оборонительную позицию - моя характерная черта. Потом я понял, что горилла
не дает мне открыть глаза.
собрался с силами и очень медленно, держа спину прямой, согнув ноги в
коленях и бедрах, используя руки как канаты, приподнял громадную тяжесть
своих век.
мне приходилось оказываться уже не раз. Я повертел головой. Легкие у меня
словно бы затвердели, во рту пересохло. Комната была приемной доктора
Лагарди. Те же самые кресла, тот же письменный стол, те же стены и окно.
Стояла полная тишина.
шеи. Вертясь, опустилась на пять тысяч футов, потом я вытащил ее наверх и
развернул лицом вперед. Поморгал. Тот же пол, тот же стол, те же стены. Но
без доктора Лагарди.
внимания, и поднялся на ноги. Я ощущал головокружение, словно дервиш, был
слабым, как изможденная прачка, робким, как синица, и мог рассчитывать на
успех не больше, чем танцор с деревянной ногой.
и стал судорожно рыться в поисках приятного вида бутылки с живительной
влагой. Ничего не нашлось. Я поднялся снова. С таким трудом, будто
поднимал дохлого слона. Шатаясь, пошел по кабинету, заглядывая в блестящие
белые эмалированные шкафчики, где оказалось полно всего того, в чем срочно
нуждался кто-то другой. Наконец, после долгих поисков, показавшихся
четырьмя годами каторжных работ, моя маленькая рука сомкнулась вокруг
шести унций этилового спирта. Так гласила этикетка. Теперь мне требовались
лишь стакан и немного воды. Цель для настоящего мужчины вполне достижимая.
Я направился к двери в смотровую. В воздухе по-прежнему стоял аромат
перезрелых персиков. Проходя в дверной проем, я ударился об оба косяка и
остановился, чтобы вновь осмотреться.
прислушался.
крадущимися. Потом - очень, очень усталыми. Старик, пытающийся добраться
до своего последнего кресла. Значит, нас двое. А потом безо всякого повода
я подумал об отце Орфамэй на веранде в Манхеттене, штат Канзас, медленно
идущем с холодной трубкой в руке к своей качалке, чтобы сесть, глядеть на
газон перед домом и наслаждаться экономичным курением, которое не требует
ни табака, ни спичек и не пачкает ковер в гостиной. Я приготовил ему
кресло. В тени, на конце веранды, где растут пышные бугенвиллии. Помог ему
сесть. Он поднял взгляд и благодарно улыбнулся. Откинулся назад, и ногти
его царапнули о подлокотники кресла.
Раздался он вблизи, за дверью, ведущей из смотровой в коридор. Легкое, еле
слышное царапанье. Наверно, какой-то котеночек просит, чтоб его впустили.
Марлоу, ты же любишь животных. Подойди и впусти котеночка. Я направился к
двери. Добрался до нее с помощью славной смотровой кушетки. Царапанье
прекратилось. Несчастный котеночек, ждет, чтобы его впустили. У меня
навернулась слеза и скатилась по морщинистой щеке. Я оторвался от кушетки
и прошел целых четыре фута к двери. Сердце бешено колотилось. Глубоко
вдохнув, я ухватился за дверную ручку. В последний миг мне пришло в голову
вытащить пистолет. Прийти-то пришло, но этим и ограничилось. Такой уж я
человек, любую мысль мне надо повертеть и так, и эдак. К тому же пришлось
бы выпустить из рук дверную ручку. Это казалось слишком сложной задачей. Я
открыл дверь.
слегка выкаченные серо-голубые глаза были широко открыты. Они глядели на
меня, но ничего не видели. Наши лица разделяло всего несколько дюймов. Его
и мое дыхание смешивалось в воздухе. Я дышал часто и шумно, он - еле
слышно. Кровь пузырилась у него на губах и стекала по подбородку. Что-то
заставило меня глянуть вниз. Кровь медленно текла из его штанины на
башмак, с которого так же неслышно стекала на пол. Там уже образовалась
кровавая лужица.
он заговорил или попытается это сделать. Но больше он не издал ни звука.
Дыхание его прервалось. Челюсть отвисла. Потом раздался хрип.
пальцы сорвались с косяка. Корпус повело в сторону. Ноги отказывались
держать туловище. Колени подогнулись. Тело повернулось в воздухе, словно
пловец в воде, и повалилось на меня.
