Чтение 30–й страницы книги ~Заказ~

- И получил, - сказал Алексей. Помолчал и добавил: - Может, если бы мы не вмешались, все так и было бы, а? Действительно, полежал бы денек...

А то Панаморев не думал об этом. Еще как думал!.. Эх, если бы да кабы!.. Если бы не висела над душой идиотская боязнь "наломать дров" - ну вот не наломал, а чем кончилось? Остатки карьеры сберег? Да пропади они пропадом!!! ...Если бы с помощью Алексея сдал обоих Сережиных обидчиков в милицию - и плевать, что сам участвовал в драке, свидетелей-то вон сколько было вокруг!.. Если бы не заморачивался с окончательным лабораторным анализом - Заказ?.. не Заказ?.. - а просто вовремя подстраховался и привел в "Юбилейный" группу захвата, опытных и умных ребят, с наказом - любыми правдами и неправдами, но не дать погрузить и вывезти так называемого Сирокко... Если бы раньше вышел на пограничников и попросил придержать гнедого без отметин коня, чьим бы транспортом ни пытались его вывезти: "Это наше национальное достояние, помогите..." Если бы да кабы...

На Сережиных поминках он выпил рюмку "Синопской". И после этого не брал в рот даже пива. Не было никакого желания.

- Вот тут ты не прав, - сказал он Алексею. - Надо было вмешаться... только не так, как мы это сделали. Влез в драку, так уж иди до конца!

- Святые слова, - пробормотал Алексей...

- ...Анна Ильинична!...- долетел с манежа тонкий голосок Стаськи. - У него, по-моему, потни сбился!..

Аня тут же подскакала на Вальсе, глянула и кивнула:

- Выезжай на середину, переседлаешь. Стаська остановила Альтаира и спрыгнула на песок, и почти тут же рядом осадила свою кобылу разъяренная Вика:

- Другого места не нашла, корова прокатная?!. Оказывается, она пыталась добиться от лошади прибавленной рыси, и по какой-то причине дело у нее не заладилось, а тут еще и девочка помешала - расположилась аккурат на дороге. Стаська испуганно смотрела снизу вверх, не очень понимая, что произошло, только то, что определенно стряслось нечто ужасное и она была тому причиной,- но Аня уже направила к ним Вальса.

- В чем дело? - мгновенно отреагировала она. - В манеже двум лошадям не разъехаться?.. И что ты на человека орешь? Забыла, как сама начинала?..

Устыдилась Вика или нет, осталось неведомо никому, но покраснеть покраснела. Развернула лошадь и уехала на другой конец манежа, к слову сказать, довольно обширного. Альтаир изогнул шею и принялся тереться головой о Стаськину спину: должно быть, кожа под уздечкой чесалась. Девочка поправила съехавший потник, быстренько сунула коню в рот кусочек морковки и снова забралась в седло.

- Повод! - снова подъехала Аня. - Хлыстик во внешнюю руку! Постановление сделай! Манежным галопом - марш!..

Серый Альтаир спокойно поскакал по манежу. Ему успела понравиться незнакомая всадница, пусть неумелая, но постигшая самое главное: уважение к живому существу, будь у него две ноги или четыре. Благородный конь в полной мере оценил это и теперь с бесконечным терпением подсказывал маленькой ученице, как именно следует сидеть в седле на галопе. Глаза у Стаськи были счастливые.

Алексей на трибуне снова вскинул видеокамеру... Насколько Панама разбирался в людях - а он в них еще как разбирался, - не далее как к вечеру этот человек и думать забудет о случайном знакомом по имени Сергей, мелькнувшем и исчезнувшем с его горизонта. Небось на видеопленке не будет ни Аниных наплаканных глаз, ни кучки окурков, усеявших песок под трибуной. Сколько убийств совершается в пятимиллионном Питере каждые сутки? Одним больше... Вот так все оно и проходит... и порастает быльем...

"Здравствуйте, Аналитик. Можете передать нашему общему знакомому: ответ положительный. Хотелось бы уточнить следующие технические детали..."

Глава двенадцатая

УХОДЯЩИЕ СКВОЗЬ ЗВЕЗДНУЮ СТЕНУ

От Санкт-Петербурга до Стокгольма расстояние как до Москвы. Те же семьсот верст, только в другую сторону. Не на юго-восток, а точно на запад. И лету примерно столько же: один час. И благодаря разнице во времени самолет приземляется в аэропорту Арланда по местному времени раньше, чем отбыл из Пулкова. Вот такие чудеса.

Хмурому седовласому джентльмену в дорогом строгом костюме, сидевшему в одном из кресел "Ту-154", было не до чудес. Что такое для современного лайнера неполная тысяча километров?.. Полное тьфу. Едва набрал высоту - и через двадцать минут приступай к снижению на посадку. Вот это, по мнению джентльмена, было самое скверное. Он вообще страшно не любил летать. Конечно, куда ж денешься - терпел, когда приходилось. Но посадка... когда при каждом движении воздушной машины недавно съеденные аэрофлотовские разносолы начинают шевелиться внутри и кажется, что внутренности покидают свои привычные места и вот-вот соберутся в спутанный комок около горла...

Пожилой джентльмен изо всех сил делал вид, будто спокойно подремывает в кресле, уже приведенном, согласно инструкции, в вертикальное положение. Только руки, стиснутые на массивной пряжке пристяжного ремня, выдавали напряжение. Он вслушивался в переменчивую мелодию самолетных турбин и лишь изредка приоткрывал глаза, чтобы недовольно посмотреть сперва на часы - долго ли осталось страдать? - а потом сугубо мельком в иллюминатор. Шхеры Стокгольмского архипелага проявлялись впереди куда медленнее, чем ему бы хотелось. У седоусого джентльмена был вид человека, спешащего на безотлагательную встречу и заранее раздраженного возможной задержкой. Он снова закрыл глаза и отрешенно откинулся на спинку кресла...

...Громкий дружный смех, неожиданно прорезавший напряженный гул двигателей самолета, заставил очнуться. Василий Никифорович сердито открыл глаза и посмотрел за проход, туда, где обосновалась компания иностранцев. Прямо против Цыбули сидел молодой скандинав, светловолосый, усатый, с открытым мужественным лицом. Выставочный экземпляр потомка викингов, ни убавить, ни прибавить! Парень что-то весело рассказывал обернувшимся в креслах друзьям. Василий Никифорович не понимал языка, но даже без знания шведского все стало ясно в секунды. Жесты и мимика не оставляли сомнений. "Викинг" переносил самолет ничуть не лучше Цыбули, а может, даже и хуже. До тошноты, до унизительного общения с гигиеническим пакетом. Что, понятно, порождало проблемы, ведь перелеты, в том числе международные, на Западе - такая же привычная норма жизни, как у нас электрички. И мучился парень, пока случайно не открыл самое простое и надежное средство: от души похохотать над собственной слабостью...

Зато вот теперь сидел с баночкой холодного пива в руке и вовсю травил анекдоты, изредка поглядывая в иллюминатор и указывая пальцем на возникавшие внизу знакомые контуры островов, и гнусная дурнота не смела к нему подступиться.

"А я чего? - с внезапной ревностью подумал Василий Никифорович. - Я-то какого героя-панфиловца изображаю?.. И в Питер пока летел из Ростова, и теперь вот... Перед ними выпендриваюсь?.."

Он ехал за рубеж не впервые. И давно понял, в чем разница между российским руководителем и западным бизнесменом. Россиянин застегнут на "все пуговицы, он внешне неприступен и несокрушим, но таит в кармане нитроглицерин, потому что десять лет не был в отпуске - а как же, ведь без него производство немедленно встанет, а то и вовсе развалится... Европеец ходит в мятых джинсах и тенниске, поскольку знает толк и в работе, и в отдыхе, и инфаркт ему не грозит, ибо хорошо отлаженная фирма даже в отсутствие шефа тикает как часы...

"Викинг" заметил взгляд Цыбули, дружески улыбнулся ему и сделал жест пивной баночкой, как будто предлагал тост. Василий Никифорович неожиданно для себя самого ответил традиционным жестом русского выпивохи: средние пальцы согнуты, а большой и мизинец делают вид, будто поддерживают стакан.

- Скооль[70]... - засмеялся швед. Цыбуля торжественно кивнул ему и отвернулся к окошку. Нитроглицерина в кармане он пока не носил, а джинсы покоились внутри сданного в багаж чемодана. Вот только вряд ли они ему пригодятся. Василий Никифорович летел в Стокгольм вовсе не ради неофициального дружеского общения...

"Ту-154" пробил последний слой реденьких облачков, нацелился на полосу и выпустил шасси, и панорама за иллюминатором как-то вдруг утратила глубину и объем: взгляд с небес стал взглядом с балкона обычного здания. Облака снова сделались высокими и недостижимыми, мелькнули внизу деревья, кусты, стала различимой трава... Самолет коснулся и побежал по бетону, и турбины страшно загрохотали на реверсе, осаживая мчащуюся машину. Молодые скандинавы дружно зааплодировали, благодаря экипаж за безукоризненную посадку. Цыбуля оглянулся в иллюминатор и увидел, что крыло самолета встопорщилось блестящими перьями, упиравшимися в густой плотный воздух... Директор "Свободы" вновь ощутил подступившую дурноту, но тут необузданный бег лайнера перешел в стадию спокойного качения по бетонке, чудовищный рев двигателей сменился неторопливым гудением, а подкрылки с закрылками попрятались обратно в недра крыла: и не догадаешься, сколько всего только что оттуда торчало. "Ту-154", снова не оправдавший свою репутацию самого аварийного, с достоинством проследовал по рулежной дорожке. Мимо британских, немецких, французских собратьев. И замер против висевшей в воздухе "гармошки" раздвижного пассажирского коридора. Приехали!..

Международные аэропорты, сколько видел их Василий Цыбуля, все похожи один на другой. Ты уже не на небе, но еще вроде как не совсем на земле (или наоборот). Ты определенно уже не в России, но еще не вышел на все четыре стороны в Швецию (либо опять-таки наоборот). Отбывающие подсознательно мандражируют перед полетом, даже если на маршруте не ожидается ни Бермудского треугольника, ни террористов; прибывшие - таково свойство путешествий по воздуху - чувствуют себя слегка ударенными пыльным мешком... и этим вовсю пользуется чуткая к человеческой психике торговля. Василию Никифоровичу показалось, будто он вышел из самолета прямо посреди столичного универмага в разгар предпраздничной распродажи. Налево - "Tax free", прямо - "Currency exchange", направо - "Ирландский паб"... у полукруглой стойки которого, кстати, не наблюдалось ни единого свободного места. Все боролись за свободу Ирландии. "Они что тут, с шести утра не жрамши самолет ждут? - неодобрительно подумал Цыбуля.- Или живыми добраться не чаяли - скорей отмечать?.." Никаких указателей насчет того, как пройти на паспортный контроль, за багажом и на таможню, Василий Никифорович не заметил и решил руководствоваться "муравьиной дорожкой" - двинулся следом за всеми. Этакий седоусый плейбой, загорелый до черноты миллионер, налегке завернувший в сентябрьскую Швецию отдохнуть от надоевшей жары тропических пляжей...

Ион фон Шельдебранд, гофшталмейстер Его Величества короля Швеции Карла XVI Густава, не очень-то изменился со времени их последней встречи. Он показался Василию Никифоровичу таким же подтянутым, как и три года назад, и седины у него не прибавилось. Единственная деталь - правая рука Иона висела на груди, заключенная в специальную матерчатую повязку. А рядом с королевским конюшим стояла тоненькая изящная девушка с абсолютно русским лицом. "Господин Цыбуля В. Н." - гласили четкие кириллические буквы на плакатике, который она держала перед собой. Плакатик оказался излишним - двое мужчин и так сразу узнали друг друга.

Правая рука у фон Шельдебранда не действовала, и Цыбуля после секундного замешательства подал ему левую.

- Вывихнул неделю назад, - рассмеялся Ион, и девушка синхронно перевела. "Русская" внешность не обманула: говорила она без сколько-нибудь заметного акцента. - Брэк[71] в повороте перевернулся... молодые лошади... Раньше на другой день уже был бы в форме, а теперь... годы, годы! Доктор вот велел поберечь... Ну, здравствуй, Василий! Наконец-то удалось в гости к нам тебя заманить!..

- Здравствуй, Ион. Очень рад. - Цыбуля неловко сжал ладонь шведского аристократа и внезапно почувствовал, что не лукавит: он действительно радовался этой встрече. При всем том, что поводом для нее послужили очень горестные события и, возможно, в итоге от нынешней теплоты останутся одни воспоминания. - Очень рад, - искренне повторил он, глядя Иону в глаза.

- А это, - гофшталмейстер указал на смутившуюся девушку, - позволь тебе представить Ольгу Михайловну, княжну Путятину. Младшую дочь моих старинных друзей, российских дворян...

При слове "Путятина" у Василия Никифоровича болезненно напряглось что-то внутри. Оставалось надеяться, что Ион с Ольгой ничего не заметили.

- ...У которых принято в семейном кругу говорить только по-русски. Ольга любезно согласилась сопровождать нас с тобой. Она рада случаю попрактиковаться в родном языке и, кроме того, отменно водит машину... Я, как ты видишь, временно инвалид!..

