Чтение 30–й страницы книги ~Время жить и время умирать~

- Мы больше полагаемся на бога, - ответил Гребер.

Причетник внимательно взглянул на него.

- Если вы хотите остаться здесь, придется вам ночевать под открытым небом.

- Ничего.

- Вы женаты?

- Да, а что?

- Это дом божий. Лица, не состоящие в браке, не могут здесь спать вместе. В галерее у нас есть отделения для мужчин и женщин.

- Даже если они женаты?

- Даже в этом случае. Галерея - часть церкви. Здесь не место для плотских вожделений. Мне кажется, вы неженаты.

Гребер вынул свидетельство о браке. Причетник надел очки в никелевой оправе и внимательно изучил его при свете лампады.

- Совсем недавно, - сказал он недовольно.

- На этот счет в катехизисе ничего не сказано.

- А сочетались ли вы и церковным браком?

- Послушайте, - сказал Гребер. - Мы устали. Моя жена весь день работала. Мы идем спать в сад. Если вы возражаете, попробуйте нас выгнать. Но захватите побольше людей. Сделать это будет вам нелегко.

Неожиданно появился священник. Он подошел бесшумно.

- Что тут такое?

Причетник стал объяснять. Священник перебил его.

- Не изображайте из себя господа бога, Бемер. Достаточно и того, что людям приходится здесь ночевать. - Он обернулся к Греберу. - Если завтра вы не найдете пристанища, приходите до девяти вечера на церковный двор номер семь. Спросите пастора Бидендика. Моя экономка где-нибудь вас устроит.

- Большое спасибо.

Бидендик кивнул и пошел дальше.

- Живей, вы, унтер господа бога, - сказал Гребер причетнику. - Вы слышали приказ майора? Ваше дело повиноваться. Церковь - единственная диктатура, которая выстояла века. Как пройти в сад?

Причетник повел их через ризницу. Церковные облачения поблескивали в темноте. В глубине была дверь в галерею, выходившую в сад.

- Не вздумайте расположиться на могилах соборных каноников, - ворчал причетник. - Останьтесь на той стороне, рядом с галереей. Спать вместе вам нельзя. Только рядом. Постелите порознь. Раздеваться воспрещено.

- И снять обувь тоже?

- Обувь можно.

Они прошли, куда он указал. Из галереи доносился многоголосый храп. Гребер расстелил на траве плащ-палатку и одеяла. Он взглянул на Элизабет. Та смеялась.

- Над чем ты смеешься? - спросил он.

- Над причетником. И над тобой тоже.

- Ладно! - Гребер прислонил чемоданы к стене и сделал из ранца подобие изголовья. Вдруг равномерный храп прервался женским воплем, перешедшим в хриплое бормотание: "Нет, нет. О-о-х!"

- Тише! - рявкнул кто-то. Женщина опять вскрикнула. - Тише, черт побери! - заорал другой голос. Вопль женщины оборвался, словно придушенный.

- Вот что значит нация господ! - сказал Гребер. - Даже во сне мы подчиняемся приказу.

Они улеглись. Здесь они были почти одни. Только по углам что-то темнело, там, без сомнения, спали люди. Луна светила из-за разбитой колокольни. Она бросала свой свет на древние могилы настоятелей собора. Некоторые из могил провалились. И сделали это не бомбы: истлевшие гробы просто осели. В центре сада, среди кустов шиповника, возвышался большой крест. А вдоль дорожки стояли каменные изваяния, изображавшие путь на Голгофу. Элизабет и Гребер лежали между "Бичеванием" и "Возложением тернового венца". Позади виднелись колонны и арки галереи, открытой в сторону сада.

- Иди ко мне, - сказал Гребер. - К черту предписания этого ханжи!

