Чтение 30–й страницы книги ~Все дороги ведут в Рим~

- Разве? У меня ничего не осталось...

- У тебя - нет. Но ты успел кое-что передать Постуму. Может, так даже и лучше. Ведь в конце концов все получилось. И мир теперь не нуждается в прямом божественном правлении. И мечта Империи осуществилась. Ибо есть только одна мечта - стать цитаделью цивилизации в борьбе с варварством. Это последнее желание, которое стоит исполнить. Остальное - лишь сильнодействующий наркотик.

- Ты прав и не прав. У Империи, как у человека, одна мечта. Но не мечта стать цитаделью. Нет. Мечта Империи - чтобы ее любили.

- Ну вот, опять ты поправляешь меня. Ты - человек, меня - бога. - Логос рассмеялся через силу. - Как твоя книга? Почему ты ее не опубликовал?

- Книги не получилось. Я все сжег, чтобы у какого-нибудь подхалима не возникло соблазна потом ее отдать в печать. Да, книги не вышло. Так, отдельные фразы.

- Да, там была одна, особенно мне понравилась.

- Скоро конец, - перебил его Элий.

- Еще пару часов медики тебя продержат.

- А дальше...

- Вот об этом "дальше" я и хочу поговорить.

- Вода Леты? Новое воплощение? В кого? И надо ли? Я помню прежние жизни. Они тенями маячат в моем мозгу. Очень тяжело. Это сбивает. - Логосу показалось, что веки умирающего дрогнули. Но глаза Элий не открыл.

- Как - в кого? - Логос отвечал почти беззаботно. - Ты же гладиатор, Элий, кем ты еще можешь стать?!

- Нет, не хочу этого.

- Думаешь, боги должны учесть твое желание?

- Не знаю. Но я слышал, что люди выбирают себе гениев, а не наоборот. Я устал исполнять чужие желания. Дай мне наконец исполнить свое.

- Я учту. Но позволь богу сделать за тебя выбор. Помнишь, как писал Плутарх? "Добродетельные души, в согласии с природою и божественной справедливостью, возносятся от людей к героям, от героев к гениям, а от гениев - если, словно в таинствах, до конца очистятся и осветятся... - к богам, достигнув этого самого прекрасного и самого блаженного предела не постановлением государства, но воистину по законам разума" [Плутарх.]. Мир не может быть равнодушным и глухим. Пусть гении вернутся. Не сразу, но постепенно. Не те, прежние. Они не смогут. Но души людей пусть становятся гениями. И твоя душа, Элий, станет гением. Первым гением этого мира.

- Чьим гением?

- Гением Империи.

- Но смогу ли я? Я не правил Империей при жизни.

- И хорошо. Зато ты всегда думал о ней.

Платиновое сияние охватило всю комнату. У изголовья кровати, на металлических деталях приборов засветились холодные белые огни. И даже оконное стекло из черного сделалось серебристым. И лицо Элия покрылось слоем светящейся платины. И стало казаться молодым, почти юным, точной копией того серебряного изображения на загородной вилле.

- Ты станешь новым гением Империи. Так что помогай Постуму изо всех сил. Думаю, работы тебе хватит как минимум на тысячу лет. И мы снова будем вместе. Ты и я. Два исполнителя желаний. Бог и гений.

Платиновое сияние вспыхнуло еще ярче и стало гаснуть.

Неожиданно Элий распахнул глаза. Он хотел что-то сказать, но кислородная маска мешала. Логос снял ее.

- Я хочу проститься с Постумом. Позови его, - попросил он Логоса. Голос его звучал тихо и невнятно.

Император вошел.

- Как ты? - зачем-то спросил Постум.

- Хорошо... Во время войны с Ганнибалом... сгорел храм Надежды в Риме... Но разве исчезла сама Надежда?..

