Чтение 30–й страницы книги ~Битва железных канцлеров~

- А нельзя ли чуть попозже? - спросил тот.

- Все собрались. Уже ждут.

Наполеон III повернулся к послу Пруссии:

- Вы не подумайте, что тут политический секрет. Нет, я завтра еще не
отберу у вас Рейнские земли. Просто лейб-медики срочно требуют от меня мочу
на анализ. Вам-то, Бисмарк, хорошо - к вашим услугам любой куст. А под меня
урологи какой уже год подставляют хрустальный флакон...

Мешки под его глазами выдавали запущенную болезнь, и, говорят, император
очень страдал от нестерпимых болей.

Когда кладбища совсем задушили Париж, грозя ему злостными эпидемиями,
было решено всех парижан, живших в столице со дня ее основания,
перебазировать.., под Париж! Большие бульвары и звезда площади Этуаль,
наполненные очарованием беспечальной жизни, словно не хотят знать, что под
ними затаилась страшная бездна скорбного молчания предков.

- А вы были в катакомбах? - спросил император. - Я даже там завтракал. Не
навестить ли нам иной мир?

- С великим наслаждением, - откликнулся Бисмарк. Вечером они спустились
под улицы Парижа.

- У меня две империи, - говорил Наполеон III, освещая дорогу факелом, -
наверху империя жизни, а вот здесь раскинулась империя смерти... Зловещее
зрелище, не правда ли?

В глубоких галереях, на многие-многие мили, тянулись поленницы костей,
украшенные ожерельями из черепов. По самым скромным подсчетам, здесь лежали
7 000 000 парижан тридцати поколений, прошедшие путь длиною в девять
столетий.

- Суета сует, - сказал император, прикуривая от факела. - Католики резали
гугенотов, а гугеноты резали католиков... Что толку от Варфоломеевской ночи,
если все они, жертвы и убийцы, теперь мирно лежат рядышком?

- Хороший повод для размышлений... Забавно! Было странно думать, что в
нескончаемых лабиринтах туннелей (конца которых никто не знает) лежат только
кости, кости, кости. Среди них уже не отыскать останков Рабле или Мольера,
навсегда потерян череп Монтескье или Сирано де Бержерака. Все свалено в
кучи, словно дрова, и берцовая кость прекрасной герцогини Валуа подпирает
оскаленный череп якобинца, погибшего под ножом криминальной гильотины.

Наполеон III вел себя, как радушный хозяин:

- Ну, как вы себя чувствуете, Бисмарк?

- Превосходно! Сюда бы еще немного выпивки... Хлопок в ладоши - и сразу
появился столик, лакеи в красных ливреях втащили корзины с вином и
закусками.

- Угощайтесь, - любезно предложил император. - Здесь хорошо обдумывать
злодейские планы о переустройстве мира на свой лад. Я иногда думаю: а вдруг
библейские пророки правы, - тогда эти кости срастутся, облеченные в плоть, и
мертвецы с ревом устремятся из катакомб обратно - на бульвары!

- Я не верю в воскрешение усопших, сир. По-моему, уж если кто вытянулся,
так это.., надолго.

Два циника, разгоряченные вином, вели богохульные разговоры на фоне
смерти. Политика для них неизменно сопряжена с войной, а война с тысячами
смертей...

- И все-таки империя - это мир, - сказал Наполеон III.

- Позвольте не поверить! - отвечал Бисмарк. Наполеон факелом осветил вход
в мрачную глубину.

- Вот! - выкрикнул он. - Еще никто не знает, что там. Сколько смельчаков
ушли туда и никогда не вернулись обратно. Но сторожа мне рассказывали, что
по ночам они иногда слышат, как там кто-то хохочет...

- Наверное, там живется веселее, нежели наверху. С соизволения вашего
величества, я выпью еще.

- Пейте, Бисмарк, а я не могу. Почки! Ох... Они заговорили о достижениях
медицины и способах продления человеческой жизни. Бисмарк убежденно твердил:

- Вам надо есть острый сыр из овечьего молока.

- Но я сижу на диете. Какой там сыр?

- Да, вам не повезло...

***

От невыносимой тоски Бисмарк бежал из Парижа и стал бесцельно колесить по
стране. Тулуза, Монпелье, Лион... 18 сентября он получил шифрованную
телеграмму от Роона, которая перевернула не только его жизнь, но и решила
судьбу Германии; в телеграмме условным языком было сказано: "Промедление
опасно. Спешите. Дядя Морица Геннинга".

НОВАЯ ГЛАВА ИСТОРИИ

Он еще не знал подробностей...

- Призовите Бисмарка! - велел Роону король и тут же махнул рукой. -
Теперь, - сказал, - когда все яйца разбиты всмятку, Бисмарк и сам не захочет
жарить для нас яичницу... Да его сейчас и нет в Берлине!

