материал в "Литературной газете" и интервью, данное Назаровым московскому
корреспонденту "Радио Свобода", вызвали сдержанно-осуждающий отклик в
"Правде" и откровенно злобный - в "Советской России".
свое отношение к этому социально-политическому феномену. Зато потом
верноподданная пресса как с цепи сорвалась. Всех перещеголяла "Советская
Россия", фельетон о новоявленном нуворише Назарове и его сомнительных
махинациях назывался "Пришествие Хама". Либеральные "Литгазета" и
"Московские новости" вяло отбрехивались. Всего за несколько дней, как и
предсказывал Фима Губерман, имя Назарова стало известно всей стране. И не
только стране. Западногерманский "Штерн" поместил обстоятельную статью о
кооперативе "Практика" и его создателе, а нью-йоркский "Тайм" опубликовал на
первой обложке портрет Назарова под рубрикой "Человек недели".
теоретические конференции и симпозиумы. Назаров выбирал наиболее
представительные, терпеливо отсиживал на них, в кулуарах пожимал руки видным
ученым-экономистам, социологам, известным писателям и журналистам, которые
хотели с ним познакомиться. Пришло несколько приглашений и из-за рубежа.
Большинство из них Назаров вежливо отклонил, сославшись на загруженность
делами, а во Франкфурт-на-Майне решил слетать. И не прогадал. Сам
международный симпозиум, посвященный взаимоотношениям Востока и Запада,
показался ему нудным и малоинформативным, но там он познакомился с
несколькими немецкими и английскими бизнесменами, всерьез интересовавшимися
ситуацией в СССР с его неисчерпаемыми запасами сырья и необъятным, еще ни
кем не занятым рынком. Деловые предложения, обсуждавшиеся во время этих
встреч, были очень заманчивыми.
Розовского сказал ему:
просьбу Бориса Николаевича Ельцина приехать к нему часам к семи вечера.
"Просьбу". "Часам к семи". Это дорогого стоило.
кабинету, налил "Смирновской" и долго, вникая в детали с цепкостью опытного
прораба, расспрашивал о делах. Прощаясь, сказал:
звоните!..
реформатор, ошельмованный, вышвырнутый с партийного Олимпа, покинутый всеми
жополизами, сидел сычом в кабинете зампреда Госстроя, мимо приемной чиновный
люд пробегал, словно боясь подцепить чуму, Назаров позвонил его референту и
с соблюдением всех тонкостей этикета попросил узнать, не сможет ли Борис
Николаевич принять его в любое удобное для него время.
"Радио Свобода" и предложил интервью о своем отношении к Ельцину.
Корреспондент "Свободы" охотно согласился: тема была горячая, а Назаров уже
занимал прочное место среди самых авторитетных общественных деятелей.
Горбачева и его прихлебателей. Но для самого Ельцина это было полезным
испытанием. Он должен был через все это пройти, чтобы избавиться от иллюзий,
что эту партию с насквозь прогнившей и коррумпированной верхушкой можно
реформировать изнутри.
из КПСС.
финансировании предвыборной кампании Ельцина, когда тот баллотировался в
Верховный Совет СССР - последний, как выяснилось, в семидесятилетней истории
страны. Но сам выдвигать свою кандидатуру отказался. И лишь позже, когда ему
предложили стать кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР по списку
"Выбора России", Назаров, поколебавшись, дал согласие.
Розовский - с лоснящейся от загара лысиной, в цветастой гавайской рубашке, в
дурацких шортах-"бермудах", из которых торчали короткие волосатые ноги. Он
придвинул к столу шезлонг, сел на край, плеснул виски в пузатый хрустальный
фужер. Сделав глоток, он откинулся на спинку шезлонга, сказал, помолчав:
столице Республики Кипр. Местное время двадцать часов пятьдесят пять минут.
Температура воздуха плюс двадцать два градуса. Добро пожаловать на остров
любви!..
Довольно молодой, смуглый, в очках. Длинные волосы. Обратил внимание?
отстанут. К нам не подходить.
путевках.
Трубача были во втором салоне. К нему кинулась стюардесса нашего славного
"Аэрофлота":
остановки двигателей? Сядьте, вам говорят!
физиономию, что она поспешно отскочила в сторону, опасаясь, как бы он не
заблевал ее синюю форменку. Боковым зрением я увидел, как тот, в сером
костюме, проводил Артиста рассеянным взглядом, но следом за ним не пошел.
и разбуженный только посадкой в Афинах.
елочная игрушка; ко всем выходам словно бы присосались длинные круглые
трубы, соединяющие салоны с залом прилета. И сразу здесь забурлила обычная
аэропортовская толпа. Пассажиры в основном были русскими, многие с детьми,
мелькали смуглые лица греков и турок. Все было настолько похоже на Внуково
или Домодедово в момент прилета борта с Кавказа, что, сколько я ни
прислушивался к себе, ничего похожего на тоску по Родине обнаружить мне не
удалось. А жаль. Я много читал об этом чувстве, а вот испытывать никогда не
приходилось. Потому что за границей я ни разу не был, если не считать
пятидневной поездки в Будапешт, еще в школе, в десятом классе - в числе
победителей республиканской математической олимпиады. Но тогда всех нас так
поразило изобилие и какое-то запредельно-избыточное роскошество магазинных
витрин, забитых фантастической радио- и видеотехникой, такая праздничность
вечерних улиц, что все свободное от математических состязаний время мы
прошлялись по городу, раскрыв рты, и лишь на обратном пути, уже в поезде,
вспомнили, что были за границей, и бодро спели приличествующую случаю песню:
"Проезжая теперь Будапешт, снова слышу я речь неродную, и вдали от знакомых
мне мест я по Родине больше тоскую..."
значение? Главное было в другом: тосковать по Родине - это звучит гордо.
Трубача и Боцмана в толпе не было видно, а малый в сером костюме маячил в
сторонке, не упуская нас из виду.
главного не усвоил: скрывать нужно не взгляд, а чувства. Слежку чаще всего
обнаруживаешь не тогда, когда замечаешь, что кто-то за тобой идет, прячась в
подъездах или за спинами прохожих. Нет, сначала чувствуешь на себе чужое
внимание, а потом уж с помощью школярских приемов вроде остановки возле
зеркальной магазинной витрины или неожиданной смены маршрута вычленяешь из
толпы объект угрозы.
я подробно рассмотрел этого малого, нисколько не встревожив его своим
взглядом. Ему было лет тридцать, модные очки в тонкой оправе придавали