Элий хотел еще что-то добавить. Но не смог - дыхание прервалось, и нестерпимая боль вновь пронзила сердце. Напрасно Элий пытался выговорить последнее свое слово: губы дрожали и не повиновались ему. Постум наклонился и уловил губами последний выдох отца. Глаза Элия были открыты. В последний раз Элий глянул на сына. И во взгляде его не было ни боли, ни печали. Чудилось ему, что видит он себя, молодого, много-много лет назад. В тот мир за пределом черты уносил он образ Постума как итог своей жизни. Потому что на Постума был устремлен его последний взгляд. А юноша все удерживал дыхание, удерживал Элия здесь, рядом с собой. Но уж больше не стало сил, и он судорожно выдохнул. Платиновый абрис отделился от его губ и заскользил в вышину. Заскользил и замер под потолком, будто чего-то ожидая. Постум смотрел и не мог пошевелиться.

Потом Постум вытащил из кармашка на поясе серебряный стаканчик с костями - уж много лет не расставался он с этим подарком, смял тонкостенный стаканчик в кулаке, навсегда запечатывая кости Судьбы в серебро, и вложил самодельный шарик в руку умершего. Прежде эти кости всегда сулили Постуму только удачу. Император вручал свою судьбу новому гению. Гению, которого он сам выбрал.

Платиновый абрис под потолком кивнул юному Августу и, прошив потолок, исчез. Новый гений Империи начал свой полет.

А Постум обнял обманчиво теплое тело умершего и разрыдался.

Тем временем Гет, наплакавшись в своей кладовой, заснул. И снилось ему, что он стал, как прежде, гением. И вот он, бестелесный, кружит над Тибуром, над многочисленными павильонами и садами Адриановой виллы и в небе видит другого гения, очерченного лишь платиновым силуэтом. И Гет только хотел спросить, куда они летят, но тут в животе у него заурчало, и он почувствовал сильнейший приступ голода.

Гет проснулся. За дверью слышался шум шагов. Все куда-то шли, торопились, бежали. Почти не было слышно голосов. Лишь изредка - женский вскрик и плач.

"Я сплю, - сказал сам себе Гет. - Потому что этого не может быть".

Он закрыл глаза и вновь заснул. И сон его начался ровно с того мига, с которого оборвался.

Платиновый абрис гения встречал его в вышине.

ГЛАВА IX

Игры Постума против Бенита

"Бенит Плацидиан скрывается от правосудия".

"Акта диурна", канун

Календ ноября [31 октября.]

Макрин обещал встретить Бенита и Порцию в деревушке. Макрин не погиб. О нет! Цезон Галл застрелился, а Макрин остался в живых и даже не попал в плен. Счастливо переждав все бури, он объявился вновь, готовый служить диктатору, ибо знал, что лишь диктатору стоит служить, а любая другая служба бессмысленна. Макрин обещал переправить Бенита в Новую Атлантиду, где бывшего диктатора ожидал отец.

Бенит был одет, как простой разнорабочий, - в толстую шерстяную тунику с длинными рукавами и брюки, в солдатские калиги. В тихой деревеньке, в крайнем доме немногословная хозяйка уступила Бениту и его спутнице спальню. Беглецы просидели целый день, глядя сквозь крошечное оконце на улицу. Было тихо: вот проехал крестьянин на старом авто, потом появился ослик с поклажей, за ним - старик в широкополой шляпе. По двору степенно расхаживали куры, девушка пронесла корзину с виноградом.

- Хорошо бы винограда, - сказала Порция. Она стояла у окна в одной нижней тунике.

В комнате было жарко натоплено, Бенит то и дело доставал платок и отирал пот, но не пожелал раздеться.

- Они превратили меня в козла отпущения, которого выгоняют из Города в канун Мартовских Ид, нагрузив всеми грехами. Вот и я так же, как тот козел, изгнан, и все беды свалены на меня.

Бывший диктатор вышел на улицу, попросил у девушки кисть винограда, вернулся. Виноград был спелый, сладкий до приторности. Бенит сел на кровать рядом с Порцией, и они вместе принялись обирать кисть ягода за ягодой. Ели молча, ничего не говоря. Появилась хозяйка, принесла тушеные бобы. Он спросил хозяйку, как ее зовут, - она буркнула что-то неразборчивое.