Ион заразительно рассмеялся, похлопал здоровой рукой Василия Никифоровича по плечу. Цыбуля зашагал рядом с ним, катя за собой складную тележку с собранным Марьяной Валерьевной чемоданом. Стеклянная дверь, управляемая телекамерой, приветливо распахнулась и выпустила их под теплое осеннее солнце. Ольга вытащила из кармашка ключи, и голубая "Вольво", припаркованная неподалеку, приветливо мигнула подфарниками. Добро пожаловать в Швецию!..

Когда-то давно, когда по телевизору еще не показывали мыльных опер, российский народ запоем читал исторические романы. Старые и только что вышедшие. Люди записывались в очередь и с торжеством несли домой Балашова, Пикуля и Скляренко, выпрошенных до завтра. А потом обсуждали на службе и в толчее магазинов. Не обошла эта напасть и Михайловскую - тем более что молодой тогда директор "Свободы" о снабжении книгами пекся весьма даже ревностно. Сам Цыбуля, правда, беллетристикой не увлекался, было некогда. Однако в случае чего и он не ударил бы лицом в грязь - все, конечно, благодаря Марьяне Валерьевне. Однажды за завтраком она почти со слезами пересказала мужу трогательный эпизод из главы, прочитанной накануне в часы, оторванные от сна. Славянскую княжну выдали замуж за предводителя викингов, персонажа в соцреализме глубоко отрицательного. Так вот, по возвращении домой, едва ступив на берег с корабля, молодая женщина бросается обнимать первую же березку. Ибо в сумрачной Скандинавии березки, воплощение всего русского, расти, натурально, не могут...

Через неделю Михайловская охотилась уже за новым романом, и Василий Никифорович быстро забыл пересказанное женой. Быстро и, казалось бы, прочно. А вот теперь ни к селу ни к городу всплыло, и автора захотелось немедленно придушить: за стеклами комфортабельной "Вольво", выдававшей сто десять по нечеловечески гладкому - яичко во все стороны катай - автобану, стоял в осенней солнечной позолоте веселый березовый лес!.. Зажмурься, отвернись от ухоженного шоссе и нарядных красно-бордовых домиков на той стороне - Россия Россией!.. Растут, стало быть, белоствольные! Да еще как растут!.. Небось под каждой по подберезовику. И сосны, и елки, и вообще все то же самое, что в окрестностях Питера (насмотрелся, пока ездил с Антоном под Выборг смотреть гнедого Заказова двойника)...

А вот небо в Швеции - другое.

Цыбуле, привыкшему безо всяких синоптиков угадывать погоду на завтра, это бросилось в глаза сразу.

Здешние облака еще не забыли об океанских просторах, над которыми только что гнал их атлантический бриз. Они еще видят под собой море, еще толком не поняли, что бесповоротно вплывают на материк... Что им маленькая Скандинавия?.. Пересечь, не заметив...

И если приглядеться - где-нибудь в углу небосвода непременно висит длинное волокнистое облачко, каких не бывает над сушей, и ветер, дыхание близкого Гольфстрима[72], гладит и расчесывает его, словно страусовое перо...

- А ведь когда-то считали, будто наше здание портит весь вид, - рассказывал Ион. - И мрачное-то оно, и уродливое, и то ли на тюрьму смахивает, то ли на скотобойню... Дождаться не могли, пока набережную пошире намоют и еще ряд зданий выстроят, (упрячут наконец безобразие...

Главный королевский конюший улыбался и любовно оглядывал внутренний двор. Рослые деревья, почти не заметившие наступления осени, журчащий фонтан, все лето окруженный цветами... белую, недавно обновленную изгородь "бочки"[73]... И надо всем - пронзительно ясное небо в квадратном обрамлении столетних стен. Старинный красный кирпич так и горел на ярком свету, заставляя Цыбулю рхмуро вспоминать собственные мытарства со строительством конного завода. То, что получилось в итоге, работало очень исправно, но памятником архитектуры свободненские конюшни вряд ли когда-нибудь назовут...

Хозяин и гость неторопливо беседовали, шагая по мелкому гравию, а юная Сережина однофамилица (или, чем черт не шутит, все-таки родственница?..) переводила. Владела она обоими языками одинаково свободно. Вначале Цыбуля чопорно величал княжну "Ольгой Михайловной", но скоро сбился на "Оленьку".

- Простите,- тотчас поправился он. Девушка, годившаяся ему во внучки, лишь рассмеялась:

- Да что вы, Василий Никифорович. Так и зовите...

Фон Шельдебранд, кстати, был для нее "дядей Ионом". Цыбуля вдруг задумался, КАК станет рассказывать им о делах, учиненных их соплеменником. О том, что из-за жадности паскуды Нильхедена оказался черт знает где выращенный в России - и для России - наследник великого Секретариата... И, что гораздо хуже, погиб человек, ему самому, Цыбуле, доводившийся то ли внуком, то ли племянником, то ли вовсе любимым младшим сынком...

Сережа Путятин незримо шел рядом с Василием! Никифоровичем по залитому солнцем двору. Он тоже любовался кладкой каретного сарая и фигурными окошками большого манежа, но время от времени вопросительно поглядывал на Деда, не давая запамятовать о главном. "Ну? - отчетливо слышал Цыбуля его голос. - Когда Заказа выручать будем?" Речь Василий Никифорович сочинил еще дома. Потом отшлифовал ее в Питере и десять раз повторил, пока летел в самолете. Он скажет Иону... Тот возразит... А он ему... А в ответ... Отчего же теперь Цыбуля чувствовал себя так, словно заглянул к соседу по очень невеселому поводу - и, шагнув на порог, нежданно-негаданно оказался за праздничным столом, и вот надо решительно встать, и поставить на скатерть радушно поднесенную рюмку, и выговорить:

"А ваш сын, знаете ли, изрядный мерзавец..." Почему так? Потому, что Швеция - маленькая страна и ты это нутром чувствуешь на каждом шагу, и Стокгольм, в общем-то, крохотный, и оттого приехавшему из огромной России мерещится, будто все шведы - друг другу чуть ли не родственники?..

Берейторы в форменных темно-синих шинелях, встречавшиеся во дворе, отдавали своему начальнику честь.

- На самом деле мы штатские, - заметив взгляд гостя, пояснил фон Шельдебранд. Он был генерал-майором в отставке; Цыбуля не удержался и подумал о том, как, наверное, хорошо быть отставным генералом в сугубо нейтральной, не лезущей ни в какие конфликты сытой стране. А Ион продолжал: - У нас до шестьдесят девятого года всех офицеров обязательно учили ездить верхом. Я сам и еще кое-кто из наших служащих это застали, а вот нынешняя армейская молодежь... Командование, конечно, имело причины, но мое личное мнение...

- "Жираф большой, ему видней", - усмехнулся Цыбуля. Личное мнение Иона он разделял полностью. - Наверное, командование сочло конный спорт слишком опасным для молодых офицеров?