Ласточки кружили вокруг разбитой снарядами колокольни. Первые лучи солнца играли на изломах развороченной кровли, Гребер достал спиртовку. Он не знал, можно ли зажечь ее, а потому последовал старому солдатскому правилу: действуй, пока никто не успел тебе запретить. Взяв котелок, он отправился искать водопроводный кран и нашел его позади группы, изображающей сцену распятия. Там спал с раскрытым ртом какой-то человек, весь заросший рыжей щетиной. У него была только одна нога. Отстегнутый протез лежал рядом и в утренних лучах блестел никелированными частями, как машина. Сквозь открытую колоннаду Гребер заглянул в галерею. Причетник говорил правду: мужчины и женщины улеглись отдельно. На южной стороне спали только женщины.

Когда он возвратился, Элизабет уже проснулась. Лицо у нее было свежее и отдохнувшее, не то что дряблые лица, которые он видел у спавших в галерее.

- Я знаю, где ты можешь умыться, - сказал он. - Иди, пока другие туда не бросились. В богоугодных заведениях всегда было неважно по части санитарии. Идем, я покажу тебе ванную комнату соборных каноников.

Она засмеялась.

- Сядь-ка лучше здесь и стереги кофе, а то упрут. Я и сама найду эту ванную. Как туда пройти?

Он объяснил. Элизабет прошла через сад. Она спала так спокойно, что платье ее почти не помялось. Он поглядел ей вслед. И вдруг почувствовал, как сильно любит ее.

- Так, так! Вы готовите пищу в саду господнем! - Благочестивый причетник подкрался в войлочных туфлях. - И как раз под "Возложением мученического тернового венца!"

- А где у вас радостный венец? Я могу перейти туда.

- Здесь повсюду освященная земля. Или вы не видите, что там похоронены соборные каноники!

- Мне уже не раз приходилось сидеть на кладбищах и варить пищу на могилах, - спокойно ответил Гребер. - Но скажите, куда же нам податься? Есть тут где-нибудь столовая или полевая кухня?

- Столовая? - причетник пожевал это слово, как гнилой плод. - Здесь?

- А что, неплохая идея!

- Может быть, для такого язычника, как вы. К счастью, есть еще люди, которые смотрят на это иначе. Закусочная на земле христовой! Какое кощунство!

- Никакого кощунства. Христос насытил несколькими хлебами и рыбой тысячи человек, вам бы не мешало это знать. Но он наверняка не был такой чванливой вороной, как вы. А теперь убирайтесь. Сейчас война, или, может быть, это для вас новость?

- Я доложу господину пастору Бидендику о ваших кощунственных речах!

- Валяйте! Он вас вышвырнет в два счета, проныра этакий.

Причетник, преисполненный достоинства и гнева, удалился в своих войлочных туфлях. Гребер открыл пачку кофе из биндингова наследства и понюхал. Настоящий кофе! Гребер заварил его. Запах тотчас распространился по саду и возымел немедленное действие. Над могилой соборных каноников показалась растрепанная голова, человек принюхался, потом чихнул, встал и подошел.

- Как насчет кофейку?

- Проваливай, - ответил Гребер. - Это дом божий, здесь не подают, здесь только берут.

Вернулась Элизабет. Она шла легко и непринужденно, будто гуляла.

- Откуда у тебя кофе? - спросила она.

- Взял у Биндинга. Надо пить быстрей, а то вся эта публика на нас навалится.

Солнце играло на изображениях мук христовых. Перед статуей "Бичевания" распустился кустик фиалок. Гребер достал из ранца хлеб и масло. Нарезал хлеб карманным ножом и намазал маслом.

- Масло настоящее, - сказала Элизабет. - Тоже от Биндинга?

- Все оттуда. Странно - он делал мне только добро, а я его терпеть не мог.

- Может, он потому и делал тебе добро. Говорят, это бывает.

Элизабет уселась рядом с Гребером на его ранце.

- Когда мне было лет семь, я мечтала жить так, как сейчас.

- А я мечтал стать пекарем.

Она засмеялась.

- Зато ты стал интендантом. И отличным. Который час?

- Я в минуту соберу пожитки и провожу тебя на фабрику.

- Нет, давай лучше посидим на солнышке, пока можно. Укладывать да сдавать вещи займет слишком много времени, придется стоять в очереди. Галерея уже полна народу. Сделай это потом, когда я уйду.

