Из окна трактира, жуя кусок сыра, король обозрел поле предстоящей
битвы. Быстро составил план диспозиции, в полки были разосланы "дирекции"
на движение. Все началось превосходно: Циттен выкосил авангарды
австрийцев, словно дурную траву. В разгар боя - в творческом вдохновении -
Фридрих вдруг решил переменить "дирекцию" на флангах...
К нему примчался из боя на коне принц Мориц, доказывая абсурдность
этой перемены в самый разгар баталии. Протягивая к Фридриху руки в
окровавленных перчатках, принц взывал:
- Король, разве так уж надо, чтобы мы шагали по трупам?
Фридрих побелел. Схватил шпагу и прижал эфес к груди. Острие направил
в принца:
- Убью, как собаку... Вперед!
Пруссаки снова полезли по трупам и смяли австрийцев. Казалось, исход
битвы решен. Даун уже писал на спине своего адъютанта приказ о спешной
ретираде. Но тут случилось непредвиденное: из армии Фридриха побежали
прочь саксонцы, взятые им в плен из "Пирнского мешка". Они бежали
навстречу польско-саксонскому корпусу, бившемуся на стороне Дауна. Каре
прусской лейб-гвардии встретило беглецов беспощадным огнем. Пальба шла
такая, что сумки с патронами скоро опустели. И вот тогда польские лихие
гусары-панцирники врубились в каре гвардии Фридриха.
Рубили со смаком и при каждом ударе восклицали:
- Вот тебе за Дрезден!.. Вот тебе за Пирну!.. Будешь еще залезать к
нам, прусачье рыло?
Фридрих с трудом собрал вокруг себя сорок человек:
- Ребята, вас поведу я... Мы возьмем батареи врага! Его нагнал
адъютант, схватил за конец плаща:
- Остановитесь, король! Нельзя же брать батарею одному!
Фридрих оглянулся: никто уже не скакал за ним следом. Он вернулся
назад и поддал ногой по барабану с бубенцами.
- Уходить, - сказал. - Обратно за Эльбу... Фортуна оказалась сегодня
женщиной, а я никогда не был бабником. Бросайте все: пушки, обозы,
раненых... Но спасти во что бы то ни стало двух раненых - Циттена и
Манштейна!
На следующий день короля с трудом отыскали на окраине города
Нимбурга; он сидел на бревнах возле крестьянской изгороди, чертил по земле
загадочные фигуры, глаза его были полны слез. Бродячая собака юлила вокруг
короля.
- Флакон с ядом всегда при мне, - сказал Фридрих, - а в Сан-Суси уже
вырыта могила, прикрытая прекрасной Флорой. Время ли ставить точку? Я не
был побежден под Коллином; меня подвели саксонцы, которых я принял под
свои славные штандарты... В ответ я разорю их страну, я заставлю их
голодать, и саксонский хлеб пусть сожрет моя армия... Увы, - снова поник
король, - Прага не сдалась, и все полетело к черту!
СЛАВА ТРУБЯЩАЯ
Белосток встретил кавалера сумятицей и пылью. Посреди городской
площади, возле трактиров для проезжающих, сверкали блестящие кареты
пышного посольского поезда... Кто такие?
Это ехал в Россию маркиз Лопиталь!
- Вы почему не торопитесь? - окликнул земляков де Еон.
Молодой пройдоха Мессельер, секретарь посольства и парижский знакомец
де Еона, вытащил кавалера из коляски:
- Мы были уверены, что встретим тебя по дороге.
- Откуда эта уверенность?
- Но все газеты кричат о тебе...
Чудеса! Слава дипломата пришла к де Еону совсем нежданно. Пока он
сидел в Петербурге, ел, болтал и пьянствовал, имя его в Европе уже
сделалось известным. Газеты писали об его отъезде из Петербурга в Париж в
тех выспренних словах, в каких пишут только о знатных персонах в
политическом мире...
Маркиз Лопиталь целовал де Еона в чистый лоб:
- Дитя мое, вы все хорошеете... Скажите, а негодный Вильяме все еще
торчит на невской набережной?
- Да, маркиз, он ждет вас для благородного поединка!
- Тогда мне не будет доставать именно вашей ловкой шпаги.
- Но канцлер Бестужев грозит мне дубьем...
- Ах, право, что мне делать с этим ужасным человеком? - огорчился
Лопиталь. - Елизавета так неосмотрительна... А что двор великой княгини
Екатерины?
- Де Еон приник к уху маркиза, пошептал что-то с минуту, и Лопиталь
воскликнул:
- О чем думают в Версале? Англия и здесь нас опередила. Но в моей
свите полно красавцев, и я надеюсь, что французы не уступят в любви
полякам! Граф Фужер, подойдите сюда, мой милый... Ах, нет, не надо! Я
совсем забыл, что вы имели глупость запастись в дорогу прелестной женой...
Он снова поцеловал де Еона, отпуская его:
- Как жаль, что я рано состарился. А то бы я, несомненно, "сблизил"
Россию с Францией... Ах, годы, годы! А то ли было в Неаполе... Вы, кстати,
вернетесь в Петербург?