Оленька перевела. Ион расхохотался, а Василий Никифорович поймал себя на том, что оттягивает и откладывает момент решительного разговора. В самом деле, ну не сейчас же, не с бухты-барахты... Осознав это, он в который раз мысленно помянул черта: "Стар, наверное, становлюсь..."

Хоромы у королевских коней, как и следовало ожидать, оказались не бедные. То есть ананасы на золотых блюдах им не подавали, но добротный пол, высоченный - много воздуха - потолок, просторные денники и вдоволь солнечного света из окон - чем не дворец для коня?.. Темно-гнедые, каждый под синей с желтым попоной, холеные красавцы любопытно оборачивались к вошедшим, терлись о решетку носами, фыркали, привлекая внимание.

- Наши шведские полукровные кони стали очень популярны для драйвинга. - Ион ловко, одной левой рукой, открыл защелку, и наружу тотчас же высунулась лошадиная голова. Добрые глаза и доверчивые губы животного, в жизни своей не знавшего не то что жестокости - даже и грубого окрика. Высоко на стене красовалась его кличка: Кардинал. - Причем особенно ценятся гнедые, как у нас, в королевском выезде. И в результате, ты только представь, конюшня Его Величества получает лошадей, так сказать, второго разбора. Тех, которые не привлекли внимания спортсменов...

Цыбуля хмыкнул и погладил усы. Он попробовал представить себе сходную ситуацию в России, если бы глава государства решил учредить для себя, скажем, выезд в карете с орловскими рысаками.

- А что, мы не в обиде. Нам "тигры", которые рвут с места в карьер, и не нужны! Мы своих берем годика в четыре, в пять, в основном из южной Швеции, и не с каких-нибудь любительских ферм. Обязательное условие - чтобы коня растили профессионально и очень хорошо с ним обращались. Попав к нам, он для начала несколько месяцев ходит под седлом по самым напряженным городским улицам, привыкает не бояться движения. Ходит не один, а в паре с каким-нибудь пожилым опытным конем. Таким вот, как Кардинал. Ему уже двадцать. Старые у нас учат молодых, и мы за это очень их ценим... Кардинал ластился, и Ион почесал мерину за ухом:

- Видишь, у него на морде проточина и задние ноги в половину бабки белы? Раньше этого не допускалось. Все кони должны были быть чисто гнедыми, безо всяких отметин...

Гнедые без отметин, - резануло Цыбулю.

- ...Так что, если белая звездочка была единственным недостатком коня, еще двадцать лет назад ее замазывали. Догадайся, чем? Кремом для обуви! - Фон Шельдебранд отстранил голову Кардинала, прижал плечом дверь, и Оленька, поспешившая помочь "дяде Иону", закрыла задвижку. - Но чисто гнедых лошадей всегда было трудно найти, а в наши дни и подавно. Так что белые отметины, не очень большие, конечно, стали допускать...

Он миновал несколько денников и остановился перед двумя крайними. Кони в них стояли под зелеными вместо сине-желтых попон. При приближении людей они обернулись, и один, очень рослый, попытался высунуть голову поверх решетки.

- Это, - пояснил Ион, - единственные лошади не-шведского происхождения, содержащиеся на конюшне. Они куплены в Англии и принадлежат принцессе Мадлен...

Куплены в Англии...

- Принцесса - увлеченная конкуристка и, смею тебя заверить, наделена немалым талантом. Ее старшая сестра, кронпринцесса Виктория, тоже прекрасно ездит верхом, но, к сожалению, при ее многочисленных обязанностях престолонаследницы... Ты знаешь, - Цыбуля почувствовал, что Ион увлекся по-настоящему, - в начале века у нас уже была королева Виктория, лошадница, каких поискать. Еще до вступления на престол они с мужем держали конюшню, соперничавшую с королевской, и там у нее, помимо прочих, стояли четыре прекрасных липиццана. Так вот, когда родилась нынешняя хертигинна Вестеръеталандская[74], коннозаводчики, разводящие липиццанов - а у нас в Швеции их очень любят, - решили: вот тут-то мы и отметимся! И подарили новорожденной двух маленьких жеребят... Так вместе и выросли. Я учил юную хертигинну держаться в седле, а лошадок воспитывал и выезжал... Правда, вначале кронпринцесса ездила на готландском пони, ведь липиццаны - мало подходящие лошади для детей, но и до них черед, конечно, дошел. Каприоль и Крупад много лет здесь стояли. Теперь они живут на Эланде, в королевской усадьбе. На пенсии...

Фон Шельдебранд отвернулся от конкурных коней и перешел к двери, из-за которой уже дважды раздавалось нетерпеливое ржание. За решеткой виднелась породистая рыжая голова и изящная лебединая шея.

- А это - мой Веспер! - Ион клацнул защелкой, и конь с силой толкнул носом дверь, распахнув ее на всю ширину. Своевольно шагнул в проход и принялся ревниво обнюхивать Иона: почему так долго не приходил?.. Может, другого коня ему, Весперу, предпочел?..

- На нем, - Ион ласкал коня, оберегая от его слишком пристального внимания свою правую руку,- во время торжественных мероприятий я еду рядом с каретой, сопровождая Его Величество. Я тебе потом фотографии покажу. Веспер у нас в гвардии раньше служил, я его, беднягу, там и нашел. Ну сам посуди, дело ли ему здоровенных гвардейцев таскать? Ребята все на подбор, а ездить - учатся только...

Веспер перебирал тонкими ножками, ловил хозяина за рукав и всем своим видом показывал: конечно, не дело, и очень, мол, хорошо, что ты меня оттуда забрал!.. Цыбуля подумал о том, до чего здорово, наверное, смотрелся на рыжем Веспере Ион - легкий, сухощавый, в красивом голубом, старинного кроя мундире...

А гофшталмейстер короля Шведского вдруг посмотрел на часы, улыбнулся, точно хитрый мальчишка, и заявил:

- А теперь - сюрприз!

Скормил Весперу припасенную в кармане морковку и решительно повел Цыбулю во двор.

Сюрприз действительно имел место. В большом старинном манеже, где когда-то выезжали величественных липиццанов, где по сей день учат ответственности коней для королевских парадов, - скакала галопом по кругу маленькая, весьма упитанная лошадка ярко-песочной масти. Ухоженные копытца выстукивали по песку размеренный ритм. В седле сидела девочка в нарядной голубой безрукавке. Из-под защитного шлема (без которого в Швеции никакие конные занятия в принципе не допускаются) выбивались растрепанные белокурые волосы, вспыхивавшие на свету, что лился из стеклянного потолочного фонаря. Юная всадница заметила дедушку Иона, остановила кобылку и, натянув повод, смело дала шенкеля. Лошадка спокойно поднялась на "свечку", на миг замерла - и вновь опустилась на все четыре ноги.

- Фасолина! - строго сказал ей Цыбуля. Он всегда делался ужасно серьезным и строгим, если чувствовал, что глаза вот-вот затуманит неверная сырость.