- Он уже здесь, - ответил Роон. Бисмарк вошел в кабинет, и король снова
испытал к этому лысому детине предельное отвращение. Он вздохнул безо всякой
надежды и, внутренне благословись, начал заупокойно:

- Я повис в воздухе, паря над крышами Берлина, и теперь не знаю, где
рухну... Если я не могу управлять страной, давая ответ перед богом, то я
должен отойти в сторону. Я не желаю царствовать, исполняя лишь волю
большинства ландтага. Вокруг меня - пусто, и никто не способен возглавить
правительство, чтобы противостоять этому большинству. Вот мое отречение от
престола предков.

Можете ознакомиться.

"Нам не остается никакого иного выхода, кроме как отречься от наших
королевских прав..." - Бисмарк не стал читать далее. Он почтительно выжидал.
Календарь в кабинете отрекающегося короля показывал 22 сентября 1862 года, -
за окнами Бабельсберга, в смутном шорохе опадающих листьев, в шуме
тоскливого дождя чуялось дыхание германской истории.

- Я давно готов. Оставьте при мне только генерала Роона, всех остальных
министров я разгоню ко всем чертям...

Поразмыслив, Вильгельм I построил первый вопрос:

- Согласны ли вы управлять страной вопреки воле ландтага и в одиночку
сражаться против депутатского большинства?

Бисмарк отвечал без промедления:

- Да.

- Согласны ли продолжить реорганизацию армии Пруссии без одобрения
военного бюджета большинством парламента?

- Да...

- В таком случае, - сказал король, бросая свое отречение в ящик стола, -
я еще попробую постоять за честь своего имени.

Он предложил Бисмарку спуститься в парк, где показал ему программу своей
политики, изложенную бисерным почерком на восьми страницах. Будучи очень
высокого мнения о дарованиях своей жены, король учитывал и все фру-фру ее
"кринолинов" в будущей политике государства. Бисмарк тут же вдребезги разнес
эти планы, не щадя старческого самолюбия короля. Он жестоко высмеял желание
Вильгельма I поместиться где-то в центре между либералами и консерваторами:

- Перед лицом национальных задач, которые должна решать наша Пруссия, -
сказал он, - любая оппозиционная фраза, как справа, так и слева, будет
одинаково пагубна...

Король порвал программу, а клочья пустил по ветру. Бисмарк строго указал
старику, что такими вещами не кидаются. Всегда найдется мерзавец, который
клочки подберет, аккуратно их склеит и прочитает, а потом даст почитать
другим негодяям. Король (65-ти лет) и Бисмарк (47-ми лет) долго ползали по
мокрой траве, собирая клочки "кринолинной" программы...

***

На следующий день последовало решение ландтага - вообще вычеркнуть из
бюджета страны военные расходы. В ответ на это Вильгельм I огласил указ о
назначении Бисмарка министром иностранных дел и временным президентом
страны.

По крышам Берлина барабанил частый дождь.

- Ну, Бисмарк, - сказал король, нацепляя галоши, - тридцатого сентября
день рождения моей дражайшей супруги, а она в Баден-Бадене.., съезжу-ка я в
Баден, чтобы ее порадовать, а вы тут сражайтесь за честь моего королевского
стяга.

Бисмарк был подготовлен к борьбе не только внутри своего государства, но
и вовне Пруссии. За время пребывания в "лисятнике" Франкфурта он изучил
австрийские козни, в Петербурге получил прекрасную выучку в канцелярии князя
Горчакова; наконец, в Париже он завершил анализ губительной для Франции
политики Наполеона III. К власти над страной пришел сильный и волевой
человек, который всегда знает, чего он хочет... С этого момента начиналась
новая глава в истории древней Пруссии.

- Я не Менкен, а Бисмарк, - объявил президент. - В моей груди стучит
сердце прусского офицера, и это самое ценное, что есть во мне!

БУЛЬДОГ С ТРЕМЯ ВОЛОСКАМИ

Наивный лепет о любви и дружбе он относил к числу застарелых химер. Гнев
- вот подлинная его стихия! В гневе он непревзойденный мастер, и если бы
Бисмарк был актером, игравшим Отелло, то в последнем акте ни одна Дездемона
не ушла бы от него живой... Бисмарк не знал меры ненависти, которую считал
главным двигателем всех жизненных процессов. Он не просто ненавидел - нет,
он лелеял и холил свою ненависть, как чистую голубку, как светлое начало
всех благословенных начал. Бисмарк ощущал себя бодрым и сильным, когда
ненавидел, и он делался вялым, словно пустой мешок, когда это чувство
покидало его...