От винограда и фасоли Бенита стало пучить. Несколько раз он выбегал в латрины. И всякий раз выглядывал во двор - не приехал ли Макрин. Макрина по-прежнему не было. Зато появилось открытое авто и в нем несколько странно одетых людей - в туниках хамелеоновой расцветки. Машина медленно объехала двор и остановилась. Вышел парнишка лет восемнадцати, расхлябанной, вовсе не армейской походкой подошел к Бениту.

- Патруль вигилов, - сообщил он. - Документы есть?

Бенит протянул фальшивый диплом, парнишка мельком глянул на фото, потом внимательно вгляделся в лицо Бенита. Тот нелепо улыбнулся, зябко поднял воротник куртки.

- Отдыхать приехал? - спросил вигил, не торопясь возвращать диплом.

- Да, отдыхать... только поженились мы... да... - промямлил Бенит.

Паренек нехотя вернул документы, сел в машину, и авто медленно поехало со двора. Паренек оглянулся, пристально вглядываясь в Бенита. Тот стоял и не мог пошевелиться. Потом, с трудом переставляя ноги, будто к каждой было привязано по огромному камню, вернулся в комнату.

- Кажется, он меня узнал, - пробормотал Бенит.

- Кто узнал? - Порция по-прежнему жевала виноград - на тарелке перед ней лежала новая гроздь.

- Этот парень, что приезжал. Может быть, нам уехать отсюда?

- Может быть, - отвечала Порция.

Но ни он, ни она не двинулись с места. Наступил вечер. Они легли спать - Бенит даже не разделся, только скинул калиги и плащ.

- Может быть, это последняя моя ночь, - сказал Бенит. - Обидно спать. Ты, ты... - он запнулся, - не уйдешь, когда они придут?

- Я буду с тобой.

- Мамочка моя, - он всхлипнул, вспомнив, что и Сервилию называл вот так - "мамочка". А она бросила его, бросила... А Порция - нет. Он обнял ее, хотел предаться Венериным утехам. Но возбуждение тут же угасло. Порция попыталась прийти ему на помощь - не помогло.

- Ну вот и все, - прошептал он. - Теперь в самом деле - все.

Он заснул, прижавшись к своей верной спутнице. Проснулся на рассвете. За окнами в синих осенних сумерках носились какие-то тени, кто-то кричал, тарахтели моторы. Бенит и Порция лежали не двигаясь. Бенит закурил. Дверь распахнулась, и на пороге возник Курций. Казалось, за прошедшие годы он нисколько не постарел, лишь как-то заматерел, плечи сделались еще шире, голова - еще массивнее. Где он был все эти годы? В Лондинии, конечно. Где же еще?

- Бенит Пизон Плацидиан, - объявил Курций низким хриплым голосом, так похожим на голоса гениев, - ты арестован.

В комнату вошли трое преторианцев. Бенит поднялся. Кряхтя наклонился за калигами, принялся их шнуровать. За окном полил дождь - ровный, тихий. Не хотелось из теплой комнаты на улицу под дождь. Бениту вдруг сделалось так жаль себя, что защипало в носу. Он быстро провел ладонью по глазам.

- Нас расстреляют? - спросила Порция и придвинулась поближе к Бениту.

- Бенита Пизона будут судить, - ответил Курций.

Дверь в комнату вновь отворилась, и вошел какой-то военный высокого роста в позолоченном нагруднике. Алый плащ с золотой бахромой выдавал в нем главнокомандующего. Бенит вгляделся. Неужели? Постум? Или кто-то другой - старше и жестче?

Бенит перестал возиться с калигами, так и остался сидеть в одном башмаке. Но не встал. Просто потому, что ноги не держали.

- Я всегда тебя любил, мой мальчик. Клянусь Геркулесом... и...

- Тебя будут судить за незаконное преследование римских граждан, нарушение законов и другие преступления, - сказал император.

- Нас расстреляют? - вновь спросила Порция.