- Хорошо. Как ты думаешь, здесь можно курить?

- Нет. Но ведь тебе же все равно.

- Конечно. Давай делать что захочется, пока нас не выгонят. Ждать долго не придется. Попробую найти сегодня местечко, где не надо будет спать одетыми. К пастору Бидендику мы не пойдем ни за что, правда?

- Нет, уж лучше опять к Польману.

Солнце поднялось выше. Оно осветило портик, и тени колонн упали на стены галереи. Люди ходили там, словно за решеткой из света и тени. Плакали дети. Одноногий, спавший в углу сада, пристегнул свой протез и опустил на него штанину. Гребер припрятал хлеб, масло и кофе.

- Без десяти восемь, - сказал он. - Тебе пора. Я зайду за тобой на фабрику, Элизабет. Если что-нибудь случится, у нас два места встречи. Прежде всего - сад фрау Витте. А если не там, тогда здесь.

- Хорошо, - Элизабет встала. - Последний раз я ухожу на целый день.

- Зато вечером будем сидеть долго-долго... Вот и наверстаем упущенный день.

Она поцеловала его и быстро ушла. За спиной Гребера кто-то засмеялся. Он с досадой обернулся. Между колоннами стояла молодая женщина. Она поставила на цоколь мальчугана, который обеими руками вцепился ей в волосы, и смеялась вместе с ним. Гребера и Элизабет она даже и не заметила. Он собрал свои вещи, потом пошел ополоснуть котелок. Одноногий последовал за ним. Его протез стучал и скрипел.

- Эй, приятель!

Гребер остановился.

- Это не вы варили кофе?

- Да. Мы его выпили.

- Ясно! - У мужчины были очень большие голубые глаза. - Я насчет заварки. Если вы собираетесь выплеснуть гущу, отдайте лучше мне. Можно заварить еще раз.

- Пожалуйста.

Гребер выскреб гущу. Потом взял чемоданы и отнес туда, где принимали вещи и укладывали их штабелями. Он приготовился к скандалу со святошей-причетником, но теперь там был другой, с красным носом. От него несло церковным вином, и он ничего не сказал.

Привратник сидел у окна своей квартиры в полусгоревшем доме. Увидев Гребера, он кивнул. Гребер подошел.

- Нет ли для нас писем?

- Есть. Вашей жене. Письмо адресовано еще фрейлейн Крузе. Но ведь это все равно, да?

- Конечно.

Гребер взял письмо. Он заметил, что привратник смотрит на него как-то странно. Потом взглянул на письмо и оцепенел. Письмо было из гестапо. Гребер перевернул конверт. Он был заклеен так, словно его вскрывали.

- Когда пришло? - спросил Гребер.

- Вчера вечером.

Гребер уставился на конверт. Он был уверен, что привратник прочел письмо. Поэтому Гребер вскрыл конверт и вынул письмо. Это была повестка с вызовом Элизабет в гестапо на одиннадцать тридцать утра. Он взглянул на свои часы. Было около десяти.

- Все в порядке, - сказал он. - Наконец-то! Давно я ждал этого! - Он сунул конверт в карман. - Есть еще что-нибудь?

- Разве этого мало? - спросил привратник, с любопытством посмотрев на него.

Гребер засмеялся.

- Не знаете ли вы подходящей квартиры для нас?

- Нет. Разве вам еще нужна?

- Мне-то нет. Но моей жене - конечно.

- Ах, вот как, - ответил привратник с сомнением в голосе.

- Да, я хорошо заплачу.

- Вот как? - повторил привратник.

Гребер ушел. Он чувствовал, что привратник смотрит из окна ему вслед. Он остановился и сделал вид, будто с интересом рассматривает остовы крыш. Потом медленно зашагал дальше.

За ближайшим углом он торопливо вытащил письмо. Повестка была печатная и по ней ничего нельзя было угадать. Вместо подписи от руки тоже стоял штамп. Только фамилия Элизабет и дата были вписаны на машинке, у которой буква "А" немного выскакивала.

