Чтение 30–й страницы книги ~ИСТИНА~

спуск. Тукали выстрелы, с жестяным звоном падали мишени. Потом он сбил
шарик, пляшущий в струе воды, потом разбил висящие спички.

Олег с интересом смотрел на этого человека. Как только он поднял
оружие, лицо его помолодело, а глаза стали острыми, как кинжал, но вместе
с тем в них жило странное ощущение отрешенности от сегодняшнего дня.
Словно они видели что-то доступное только им. Странное лицо было у этого
человека, очень странное.

Наумов повернулся к Данилевскому, ему хотелось высказать восхищение
умением стрелка, и увидел, как у Валеры сжались губы, глаза словно для
стрельбы прищурились, резко обозначились скулы.

- А вы все стреляете, гражданин Хинт? - резко сказал он.

- Да, гражданин милиционер. Тем более что я как член стрелкового
общества имею право хранить дома пневматический пистолет.

- Я знаю. Не надоело стрелять-то?

- Нет.

- Вам уже за шестьдесят, а вы все тренируетесь.

- У меня был большой перерыв.

- Может быть, вы считаете, что суд был не прав?

- Во-первых, не суд, а трибунал. Во-вторых, я с вами не намерен
обсуждать это.

- Я уж обещаю, что вам до смерти придется стрелять только в этом
тире.

- Жизнь покажет.

Хинт вежливо поклонился и вышел.

- Гад, - зло посмотрел ему вслед Данилевский.

- Кто это? - удивленно спросил Наумов. Ему давно не приходилось
слушать такой злой, недобрый разговор.

- Юулло Хинт. Бывший лесной брат. Отсидел свой четвертак, вернулся и
тренируется.

- Националист?

- Да, бывший. Лесной бандит. К нему закон почему-то был весьма
гуманным.

- А ты отсиди двадцать пять лет.

- По мне, они вообще жить не должны.

- Но это, Валера, не нам решать.

- А зря. Кстати, рейс твой через час.

Известие это ошеломило Наумова. Он же договорился с Леной.

- Не бледней. Она ждет у тира. Все условлено заранее.

Лицо Данилевского опять стало добрым и веселым.

- Пошли, - сказал он.

Валера довез их в аэропорт и уехал, сказав на прощание:

- Тебя встретит Сытин.

Они остались вдвоем. Таяло время. Вот и посадку объявили. Лена
поцеловала его и сказала:

- Жди.

И Олег пошел к самолету. Потом, уже в воздухе, он вспоминал ее слова:
<Я не знаю, как это случилось, но я не мыслю больше своей жизни без тебя>.
Вспоминая ее слова, лицо, губы, Наумов все же чувствовал, что нечто злое и
тревожное мешает ему, накатывается, заслоняя воспоминания о Лене. И опять
он вспомнил лицо Хинта, и его твердую руку с пистолетом, и падающие
мишени.

Да, так стрелять может только человек жестокий и хладнокровный.
Человек, привыкший убивать.

И странная догадка начала зреть в нем. На даче он не нашел ни одного
листочка, связанного с работой Бурмина о войне. И в повести не было конца,
то есть главного. Он не знал и не видел войны. Он читал о ней, слушал
рассказы людей воевавших, смотрел фильмы. Но она все равно постоянно была
с ним. Потому что он отчетливо понимал, как беспощадно в памяти ломается
время. А он жил в стране, где память о войне не просто история, она
пронизана болью многих. А следовательно, и его болью. И, думая об этом, он
вспоминал лицо единственного врага, которого видел близко. Хинт живет в
Эстонии. Но, может быть, в Москве есть свой Хинт, пока не разоблаченный и
боящийся людского суда. Суда памяти. Теперь Олег был точно уверен, что
Бурмин, с его железной хваткой, с его блестящим умом и талантом, вышел
именно на такого человека. Отсюда и точный, хладнокровный выстрел. И
профессиональное наблюдение за домом. Четкое знание распорядка и привычек
жертвы.

Значит, он пока шел по ложному следу. Давая врагу собраться,
подготовиться, уничтожить улики и свидетелей. Олег даже застонал от этих
черных мыслей.

- Что? Зубы? - заинтересованно спросил сосед.

- Нет, приснилось что-то.

- Бывает.

Но ничего, он пока потерял только пять дней. Только пять или уже
пять. Это покажет время. Полный еще не сформировавшихся догадок и путаных
версий, он спустился по трапу, автоматически пожал руку Лене, кивнул
шоферу. Сел в машину и сразу же поднял телефонную трубку, набрал номер
Горелова.

- Виктор, это Олег.

- Привет, старина. Ты уезжал, мне сказали. Есть новости?

- Виктор, дома в Москве у Бурмина хранились бумаги.

- Наверняка. А что случилось?

- Жди моего звонка.

Олег достал записную книжку, набрал номер Аллы. Телефон долго не
отвечал, потом послышалось:

- Алло?

- Добрый день, это майор Наумов, - Олег старался по возможности
обращаться к ней безлично.

- Слушаю, - голос женщины был недоволен, в нем проскальзывали нервные
нотки.

- У вас дома были какие-либо бумаги покойного мужа?

- Да. Но сразу после моего приезда мне позвонили из Союза писателей и
я их отдала.

- Кому?

- Не знаю. Сергей вынес их на лестницу, а кто-то взял.

Ну до чего же равнодушная ко всему, кроме собственного благополучия
баба? Прямо ископаемое какое-то.

- Как представился этот человек?

- Из комиссии по наследству.

- Сергей Митрофанович видел его?

- А вы у него спросите.

Через несколько минут в трубке послышалось короткое:

- Да.

- Это майор Наумов.

- Я понял. Дело в том, что тогда я был не одет, приоткрыл дверь,
выставил на площадку сумки с бумагами. Правда, хотел в глазок посмотреть,
кто возьмет. Любопытство, знаете ли. А он глазок ладонью закрыл.

- Все? В какое время приезжал этот человек?

- Да где-то около трех.

- Спасибо.

И снова он набрал номер Горелова.

- Виктор, как мне найти людей из комиссии по литнаследству Бурмина?

- Комиссии еще нет. Но в секретариате сказали, что председателем буду
я.

Олег пересказал Горелову разговор с Аллой.

- Этого не может быть!

- Точно?

- Точно.

- Спускайся к подъезду, я сейчас буду.

- В чем дело, товарищ майор, ну скажите же мне, - взмолился Леня
Сытин.