- Бенита Пизона будут судить, - повторил император. - И каков бы ни был приговор, он будет приведен в исполнение. Помилования я не подпишу.

"Обвинитель не посмеет потребовать смертной казни..." - подумал бывший диктатор.

Но он не почувствовал ни радости, ни облегчения. Он как будто уже пережил свою смерть, но остался по какой-то причине жив. Это его не удивило.

- Все, что я делал, я делал ради Империи, мой мальчик, - сказал Бенит.

- Разве это что-то искупает? - Постум Август скривил губы. - Ничего, Бенит. Ровным счетом ничего.

ГЛАВА X

Игры Тиберия против прошлого

"Вчера бывший диктатор Бенит Пизон был приговорен судом присяжных к пожизненному изгнанию. Местом изгнания назначен остров Крит. Осужденный Бенит Пизон заявил, что не будет подавать прошение о помиловании на имя императора Постума Августа".

"Акта диурна", канун

Нон февраля [31 января.]- 1996 года

Морозец стоял неслабый. Месяц просинец был на исходе. Тиберий Деций поплотнее запахнул подбитую мехом куртку. С утра он ездил смотреть мастерскую, но помещение ему не понравилось: холодная мансинкула [Мансинкула - каморка.] под самой крышей, светло, но окна на юг - летом солнечный свет будет не давать писать картины. В хорошей мастерской окна должны выходить на запад или на север.

Тиберий и сам не знал, почему свернул в этот переулок. Будто узнал этот поворот, и дом с массивным балконом, что держали кариатиды, показался знакомым. Тиберий бывал здесь. К стеклу, тусклому, давно не мытому, была прилеплена записка с коротенькой надписью "Loco". [Сдается в наем]

Тиберий поднялся на третий этаж. Постучал. Дверь тут же отворила немолодая женщина.

- Хочешь посмотреть квартиру?

- Именно.

- Тебе повезло, доминус. Я здесь редко бываю, а вот сегодня зашла. Эту квартиру уже много лет никто не снимает.

Пол, набранный из разных пород дерева, как мукой, припорошила седая пыль. Комната была светлая. Окна выходили на запад. Даже сейчас, зимой, она была залита светом. Но сама квартира нуждалась в ремонте. Потолок потемнел, штукатурка на стенах облупилась. На видном месте бурой краской кто-то начертал: "Звезда любви спустится на землю... "

- Звезда Любви... - прочел Тиберий вслух.

- Это старое поверье, - объяснила хозяйка. - Говорят, много лет назад гладиатор, прозванный Императором, сражался на арене, чтобы исполнить это пророчество. Он не проиграл ни одного поединка. Но последний его противник оказался трусишкой и убежал с арены. И тогда звезда Любви покинула землю...

- Я сниму эту квартиру, - сказал Тиберий, даже не поинтересовавшись ценой. - А теперь можно мне остаться одному?

Когда дверь за хозяйкой закрылась, он сбросил куртку, расстелил и на полу и лег. Закрыл глаза. И сразу ему представилась женщина с белой как снег кожей и ярким румянцем, таким ярким, что он напоминал кровь, пролитую на снег.

- Люба моя... - позвал Тиберий, продолжая лежать с закрытыми глазами.

- Я приду к тебе... - долетел неведомо откуда пришедший голос.

ЭПИЛОГ

"Сегодня, в годовщину победы в Третьей Северной войне император Гай Мессий Деций Постум Август открывает Аполлоновы игры".

""У художников есть такое правило... Когда картину пишешь, надо то широко раскрытым взглядом смотреть - распахнуть глаза, и как бы весь мир обнимать. "Коровий" взгляд называется. А потом прищуриться, и всякие мелочи замечать. Так вот - и в жизни так: приходится постоянно зрение свое менять - то весь мир взглядом обхватывать, то в мелочи вглядываться", - сказал знаменитый художник Тиберий Деций".

"Вчера в Летнем саду Северной Пальмиры была установлена статуя Нимфы воздуха его работы. Самое удивительное, что Тиберий Деций до сих пор не свиделся со своим братом-императором. Когда его спрашивают, не собирается ли он посетить Рим, художник отвечает: "Еще не время"".