Лошадка ответила знакомому голосу тонким, совершенно девчоночьим ржанием. Ингеборг отпустила повод, и Нотка рысцой устремилась через манеж, чтобы ткнуться носом в подставленную ладонь. Цыбуля, растроганный до невозможности, еще круче сдвинул брови: "Помнит, паршивка!.." Ион передал гостю несколько кусочков сахара, тут же подобранные ищущими губами лошадки. Цыбуля придирчиво оглядел былую любимицу свободненского завода и понял, что правильно распорядился ее судьбой. Он предполагал, что снова увидит ее здесь, в Швеции, но почему-то ждал, что, крепко угодив в работу и тренинг, Нотка постройнеет, "перепадет". Ничего подобного! Похоже, на новом месте умненькую малышку любили и баловали не меньше, чем дома... Нотка стала еще круглей, чем была, светло-рыжая шерстка золотилась россыпью муаровых "яблок".

- Добро пожаловать, Василий Никифорович!..- по-русски старательно выговорила Ингеборг. И быстро покосилась на Оленьку Путятину: все ли правильно произнесла. Юная княжна незаметно кивнула, девочка смутилась и слегка покраснела, гордясь похвалой старшей подруги, а до Цыбули вдруг дошло, как они все здесь ждали его, как готовились его встречать - с того самого часа, как он, Цыбуля, связался по компьютерной сети с Ионом и сообщил, что хотел бы приехать... Неведомо откуда пришло мгновенное озарение, и Василий Никифорович увидел всю ситуацию словно бы их глазами, совершенно в ином свете, чем она до сих пор представлялась ему самому. Он был не просителем из вечно разоренной, разворованной и голодной страны, приехавшим в европейскую столицу "за правдой". Он прибыл в маленькую Швецию из все еще огромной, великой и непостижимой России, из той самой России, на которую бронзовый Карл XII на стокгольмской площади до сих пор указывает рукой: "Я там побывал - и запомните, шведы: если охота жить, русских лучше не трогайте..."

- Ну? - по-прежнему строго обратился Василий Никифорович к девочке. - Показывай, чему научилась!

Маленькая Ингеборг, конечно, не поняла. Все ее познания в русском исчерпывались только что произнесенным. Оленька Путятина тут же выручила, перевела. Внучка Иона очень серьезно кивнула - знать, ждала подобного экзамена, готовилась к нему-и стала показывать. Нотка, попавшая из одних хороших рук в другие, не худшие, повиновалась весело и охотно. Меняла аллюры, выделывала вольты, восьмерки и змейки, а под конец даже лихо взяла полуметровое препятствие, установленное посередине. Чему только не научит дедушка внучку, пока мама не смотрит!..

- Молодец,- похвалил Ион.

Цыбуля смотрел на сияющую от гордости маленькую наездницу, на ее молодого в шестьдесят пять лет деда и понимал, что начать горестный разговор становится все невозможней.

Мы неверно произносим название шведской столицы. На самом деле надо "СтокХольм", только вот букву "х" раньше почему-то у нас не любили и всюду, где можно и нельзя, в иностранных словах заменяли на "г". Таким образом скандинавское имя Харальд надолго превратилось в "Гаральда", великий поэт Хайнрих Хайне стал для нас (видимо, уже навеки) неведомым немцам "Генрихом Гейне", и так далее. Теперь, правда, исторический маятник качнулся, и ныне у нас, согласно рекламе, что ни день - то новое слово на букву "х"... Ну да Бог с ним.

Город Стокгольм получил такое название благодаря обстоятельствам своей закладки. Когда древние новгородцы с карелами устроили набег и дочиста разрушили прежнюю столицу, Сигтуну, даже врата утащив из местного храма к себе за море, - опечаленные шведы решили перенести королевский город в новое, более счастливое место. Куда именно? Ответ подсказал старинный обычай: по волнам озера Мелар пустили плыть строевую лесину. Где прибьет ее к берегу, там городу, значит, и быть. А озеро Мелар, как и наша Ладога, неудержимо вытекает в Балтийское море, только с другой стороны, а вместо Невы здесь - забитый островами пролив. Течение и затащило лесину в пороги, где она в конце концов застряла на острове. Потому-то и дали новой столице имя Стокгольм: "Остров Бревна"...

Питер и Стокгольм вообще очень похожи. Взять Санкт-Петербург, вымыть с мылом и щеткой да вместо диких помоечных котов, поколениями дерущихся за кусок, населить деловыми домашними мышеловами, добрыми, доверчивыми и пушистыми, - и будет то самое.

Стокгольмские острова соединяются мостами. Под одними скачут с волны на волну сумасшедшие байдарочники в ярких маленьких лодках. С других закидывают удочки и ловят форель, снующую в прозрачной зеленой стремнине. Говорят даже, неплохо клюет, - за чистотой воды, как и за рыбным поголовьем в озере, шведы строго следят.

Островов не меньше, чем в Питере, и у всех красивые и гордые имена: Старый Город, Рыцарский, Королевский. А один с давних пор называется Юргорден, что по-русски значит просто "Зоопарк". Парк - и еще какой - по-прежнему на месте. А вот "зоо" представлено в основном лошадьми, на которых ездят стройные красивые девушки. Дорожки для верховых прогулок отмечены специальными знаками, и никто - можете не верить, но это действительно так - не устраивает на этих дорожках стоянку для "Мерседесов"...

Юргорден расположен почти в центре Стокгольма, и в погожие уик-энды сюда выбирается половина горожан. Поваляться на травке, поиграть (и очень азартно) в местную разновидность лапты, пообедать в одном из множества маленьких ресторанов...

Заведение, где расположились Ион с внучкой, Оленька и Цыбуля, угнездилось на довольно крутом склоне холма, над узким, меньше иной дренажной канавы, проливчиком, тем не менее отделявшим одну от другой две части Юргордена.

- Видишь дубы? - Пока ждали заказ, фон Шельдебранд кивнул на огромные старые деревья, живописно раскиданные по широкой лужайке за проливом. - Триста лет назад Швеция была великой державой, и для поддержания могущества решили укреплять флот. Ну, а флот тогда был какой? Деревянный. На корабли шло много дуба, и королевским повелением приказали их насаждать. Насадили... Только не учли, что дубы - не картошка, за лето не вырастут. Время шло, появились стальные пароходы, потом современные крейсера и подводные лодки... А указа-то высочайшего никто так и не отменил! И вот совсем недавно специально выделенный для этого чиновник докладывает королю: "Ваше Величество, дубы для флота созрели..."