рука, та, что была не видна, взлетела в конвульсивном взмахе. Когда я
потянулся к нему, она упала мне на левое плечо. Какая-то пчела ужалила
меня между лопаток. Что-то еще, кроме вывалившейся из моей руки бутылки со
спиртом, стукнулось о пол и откатилось к стене.
он не меньше пяти человек. Я отступил назад и сделал попытку удержать
раненого. С таким же успехом можно было пытаться поднять за комель
срубленное дерево. В результате мы оба свалились. Голова его стукнулась о
пол. Я не мог ничего поделать. Не мог собраться с силами. Слегка сдвинув
его, я высвободился. Встал на колени, нагнулся и прислушался. Хрип
прекратился. Наступила долгая тишина. Потом раздался тихий вздох, очень
спокойный, вялый, неторопливый. Снова тишина. Еще один, еще более
медленный вздох, ленивый и мирный, как обдувающий качающиеся розы летний
ветерок.
всегда происходит в ошеломляющий и непостижимый миг смерти, - оно
разгладилось и стало каким-то детским. Теперь оно выражало некое затаенное
веселье, уголки рта как-то шаловливо поднялись. Все это было совершенно
нелепо, потому что я прекрасно знал, что Оррин Квест вовсе не был таким в
детстве.
стих. Я поднялся на ноги, подошел к боковому окну и выглянул. Перед
похоронным бюро Гарленда была очередная похоронная процессия. Улица снова
была забита машинами. Люди медленно проходили мимо розового куста. Очень
медленно. Мужчины снимали шляпы задолго до того, как подойдут к маленькому
портику колониального стиля.
и отставил в сторону. Спирт мне был уже не нужен. Я нагнулся снова, и
пчелиный укус между лопатками напомнил, что мне нужно поднять с пола еще
кое-что. А именно - лежащую у плинтуса вещь с белой деревянной рукояткой.
Пешню не длиннее трех дюймов, со спиленным лезвием. Я поднес ее к свету и
поглядел на острый, как игла, кончик. Казалось, на нем есть пятнышко моей
крови. Я осторожно коснулся острия пальцем. Крови не было. Кончик был
очень острым.
ладонь его бело-восковой на темном ворсе ковра правой руки. Выглядело это
очень уж неправдоподобно. Я потряс его руку так, чтобы пешня вывалилась на
ковер. Затем решил было обшарить его карманы, но, должно быть, их уже
обшарила более безжалостная рука.
Даже "люгер" в наплечной кобуре. Я достал его и понюхал дуло. Из пистолета
не стреляли, это можно было понять и без осмотра. Получив пулю из
"люгера", особенно не походишь.
Дом по-прежнему был тихим и зловещим. Кровавый след привел меня в какую-то
комнату. Кушетка, письменный стол, несколько книг и медицинских журналов,
пепельница с пятью овальными окурками. Что-то, отливающее металлом у ножки
кушетки, оказалось стреляной гильзой от пистолета тридцать второго
калибра. Еще одну гильзу я обнаружил под столом. Я поднял их и сунул в
карман.
Обеими пользовались, но из одной была убрана вся одежда. В пепельнице
лежали овальные окурки доктора Лагарди. В другой спальне оказался скудный
гардероб Оррина Квеста. Второй его костюм и плащ были аккуратно повешены в
чулане, рубашки, носки и белье так же аккуратно сложены в ящике шкафа. У
задней стенки под рубашками я обнаружил "лейку" с объективом "Ф-2".
безразличный к этим мелочам мертвец. Из чистого каприза я обтер платком
еще несколько дверных ручек, поколебался у телефона в вестибюле, но не
стал к нему прикасаться. Раз я был жив, значит, доктор Лагарди никого не
убивал.
конторки на другой стороне улицы. В доме стонал орган.
дышал всей грудью, нет, казалось, никак не мог вдохнуть необходимого мне
количества кислорода.
возле последней аптеки. Настало время сделать еще один анонимный
телефонный звонок. Поезжайте, ребята, заберите труп. Кто я такой?
Удачливый парень, постоянно находящий для вас покойников. И скромный. Даже
не хочу назвать своего имени.
Какая-то девушка в раскосых очках читала журнал. Она походила на Орфамэй
Квест. У меня сжало горло.
первой. Несмотря на закон. А я вышел уже далеко за рамки закона.
Семенова Мария
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Андреев Николай
Грабб Джеф
Каменистый Артем