"Акта диурна", праздничный выпуск,

канун Ион июля [6 июля] 2006 года

от основания Рима

Молодой человек, одетый в белую тогу, держался уверенно, даже дерзко. Пока Гепом вел его по переходам Палатина, он оглядывался с любопытством. Так оглядывается арендатор, подыскивая для себя пригодное помещение. В просторной зале он остановился, разглядывая огромное полотно: алое небо и падающие статуи с крыш. Люди, красивые, как боги, за миг до своей гибели. Молодой человек смотрел и не мог оторвать взгляда.

- Император тебя ждет, - Гепом распахнул дверь в таблин Постума.

Молодой человек вошел, и дверь захлопнулась.

Спустя десять лет после разора, устроенного здесь патронами римского народа, таблин отделали заново с прежней роскошью. И бюст Элия работы Марции Пизон стоял на видном месте.

Император, как и положено императору, в пурпурной тоге, поднялся гостю навстречу. Постум в тридцать выглядел несколько старше своих лет.

- Рад, что ты откликнулся на мое приглашение, Марк...

- Я, честно говоря, Постум Август... не знаю, что и сказать. Насколько я понял из письма, ты хочешь поставить меня во главе Физической академии. Так?

- Не совсем, Марк. Присаживайся, - Постум указал молодому человеку на кресло.

Внешне они были немного похожи - пожалуй, овалом лица. Ведь Марк - сын Валерии и Марка Габиния - доводился Постуму двоюродным братом.

- Я наслышан о твоих успехах в Александрийской академии и хотел бы поставить тебя во главе новой лаборатории. Ты можешь пригласить в свою группу самых лучших ученых, любого, кого сочтешь нужным.

- Если речь о Трионовой бомбе...

- Нет. Речь о другом. И я хотел бы, чтобы ты внимательно выслушал меня, Марк. - Постум взял в руки футляр старинного свитка. Взял с видимым усилием. Как будто свиток, что хранился внутри, был необыкновенно тяжел. - Рим всегда вел политику экспансии. В этом его суть. Он жил, пока завоевывал новые страны и расширял свои границы, пока покорял, организовывал, строил дороги, акведуки, театры и библиотеки. Как только он остановился, он начал умирать. Боги спасли Империю, но она превратилась в монумент самой себе. Со временем мы поняли, что уничтожать другие государства и обращать города в пыль недопустимо. Но при этом Империя напоминала волчицу, которую посадили, как собаку, на цепь. И стоило божественной опеке исчезнуть, как Рим тут же взялся за прежнее. Бенит хотел завоевать всю землю. И едва не погубил Империю.

- Получается, выхода нет. Рим не может не воевать, а воюя, сам себя и погубит? - спросил Марк Габиний. - Норма Галликан считает, что мы должны себя переделать, утратить агрессивность и прекратить воевать...

- Нет. Нельзя отказываться от своей сути. Надо лишь найти приемлемую форму для нее.

- И ты нашел?

Император открыл футляр и положил перед Марком Габинием золотое яблоко.

- Вот зерно, из которого можно вырастить волшебный сад Гесперид.

- Что это?

- Божественный скафандр. Причем единственный. А если точнее - ключ к межпланетным и межзвездным перелетам. Ключ к новой экспансии. Новое, подобное старому. В хаосе нашей жизни одно всегда подобно другому. И новый Рим подобен самому себе, или он перестанет быть Римом. Характер тот же. Мечта - иная. Ты видел картину в большом зале приемов? Марк кивнул.

- Такова наша жизнь - на крошечной площади в тени рассыпающихся храмов под небом, залитым огнем мирового пожара. Пока. До тех пор пока ты не узнаешь тайну яблока.

Марк Габиний взял в руки дар богов.

- Здесь надпись на греческом: "Достойнейшему". Кому же оно принадлежит?

- Гению Империи.

Марк смутился. Потом осмелел и спросил:

- Ты разговариваешь с ним?