Осеннее солнце пригревало мягко и ласково, легкий ветерок еще хранил дыхание уходящего лета. Василий Никифорович заметил на столе лишний прибор и хотел было спросить, кого еще ждут, но его внимание отвлекла девушка, ехавшая через мостик на красивом серебристо-сером коне. Один из автомобилей, стоявших поблизости, как раз в это время завелся. Конь насторожил уши и хотел было шарахнуться, но хозяйка успокоила питомца еле заметным, уверенным движением повода. Конь сразу понял, что ничего особо страшного не происходит, раздумал пугаться и спокойно зарысил дальше. Василий Никифорович мысленно одобрил мастерство девушки... и она вдруг так остро напомнила ему оставшуюся в Питере Аню, что снова екнуло сердце. Цыбуля не захотел показывать радушным хозяевам свое состояние - отвернулся, сделал вид, будто провожает взглядом удаляющуюся наездницу. И сам не заметил острого, пристального взгляда Иона, устремленного на русского гостя: "Непростое что-то у тебя на уме... Что ж, расскажешь, когда сам пожелаешь!"

В это время на месте отъехавшего автомобиля притормозил юркий бирюзовый "Фольксваген". Из него выбралась крепкая, энергичная дама лет сорока пяти. Пискнула сигнализация - и дама решительно устремилась через открытую площадку ресторана прямо туда, где под большим растянутым тентом устроились Ион и его гости. Одновременно с нею, только с другой стороны, появился официант с большим подносом в руках.

- Хей! - стремительно подойдя, приветствовала сразу всех энергичная дама. Села за стол и немедленно принялась темпераментно что-то рассказывать, перескакивая со шведского на английский. Пока Оленька Путятина открывала и закрывала рот, силясь вставить хоть слово, Ион тронул девушку за руку, и она перевела для Цыбули:

- Это моя сестра Кристина. Помнишь, я тебе про нее говорил? Она живет в Сигтуне. Кристина - очень известный политик...

Извержение вулкана временно прекратилось. Кристина замолчала на полуслове, потом заразительно расхохоталась и пояснила:

- О да!.. Я прямо с заседания - никак все не отойду...

Василий Никифорович смутно припомнил, что вроде бы Ион действительно упоминал о сестре - еще по дороге из аэропорта, - но Цыбуля, несколько чумовой после перелета, как говорят, "не въехал", что она будет с ними обедать. Ион еще, помнится, охарактеризовал ее, назвав экстравертной. О йес!.. Скоро выяснилось, что это было еще мягко сказано. Цыбуля решил быть вежливым и спросил:

- А где заседали - в риксдаге[75]? Невинный вроде бы вопрос вызвал новый всплеск лавы.

- Где-где? - снова расхохоталась Кристина.- Что вы! Это только у вас, в России, каждый мало-мальски заметный политик сразу метит в Государственную Думу и переезжает в Москву. Вот потому-то Россия в банкротстве...

Должно быть, она полагала, что пошутила, и притом достаточно остроумно. Цыбуля почувствовал, что тяжело наливается кровью, но промолчал. Ион тоже промолчал, лишь улыбнулся: наверное, он очень хорошо знал сестру и как бы хотел сказать, что за подобные мелочи на нее не стоит сердиться. Молодой официант между тем ловко расставил заказанную еду. Перед Василием Никифоровичем оказалась большая тарелка, где на листьях красного и зеленого салата в обществе четвертушки лимона возлежали - именно возлежали - полусантиметровые ломти малосольного норвежского лосося, невероятно нежные и вкусные даже на вид. Посередине стола поставили одну на всех объемистую миску с горячей вареной картошкой, обильно сдобренной укропом и чем-то средним между густыми сливками и майонезом.

- Должна предупредить, - продолжала неугомонная Кристина, и Оленька была вынуждена перевести, - что у нас в Швеции за последние годы сложилось о вас, русских, определенное мнение. Из вашей страны сюда приехало столько людей! И каких!!! Крупные русские воры скупают недвижимость в центре Стокгольма!.. А мелкие воришки обосновались в Карлслунде - это такое место, где у нас селят беженцев из "третьего мира", - и крадут что ни попадя в столичных универмагах. Причем крадут так неуклюже!.. Полиция уже замучилась арестовывать...

Кристина вновь засмеялась. У нее были хорошо подстриженные каштановые волосы (наверное, закрашивала седину) и ровные белые зубы, и некоторым образом чувствовалось, что эта женщина никогда не рожала детей. Цыбуле захотелось отодвинуть нетронутую тарелку, встать и уйти. Он этого, конечно, не сделал.

Отставной генерал фон Шельдебранд поднял бокал:

- Давайте выпьем за твой приезд, дорогой Василий. За то, что ты наконец-то к нам выбрался, и пусть эта поездка оставит у тебя только приятные воспоминания...

Выпили. Мужчины - легкое светлое пиво, Кристина - сок, Ингеборг - молоко, а Оленька - тоник. Она тоже была за рулем.

- Так вот, вы себе только представьте!.. - со вкусом жуя, принялась рассказывать неугомонная дама-политик. - Я им еще в мае доказывала - скоро, мол, начнется сезон, наедут туристы, а общественных туалетов в городе - раз, два и обчелся! Я этим бюрократам уже и фирму нашла, которая хоть на каждом углу передвижные сортиры может расставить, и фотографии принесла, как в приличных местах у людей сделано, а эти бумажные крысы...

Княжна Путятина переводила, насколько удавалось поспеть. Вареная картошка стыла перед ней на тарелке.

Насколько Василий Никифорович вообще сумел рассмотреть местный народ, Швеция была страной очень стройных, следящих за своими фигурами женщин - и полноватых, с явно наметившимися брюшками (у кого - от пива, у кого - от кока-колы) мужчин. Так вот, если это было правило, то Ион с сестрой являли собой исключение, которое его подтверждало. Ион был жилистый, легкий и цепкий - истинный конник. Кристина же - не сказать толстая, но - налитая, плотно сбитая, никак не вписывающаяся в имидж тощей западной женщины.

- ...И я начала разбираться, почему же, если им все так понравилось, они голосовали против? Оказывается, эта стерва Гудрун Линдбом, которая вечно у нас всем вставляет палки в колеса, откуда-то притащила документацию на давно устаревшую модель, с которой, конечно, современный дизайн и рядом не ночевал...

- Ты ешь, Оленька, - вполголоса сказал Цыбуля княжне.

- Василий Никифорович, вы только не обижайтесь на тетю Кристину, что она так про Россию, - тоже вполголоса ответила Оля Путятина. - Она очень добрая на самом-то деле. Только они тут не все про нас понимают...

Про нас, - отметил Цыбуля, и ему захотелось обнять правнучку старинного эмигранта, все еще полагавшую себя русской, все еще несшую в себе нечто непостижимое для самого продвинутого ихнего специалиста по России. Не говоря уже об экстравертной Кристине...

