глубокие, как бездна, глаза. Ее волосы щекотали ему щеки.
и слепили их обоих.
любовными успехами. О его романе с Еленой Андреевной в училище, где
курсантам о своих товарищах известно все или почти все, никто так и не
узнал.
почему строгая, весьма сдержанная, умевшая держать себя в руках женщина
столь решительно и безрассудно пошла на связь в ним - курсантом. Потом
понял - всему виной было ее глубокое и искреннее чувство к нему. Сам он
похвастаться таким чувством не мог. С Еленой Андреевной его сближали
только постель и желания, в ней рождавшиеся.
избавиться от волос, Елена Андреевна регулярно брила голени, и
прикосновение к ним, особенно в сумраке, создавало впечатление, что
касаешься щетки. Его стали раздражать темные усики над ее верхней губой.
Поначалу Мишину даже нравилось ощущать их при поцелуях. В этом было нечто
возбуждающее, пикантное. Но постепенйр новизна ощущений утратилась, а
эталоны молодости все меньше совпадали с тем, что он находил в стареющей
женщине.
должное было крайне трудно. Для Мишина он сопровождался разочарованием,
для Елены Андреевны становился трагедией...
жизни Мишина. Они появлялись и уходили, ничего не требуя, не предъявляя
претензий, не оставляя о себе прочных воспоминаний.
изобретательная и ненасытная. Она выжимала из Мишина елейное масло в
течение трех суток, пока тот не стал похожим на собственную тень с
ввалившимися щеками и синими кругами под глазами. Как ее звали? Он помнил
сам факт, но не ее имя.
ванилью. Она любила целоваться, но делала это неумело, сухими туго
поджатыми губами.
интеллигентная хабалка и матерщинница. Она приходила в экстаз и плыла,
когда Мишин в минуты близости называл ее курвой, подзаборной шлюхой,
вокзальной дешевкой. Было странно видеть, как эти слова преображали
уравновешенную даму, приводили ее в состояния сексуального бешенства.
тому времени он решил, что пора кончать с кобелированием и создавать
семью. Как ни странно, думая о возможности появления детей, он хотел,
чтобы это были две девочки.
решиться как бы сама собой, заключалась в обретении постоянного
местожительства. Российские офицеры в большинстве своем служат на
положении сторожевых псов: в гарнизонах у них еще бывает своя конура, но
после увольнения в запас оказываются вообще без крыши над головой.
Тверской-Ямской, которая некогда была частью улицы Горького.
московским. После долгого отсутствия улица настолько преобразилась, что
потеряла типичные черты, присущие российскому городу. Бросалось в глаза,
что здесь по тротуарам не ходили зачуханные ханурики и бродяги, в новое
время обретшие благозвучное прозвание "бомжей". Экзотическое звучание
этого слова сразу поставило его в один ряд с благородно-благополучными
дворянскими званиями "паж" и "дож".
державы. Заморские Робинзоны, наплевав на язык и обычаи российских Пятниц,
учреждали на Тверской-Ямской собственные порядки, прививали ей свои нравы
и вкусы.
оглушали словами чужеземных названий. "Palace Hotel", "Торговый дом
"Дагиш", "Boss", "Вета-Тусор", "Жак Десемонт"...
проигравшие партию приватизации господам Гайдарам и чубайсам. Некоторые
победители, словно в насмешку, оставили на фасадах старые названия,
добавив к ним собственные фамилии. Детский универмаг "Пионер" теперь
значился как "Пионер-Шнайдерс-одежда". Дальше снова маячили вывески с
загадочными словами вроде "Клопей", "Стэнли", "АНТО exclusier". Вот
попробуй угадай, что тебе предлагает дядя с Синайского полуострова,
особенно если ты видишь вывеску "Патио-Паста" с противоположной стороны
улицы.
татарину, ни мордвину. Все отторгало их не только духовно, но в полном
смысле физически.
решил заглянуть внутрь. Не для того чтобы купить себе нечто необходимое, а
просто так, как иногда говорят, для балды. Едва он открыл двери и
переступил порог чертога торговли, путь внутрь ему перекрыло широкоплечее
существо в элегантной фирменной форме, с мордой-задницей - безволосой и
красной. Страж то ли понял, что человек прется в заведение для балды, то
ли счел, что тот некредитоспособен в масштабах цен их магазина, но
намерение не пущать чужака дальше порога выказал со всей ясностью. Шипящим
голосом пресмыкающегося он пугающе прошипел:
беспечную красную шею, понял, что мог бы одним ударом срубить это бревно
под корень, положить его врастяжку, потом пройти внутрь торгового зала,
небрежно швырнуть кассиру миллион рублей за новую шляпу, повернуться и
гордо уйти. Но связываться с дерьмом в день приезда совсем не хотелось.
Кстати, и шляпа была ему не по карману. Однако оставлять без ответа
хамство он не пожелал.
сотню, сунул ее в нагрудный карман куртки охранника, прихлопнул ладонью.
зеркальным стеклом. Реагировать на подобные случаи он не был обучен, а сам
придумать что-либо остроумное не мог.
Мишин вошел в метро и отправился в Отрадное, где жила сестра. Ехал и
внутренне кипел, не в силах сдержать и погасить раздражение. Думал
злорадно: погодите, появится смелый генерал... А он появится. И тогда мы
посмотрим.
коврик. Посмотрел на себя в зеркало. Потрогал щеки, убеждаясь, что щетина
уже успела прорасти. Потом принял душ, старательно намыливаясь мочалкой.
Эту процедуру пришлось повторять несколько раз, пока после очередного
ополаскивания на коже под пальцами перестали появляться катышки жирной
грязи.
кипяток, то охлаждался ледяными струями. Потом побрился.
Проснулся в половине шестого. Открыл глаза, увидел над собой белый
потолок, пятирожковый светильник с лимонными абажурчиками и выругался.
Почти год по воле хмырей-политиков, привыкших спать в тепле под белыми
потолками на мягких постелях, он вынужден был валяться в грязи вонючих
городских подвалов Грозного непонятно для чего и ради чего.
ее звали Надеждой, - в первое свое посещение сестры. После обеда с газетой
в руках Мишин прилег на диван. В прихожей прозвенел звонок.
молодая женщина.
время пританцовывала, полная энергии и кипучей веселости. В сторону Мишина
она не глянула, должно быть, о его присутствии в квартире даже не
догадывалась, а потому держалась свободно и естественно.
отложил газету, встал, вышел на кухню.
испытывать к ней влечение.
плохие бабы берутся.
Доставалов Александр
Лукьяненко Сергей
Березин Федор
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Березин Федор