Гребер разглядывал повестку. Обычная восьмушка серой, дешевой бумаги, но этот клочок вдруг заслонил весь мир, ибо таял в себе неуловимую угрозу. От него пахло смертью.

Неожиданно Гребер очутился перед церковью святой Катарины. Он и сам не знал, как попал сюда.

- Эрнст, - прошептал кто-то за его спиной.

Гребер испуганно обернулся. Это был Йозеф в шинели военного покроя. Не обращая внимания на Гребера, он вошел в церковь. Гребер кинул взгляд вокруг и через минуту вошел вслед за ним. Он увидел Йозефа на пустой скамье, недалеко от ризницы. Тот сделал предостерегающий жест. Гребер дошел до алтаря, посмотрел по сторонам, вернулся и опустился на колени рядом с Йозефом.

- Польман арестован, - прошептал Йозеф.

- Что?

- Да, Польман. Гестаповцы забрали его сегодня утром.

Гребер подумал: а нет ли какой-нибудь связи между арестом Польмана и вызовом Элизабет? Он не отрываясь смотрел на Йозефа.

- Так, значит, и Польман, - проговорил он наконец.

Йозеф быстро взглянул на него.

- А что же еще?

- Моя жена получила вызов в гестапо.

- На когда?

- На сегодня в одиннадцать тридцать.

- Повестка с вами?

- Да. Вот.

Гребер протянул ее Йозефу.

- Как это произошло с Польманом? - спросил он.

- Не знаю. Меня не было. Когда я вернулся, то по камню, который не так лежал, как обычно, понял, что случилось. Когда Польмана уводили, он сдвинул камень в сторону. Это наш условный знак. Через час я видел, как грузили на машину его книги.

- А что-нибудь компрометирующее там было?

- Не думаю. Все, что могло оказаться опасным, зарыто в другом месте. Даже консервы.

Гребер посмотрел на листок в руках Йозефа.

- А я как раз собирался зайти к нему, - сказал он. - Хотел посоветоваться, что делать?

- Затем-то я и пришел. В его квартире наверняка засел агент гестапо.

Йозеф вернул повестку Греберу.

- Что же вы намерены делать?

- Еще не знаю. Повестку получил только что. А как поступили бы вы?

- Сбежал бы, - ответил Йозеф без колебаний.

Гребер смотрел в полутьму, где поблескивал алтарь.

- Попробую сначала сходить туда сам и выяснить, в чем дело, - сказал он.

- Вам ничего не скажут, раз им нужна ваша жена.

У Гребера по спине пробежал озноб. Но Йозеф говорил деловито и только.

- Если им нужна моя жена, они просто арестовали бы ее, как Польмана. Тут что-то другое. Потому я и хочу пойти. Может, ничего существенного, - неуверенно сказал Гребер. - Бежать в таком случае было бы ошибкой.

- Ваша жена - еврейка?

- Нет.

- Тогда дело другое. Евреям в любом случае надо спасаться бегством. Нельзя ли сказать, что ваша жена куда-нибудь уехала?

- Нет. Она трудообязанная. Это легко установить.

Йозеф задумался.

- Возможно, ее и не собираются арестовать. Вы правы, они могли бы сделать эти сразу. А как вы полагаете, зачем ее вызвали?

- У нее отец в концлагере. Кто-нибудь из жильцов мог донести. А может, на нее обратили внимание, потому что она вышла замуж.

Йозеф задумался.

- Уничтожьте все, что имеет отношение к ее отцу. Письма, дневники и тому подобное. А потом идите туда. Один. Вы ведь так и хотели сделать?

- Да. Скажу, что повестка пришла только сегодня, жена на фабрике, и я не мог ее повидать.

- Это будет самое лучшее. Попытайтесь выяснить, в чем дело. С вами ничего не случится. Вам все равно возвращаться на фронт. Этому-то они мешать не станут. А если понадобится убежище для жены, я могу дать вам адрес. Но сперва сходите. Я останусь здесь до вечера... - Йозеф замолчал, словно колеблясь, потом докончил: - В исповедальне пастора Бидендика, где висит записка "Вышел". Я пока могу там поспать несколько часов.