Между тем выяснилась причина, подвигнувшая Иона пригласить в ресторан свою сестрицу-политика. Причина была веская: сегодня семейство фон Шельдебрандов собиралось для торжественного посещения кладбища. Согласно вековому обычаю шведы поминают усопших родственников два раза в год. В день рождения - и еще в День всех святых, первого ноября. Так вот, Цыбуля, как обнаружилось, дату своего приезда подгадал со снайперской точностью: именно сегодня покойной госпоже Шештин фон Шельдебранд, бабушке Иона и Кристины, сравнялось бы сто семь годков. Вообще-то подобным возрастом в нынешней Швеции никого особо не удивишь, запросто могла бы здравствовать и поныне, - но, увы, бабушка в долгожительницы не вышла. Умерла совсем молодой, в год, который Василий Никифорович по нашей национальной привычке определил для себя как "дореволюционный".

В идеале посещать кладбище следовало всем вместе, но что тут поделаешь! Когда в странах западной цивилизации обычай входит в противоречие с бизнесом, побеждает, как правило, бизнес. И поэтому фон Шельдебранды посещали могилу бабушки Шештин в течение дня кто как мог - одни с утра, другие в обеденный перерыв, а третьи вечером.

- Не хочешь с нами поехать? - предложил Цыбуле королевский конюший, одновременно делая знак официанту, чтобы принес счет. - Это очень старое кладбище, там красиво. А впрочем, если сильно устал, смотри... Оленька тебя отвезет.

На самом деле Василий Никифорович сейчас с величайшим удовольствием рухнул бы на диван, а через полчасика, слегка отлежавшись и восстановив силы, принял душ - и завалился бы в постель уже капитально. Он к питерскому-то времени привыкнуть как следует не успел, а здесь, в Швеции, еще на два часа... да плюс перелет, от которого до сих пор не улегся звон в голове... "Стар становлюсь", - в который раз подумал Цыбуля. Раньше эти слова он произносил про себя с этаким веселым отчаянием. После гибели Сергея он вдруг понял, что начинает воспринимать их всерьез.

Посланец великой страны принципиально выложил на столик кредитную карточку VISA и кивнул:

- Ну что ты, Ион, какие наши годы. Конечно, съезжу с тобой. Как же вашей бабушке не поклониться...

Шведское кладбище мало напоминает российский погост. Приличное старое кладбище в Швеции - это нечто среднее между знаменитым Арлингтонским в Америке и теми, что показывали когда-то туристам в "нашей" Прибалтике. Ни тебе каких серебреных оградок, пластмассовых венков, подписных - чтоб не сперли - скамеечек и микросадоводств на могилах. Нет даже собственно могил, если считать таковыми отмеченные прямоугольники, показывающие, где конкретно под землей находится гроб. Просто - плита в головах, или крест, или памятник. И два-три растения: кустик туи, пятнышко декоративного мха...

Перед памятником бабушке Шештин пестрела узенькая, в ладонь шириной, грядочка анютиных глазок.

- Ага!.. - сказал отставной генерал, явно довольный. - Бьерн с Биргиттой и моим внуком Ионом здесь уже побывали!

Ингеборг застенчиво, вполголоса добавила что-то по-шведски, и Оленька Путятина перевела:

- Прапрабабушка Шештин очень любила анютины глазки. Именно такие, темно-фиолетовые, с маленькой золотой серединкой...

Не подлежало сомнению, что за могилой будут ухаживать еще много-много лет, а потом состарившаяся Ингеборг передаст ее уже своим внукам. Как, собственно, тому и следует быть.

Сам же памятник оказался таков, что, присмотревшись к нему, трудно было отвести взгляд. Среди короткой и густой, как коврик, зеленой травы стояла черная плита метра два высотой. Обрамляющий рельеф создавал впечатление распахнутой двери. В рамке "двери" диабазовая поверхность была обработана таким образом, что казалась прозрачной границей между мирами. По ту сторону смутно угадывался некий пейзаж; мастерство резчика, а может, и время, пролетевшее с "дореволюционного" года, лишили его четкости очертаний, сделав таинственным и неразличимым - ибо не дело смертному человеку всуе пялиться на тот свет. Туда, куда уходила - неос-тановимо уходила сквозь хрустальную грань - молодая босоногая женщина в греческой накидке из тонкого легкого шелка. Она, собственно, была уже там,

505

но одна ножка еще касалась почвы этого мира, и женщина еще оглядывалась, еще смотрела на замерших в отчаянии близких с печальной и виноватой улыбкой на тонком лице: "Не сердитесь, я не хотела вас покидать. Просто... так получилось..."

А в верхнем углу плиты мерцали нестареющей позолотой несколько звезд. Наверное, такие теплые и близкие звезды светят в раю: и правда, следует ли печалиться?.. "Но все же, все же, все же..."

Даты жизни, выбитые внизу, говорили о многом. 1891 - 1916. Двадцать пять лет. Ровно столько же, сколько судьба - а вернее, человеческая жестокость пополам с жадностью - отпустила Сергею... Цыбуля нахмурился и вздохнул.

- Бабушка познакомилась с дедушкой на конной прогулке, - неожиданно вполголоса начала рассказывать гостю Кристина. Она, кстати, доводилась без малого тезкой покойнице: имя усопшей, произносимое по-шведски "Шештин", писалось латиницей "KERSTIN". - Лошадь, на которой ехала бабушка, испугалась раскрытого зонтика и понесла, но наш будущий дедушка, как истинный рыцарь, вовремя подоспел спасти прекрасную даму...

Василий Никифорович с изумлением обнаружил, что Кристина, оказывается, способна была говорить без обычной для себя резкости, без напора, призванного, должно быть, подавлять политических оппонентов. Кристина улыбалась, и улыбка делала ее почти красивой. Почти похожей на давно умершую бабушку... Аня Смолина рассказывала Цыбуле, как надеялась, что произойдет чудо и она еще окажется беременной от Сергея. Еще родит ребенка, который будет похож на него. Но чуда не произошло.

- Бабушка, правда, потом утверждала, что лошадь вовсе даже не понесла, - продолжала Кристина. - Просто она, бабушка, увидела в парке симпатичного кавалера и сразу придумала способ с ним познакомиться. Они друг друга очень любили...

Дерево, склонившееся над памятником, уронило напоенный золотом лист, и тот, косо пронизанный солнцем, спланировал, кружась, на траву. Сергуне бы что-нибудь такое поставить в Михайловской. С карельскими соснами, которые возле той больницы шумели... И чтобы шел он ТУДА при всех жокейских регалиях, а ТАМ чтобы ждала его Каринка с маленьким у бока... Нет! Не так!.. Не уходить будет Сергей, а к нам ОТТУДА лететь... К нам - в жизнь - лететь верхом на Заказе...

- Не должны мы, старики, своих детей провожать, - вырвалось у него вслух. Ему захотелось заплакать и простить Кристину (то-то она бы удивилась, наверное), а Иону немедленно рассказать о Сергее и вообще обо всем. Но было не время и не место, и Василий Никифорович, неизвестно за что сердясь на себя, промолчал.

