступишься. Кусается, как говаривал покойный
папочка.
с личной печатью Макропулоса, лейб-медика Рудольфа Второго, императора
Священной Римской империи, австрийского эрцгерцога и чешского короля.
Аккурат по моей части. Откровенно говоря, у меня слюнки потекли. Но я
сразу сказал, что не потяну, и посоветовал обратиться к Георгию
Мартыновичу. Как-никак такие антики попадаются не часто. Один раз в сто
лет, можно сказать.
договорился, но тот, видимо, передумал и вообще куда-то запропастился.
мимоходом, что книга уйдет в совершенно чужие руки. Только теперь, когда
узнал о случившемся...
Наталья Андриановна. - Сколько он спросил с вас за книгу?
договариваться, когда мне и тысячи не наскрести?
вам придется еще раз рассказать все это в милиции. Я дам сейчас телефон.
Это совершенно необходимо. Обещайте мне, что позвоните не откладывая.
Баринович. - Раз надо...
месте Георгия Мартыновича могли оказаться вы, я, кто угодно... Представьте
себе, Гордей Леонович, что его убили, да, скорее всего убили, сразу после
того, как он взял в сберкассе полторы тысячи рублей. Наверняка, чтобы
купить этот дьявольский травник, который не стоит ни единого часа
человеческой жизни. Прошлое действительно не умирает. Вы были глубоко
правы. Оно все еще требует крови и убивает и мстит.
километров. Прогулявшись раз-другой туда и обратно, Люсин до тонкости
изучил этот вполне рядовой для Подмосковья маршрут и составил довольно
подробный план.
дорога, обозначавшая внешнюю границу участка кооперативной застройки. По
одну ее сторону тянулся сплошной зеленый забор, за которым виднелись крыши
хаотично разбросанных домиков, по другую - открывалась приятная для глаза
лесозащитная полоса с водокачкой, царившей над местностью, подобно
какому-нибудь рыцарскому замку. К озеру можно было выйти либо прямиком
через лес, либо более длинным путем, ведущим на станцию. Рыбаки и
купальщики, разумеется, выбирали первый вариант, всем остальным
Орловский Гай Юлий
Посняков Андрей
Лукьяненко Сергей
Контровский Владимир
Василенко Иван
Эриксон Стивен