- Непременно, маркиз! - крикнул де Еон, впрыгивая в коляску. - С
пером и шпагой - я весь к вашим услугам...
В дороге он спешил так, что оси колес не однажды загорались от
трения. Охлаждали карету, загоняя лошадей по брюхо в быстрые ручьи, и
снова мчались дальше. Кавалер прибыл в Вену, когда столица Австрийской
империи мрачно вырядилась в траур. Неумолчно звучал погребальный набат
церквей, возвещая Австрии о новом поражении ее войск. Это были дни, когда
Фридрих еще стоял под стенами Праги...
- Необходим короткий отдых телу, - сказал де Еон, вылезая из коляски
возле ворот Бургтор; просто ему не хотелось везти в Париж реляции о
поражении, - пусть Людовик узнает неприятные вести помимо него (дипломат
всегда должен быть дипломатом).
Здесь же, в Вене, кавалер встретился с графом Брольи, человеком "огня
и железа", послом в Варшаве, который недавно помогал де Еону копать яму
под Понятовского; теперь де Еон вез в Париж план военной кампании России с
Францией, а граф Брольи привез в Вену план кампании Франции с Австрией;
три страны наконец-то объединились для противоборства с Фридрихом!
Однажды они обедали в ресторации. Колокола австрийской столицы вдруг
залились тонким веселым перезвоном:
Фридрих разбит под Коллином, Прага выдержала осаду. И, не допив
бокала с вином, де Еон опрометью бросился в коляску.
- Куда вы, мой Еон? - удивился Брольи.
- Счастие человека, граф, иногда зависит от животных...
Да, отныне вся надежда - на лошадей! Ох, как надо опередить гонцов из
Вены, чтобы первому донести в Версаль известие о победе австрийцев. Теперь
оси колес снова дымились не на шутку. Но благословенный. Рейн уже дохнул
прохладой в лицо. Проскочив улицы Страсбурга, де Еон швырнул горсть монет
на заставе, чтобы его не задерживали возле шлагбаума, и коляска бешено
запрыгала на спуске к реке...
- Стой, стой! - Но лошади, дрыгая ногами, уже летели под откос,
дребезжала и кувыркалась карета; де Еон, выбив дверцы, прижимал к груди
пакет с "секретами" короля...
- Перелом ноги, - сказал врач, когда дипломат снова обрел сознание,
так и не выпустив почты из рук.
Силясь не стонать, де Еон щедро развязал кисет с тяжелыми червонцами
Елизаветы Петровны.
- Что угодно, - сказал он, - за карету и лошадей... На целых 36 часов
(!) де Еон опередил австрийских курьеров, и Версаль встретил его как
победителя. Он был очень сметлив, этот маленький карьерист, когда стонал в
своей карете, а запаренные кони фыркали у железной решетки Версаля.
- Скажите моему королю, что я не могу встать... Здесь, в этой сумке,
будущее Франции! А под Прагой дела идут блестяще!
Словно из рога изобилия посыпались милости:
- Шкатулка короля к вашим услугам...
- Лейб-хирург его величества прибыл...
- Золотая табакерка с алмазами и портретом короля...
- Чин поручика лейб-драгунского полка...
По дороге этой стремительной карьеры осталось лежать 48 загнанных
насмерть лошадей. От Петербурга до Версаля они отметили, как вехи, путь
кавалера к славе трубящей. Но в самом Париже де Еон.., увы, разочаровался!
После широких, залитых зимним солнцем петербургских площадей Париж
вдруг показался ему маленьким, темным и грязным... Впрочем, это не только
мнение де Еона, - любой француз того времени, вернувшись из Петербурга, с
грустью высказывался далеко не в пользу своей столицы. И кавалеру,
несмотря на угрозы Бестужева, вдруг страстно захотелось вернуться обратно
на берега Невы, засыпанные чудесным пушистым снегом...
Но сначала - дела! Терсье уже предупредил его:
- Остерегайтесь вступаться за принца Конти: положение сюзерена сейчас
шатко благодаря капризам маркизы Помпадур, и вы можете оступиться в самом
начале славы, моя прекрасная де Бомон!
Доложили королю мнение Петербурга: ответ Елизаветы о курляндской
инвеституре был уклончив, жезл русского маршальства для Конти тоже повисал
в воздухе, и Людовик сомневался:
- Если у де Еона есть письма к принцу, пусть он их передаст. Но я
хотел бы знать, что ответит этот шалопай.
Положение "карманного" визиря Франции было сейчас таково, что Конти,
не стесняясь, плакал.
- Неужели, - говорил он, - мне так и суждено умереть, не испытав
тяжести короны? Теперь я согласен получить корону даже от евреев, будь
только она у них в запасе на Иерусалимское царство! Ах, эта подлая
Черепнин Владимир
Никитин Юрий
Жюль Верн
Пехов Алексей
Белогорский Евгений
Сертаков Виталий