Озеро Мелар, то, что выливается в Балтику из-под стокгольмских мостов, на самом деле очень большое. По карте это не сразу поймешь, потому что у него весьма изрезанные берега: все озеро представляет собой сплошь длинные и извилистые заливы-проливы-протоки, здесь не доищешься открытых пространств от горизонта до горизонта, как у нас на Ладоге или Онеге. Зато практически любая вода, которую можно увидеть за окошком машины в пределах километров этак ста к северо-западу от Стокгольма, скорее всего окажется не просто озером, живущим само по себе, а непременно ответвлением Мелара.

В одном из бесчисленных заливов-проливов у семейства фон Шельдебрандов был свой собственный остров.

Не очень большой остров, примерно километр на полкилометра. До ближайшего берега - добрая сотня саженей воды. Попасть на остров можно только по узенькой - двум автомобилям не разъехаться - дамбе. А зачем им здесь разъезжаться, зачем куда-то спешить?.. Ближе к острову, возле густых камышей, плавает пара красавцев-лебедей с уже взрослым, уже готовым лететь выводком. У материковой части дамбы что-то ищут в воде серо-пестрые канадские гуси.

Никто здесь не покушается на них, не порывается голову отвернуть - с голодухи ли, либо попросту от бескультурья...

Островок назывался Арне и был пожалован предкам Иона еще в шестнадцатом веке. Тогдашние короли не слишком уверенно чувствовали себя на престоле и приобретали верных сторонников всеми доступными способами. Давая, например, во владение землю на довольно хитрых условиях. Арне, как и другие подобные имения, формально оставался собственностью короля, и теоретически монарх мог в любое время явиться туда и жить, как у себя дома. На практике же фон Шельдебранды свободно распоряжались островком из поколения в поколение, да первое время еще и не платили налогов - кто же будет облагать налогами собственность короля?..

Хорошее, правда, всегда кончается быстро. Наступили новые времена, и Арне подпал-таки под государственные поборы. А после Второй мировой местные социал-демократы (как-никак двоюродные родственники коммунистов, надо же марку держать) подняли плату и вовсе за облака: по их логике, аристократов следовало сжить если не вовсе со свету, так по крайней мере с земли. Однако не удалось. Фон Шельдебранды выстояли и по-прежнему жили там, где их предки четыреста лет назад, и древний каменный особняк, отгороженный от дамбы холмиком с вековыми соснами, стоял все так же несокрушимо.

Правда, теперь здесь был музей, и специальные гиды водили по нему группы туристов, своих и зарубежных, - музей был хотя небольшой, но занятный, и в еженедельных туристических справочниках по стокгольмским окрестностям фигурировал неизменно.

Экспозиция была делом всей жизни жены Иона, Маргареты.

- Вот так сервировали воскресный обед горожане, когда этот особняк был только-только построен, - поведала она Цыбуле, с удовольствием ведя его из комнаты в комнату. - А этот стол накрыт для Рождества. Видите свиную голову на блюде?.. В некоторых странах жарят индеек, но мы предпочитаем свинину. А у вас, в России, как празднуют Рождество? Мы, конечно, бываем у наших друзей, у Путятиных, но они живут в Швеции уже так давно...

Маргарета фон Шельдебранд казалась чем-то похожей на Иона. Как оно и бывает обычно между супругами, сорок лет прожившими душа в душу. Она была невысокая, подтянутая, седовласая и... молодая.

"Водку хлещем", - едва не ляпнул Цыбуля. Доброжелательное любопытство Маргареты неуловимо напоминало бесцеремонную экстравертность Кристины. Какое там Рождество, какие традиции, если у нас Новый год-то с елками отмечать разрешили только в тридцать каком-то?.. Перед Василием Никифоровичем были люди, чьи предки четыре столетия прожили в одной и той же усадьбе, не зная ни революций, ни коллективизации, ни каких следует войн. Что они - даже если честно попробуют - могут понимать о России?.. Он вспомнил свою Марьяну Валерьевну и мысленно поставил ее рядом со шведской ровесницей. У одной - легкая походка и на точеной руке - неброское бриллиантовое кольцо. У другой - застарелый радикулит и распухшие суставы, от которых он, Цыбуля, каких ей только притирок из-за границы не привозил. У Маргареты - родовая усыпальница предков до Бог знает какого колена, прекрасное образование, счет в "Хандельсбанкене", на котором, как утверждают, держится шведская экономика... и в возрасте, когда, по мнению среднего россиянина, на похороны надо копить, - путешествия, велосипед, лыжи, седло... плюс все ухищрения косметики и правильного питания, чтобы быть молодой. А у Марьяны? Расстрел отца, оккупация (факт, наличие которого в биографии потом пришлось еще и скрывать), работа на износ - год за годом, без праздников и выходных... улетевшие в трубу сбережения... и полная неизвестность в том случае, если он, Цыбуля, возьмет вдруг помрет и в "Свободу" придет новый руководитель. Вот так.

Вроде бы на одной планете живем. А друг друга понять - что с марсианами объясняться...

- Супруга обычно пирог с капустой печет, - сказал он Маргарете. - А мать раньше окорок запекала. Они обычно поросенка держали...

Княжна Оленька перевела, и Маргарета, не ведая, какую бурю чувств вызвал простой вопрос, обрадовалась сходству традиций. Потом повела Цыбулю в следующую комнату:

- А вот это - свадебный стол конца прошлого века. Здесь выставлен тот самый сервиз, которым пользовались на свадьбе дедушки и бабушки Иона.

Василий Никифорович бывал во многих музеях - поездил, слава Богу, по белому свету и с делегациями, и один, как вот теперь. И давно уяснил, чем отличается, к примеру. Виндзорский замок в Англии от нашего Эрмитажа. Эрмитаж стал бывшей царской резиденцией уже так давно, что всякий жилой дух из него начисто испарился. А в Виндзорском замке - живут. И это чувствуется. Каким органом - неведомо, но чувствуется безошибочно и мгновенно.

Точно такое же ощущение было у Цыбули и здесь. Дом был ЖИВОЙ. Да еще учесть явный талант Мар-гареты: она не просто расстелила скатерти и выставила посуду, наполнив ее хорошо сделанными муляжами еды. Казалось, от каждого из столов только что отошли люди - подышать свежим воздухом, потанцевать, поболтать, - и вот-вот вернутся, чтобы продолжить прерванный пир, войдут в двери одетые в старинные платья, еще не успевшие стать ветхими историческими реликвиями. Впорхнет под руку с мужественным женихом юная и прекрасная наездница - бабушка Шештин...

"Когда Заказа-то выручать будем?.." - прозвучало над ухом у Цыбули так отчетливо, что Василий Никифорович вздрогнул.