только на колесах. Я знал парня - в колледже, - который клялся, что
ездил по мосту Жака Картье по крайней правой полосе, - а их на том мосту
восемь, - и столкнулся с кем-то нос к носу.
продолжил:
по-французски, поэтому мой приятель так и не узнал, почему шоферу той,
другой, машины пришло в голову выехать на встречную полосу.
Португалии.
парни провели там целый год. Я работал на заправке самолетов, летающих в
Штаты из Европы, только и всего. Ближайший материк находится в двадцати
одной сотне миль, и это была Испания.
нее.
теперь ей можно было дать пятнадцать лет и даже меньше.
я намного моложе его.
шикарным, но я там был.
поступить в Калифорнийский университет. И увидеть Тихий океан, и, может
быть, когда-нибудь побывать на Гавайях. Где вы собираетесь поселиться?
получить степень магистра в Нью-йоркском университете. А после этого -
там, где получу работу.
она. - Не в такой же дыре, как Уиттберг.
найдется возможностей для экономиста. Она склонила голову набок и
взглянула на меня, говоря:
который хочет, чтобы все его ученики были прилежными.
каком-нибудь частном предприятии.
нефтяной компании или что-нибудь в этом духе? - спросила она. Ее глаза
снова сияли, и она всплеснула руками:
повсюду буду сопровождать вас.
сказала она. - Заочные, по переписке. Но наверно, это все мошенничество,
как вы думаете?
квартира в Лос-Анджелесе. И быть может, я смогла бы посещать вечернее
отделение в Калифорнийском университете. Мне всего двадцать семь, я еще
не слишком стара для поступления в колледж.
стопку пластинок с полки под ней. Это была танцевальная музыка, и вся
двадцати - пятнадцатилетней давности, но вся переизданная на
долгоиграющих дисках. Там было много Миллера и несколько ранних похожих
на Миллера альбомов Кентона времен Белбоа-Бич, несколько - Рея Фланагана
и даже Рея Маккинли. Самый свежий из всех был альбом-переиздание
Сотера-Финегена 1952 года.
громкость, чтобы музыка не мешала нам беседовать, если мы захотим. Но
она молча сидела на диване. Потом встала и подошла к проигрывателю. Она
стояла чуть склонив голову набок, то ли внимательно слушая музыку, то ли
погрузившись в свои мысли.
но все еще не смотрела на меня.
научиться танцевать. - Она говорила очень тихо и так же не глядя на
меня, так что я не мог понять, предназначались ли ее слова мне, а потому
промолчал.
на вечеринках. Однако ситуация явно не соответствовала желанию
танцевать, но потом я подумал, что, скорее всего, смерть деда
основательно выбила ее из колеи.
долины" стал показывать ей основные па.
танцевать. И скорее всего, даже лучше меня, но искусно изображала
неумелость или неловкость. Но так или иначе, ближе к финалу "Серенады
Солнечной долины" она уже была в моих объятиях и мы легко двигались
вместе, как будто танцевали вместе не один год.
момента убийства ее деда, я по уши увяз в расследовании убийства и
сопутствующих ему интригах, но она хотела, чтобы я ее целовал, и я это
делал. Она всячески давала понять, что желает моих ласк, и я обнимал ее,
ласкал ее тело. Потом захотела, чтобы я взял ее на руки и отнес в
спальню. Я не задавался вопросом, почему ей пришла в голову такая
фантазия. Мне было на все наплевать, хотя я отдавал себе отчет в
кощунственное(tm) наших действий. Я взял ее на руки - она была легкой
как ребенок - и понес вверх по лестнице.
верхнюю площадку лестницы, она пробормотала: "Направо", чтобы я
ненароком не отнес ее в комнату, где скончался дед.
играть музыка. Скинув одежду, мы с Элис Макканн очутились на ее кровати.
Волосы у нее на теле были сбриты, что подчеркивало сходство с ребенком,
и это настолько поразило меня, что я не смог думать ни о чем другом. Она
притянула мою голову к своим твердым маленьким грудям и плотно прижалась
ко мне животом и закрыла глаза, а когда я вошел в нее, издала
сладострастный стон. После этого "зверь с двумя головами" принялся
самоотверженно трудиться, но это происходило уже в полной тишине.
Глава 18
прохладном полумраке ее спальни я открыл глаза, будильник на ночном
столике показывал двадцать минут третьего, а Элис стояла около окна.
Внизу окно было слегка приоткрыто, и легкий ветерок трепал занавески. На
ней был белый махровый халат, и она стояла в три четверти оборота ко
мне, сложив руки на груди и глядя вниз на панораму Уиттберга. Я смотрел
на нее против света и поэтому не видел выражения ее лица.
рядом, губы ее тронула мечтательная и вместе с тем грустная улыбка.
голос, произносящий мое имя. Потом осторожно положила ладонь мне на
колено и тихо спросила: