нашего предприятия может стать тот самый Корнила, которому я в немалой
степени обязан своим освобождением из большевицкого плена. Он, среди всех
бывших федоровцев, собравшихся на здешнем хуторе, тяготится бездействием и
жаждет мщения как красным, как и переметнувшимся к ним Орлу и другим
кудринцам. Если бы не авторитет Трофима, мужика рассудительного и
осторожного, Корнила непременно уже предпринял бы какие-нибудь опрометчивые
действия, могущие навредить не столько краснюкам, сколько нам, грешным.
Трофиму и всем присным о своем намерении уходить за фронт. Доклад мой был
выслушан с надлежащим вниманием и вызвал - особенно у хозяина! - полное
одобрение. Наибольшую радость, если меня не обманула наблюдательность, у
Трофима можно было заметить по поводу намеченного мною ухода Корнилы.
Правда, никаких слов, явно подтверждающих это, Трофим не промолвил, но по
косвенным признакам, проявившимся у него на физиономии, я это заметил и
убежден, что не ошибся. И П., и В., разумеется, по поводу перехода фронта
возражений не высказали, но вот особой радости по поводу включения в состав
нашего отряда Корнилы я у них не заметил. Позже, приватно побеседовав с Н.,
я понял причины его обеспокоенности. Несдержанность Корнилы и его склонность
к авантюрам были лишь частью таковых. При надлежаще поставленном
руководстве, по мнению Н., Корнила не будет их проявлять. Но куда большие
опасения у Н. вызывала известность Корнилы, как весьма жестокого и
беспощадного человека. Его деятельность в отряде Федора, где даже многие
соратники считали его записным палачом и душегубом, разумеется, не прошла не
замеченной для местных жителей. Не только для тех, кто сочувствовал
коммунистам, но и для тех, кто был сторонником Орла или вообще нейтральным.
Его появление на людях могло нам дорого стоить. Вместе с тем оставлять его с
Трофимом тоже было опасно. По словам Н., Корнила вполне способен, оказавшись
наедине с хозяином, оспорить его права на главенство. Поскольку среди 12
федоровцев, оказавшихся на хуторе, большинство - приятели Корнилы, то этот
конфликт может вылиться в раскол и даже в междоусобицу. Неприятности,
которые эта междоусобица могла повлечь за собой, предсказать было нетрудно.
Ибо Корнила, несомненно, не ограничился захватом хутора, а забрал бы весь
конский состав и отправился бы "гулять" по уезду и губернии. Шансов на то,
что он сумел бы разжечь новое антибольшевистское восстание, не было ровным
счетом никаких, а вот привлечь в усмиренные уезды новые карательн
произошло бы еще до того, как мы перешли фронт или хотя бы достаточно
удалились от здешних мест, то наша задача стала бы втрое сложнее и вообще
оказалась бы под угрозой полного провала.
представляется мне хотя и рискованным, но достаточно продуманным. Состоит он
в следующем (не боюсь доверять его бумаге, ибо надеюсь, что на сей раз
записи мои к неприятелю не попадут - снаряд не попадает в одно место
дважды).
за болото через гать и далее двинемся лесными тропами в направлении деревни
П., расположенной на берегу реки, которую мне столь неудачно пришлось
преодолевать. Там мы укроем лошадей у одного из верных людей Н. Впоследствии
Трофим вышлет за лошадьми кого-нибудь из федоровцев, и они к нему вернутся.
Что же касается нас, то следующей ночью мы преодолеем реку на лодке, верстах
в десяти ниже злополучного моста. Далее нам предстоит дневка в лесу, на
другом берегу реки. Днем через лес двигаться опасно, ибо через него проходит
дорога, по которой довольно часто проходят красные обозы, конвоируемые
кавалеристами. На третью ночь нам предстоит пройти еще не менее двадцати
верст до железнодорожной станции М. Телеграфистом на этой станции работает
бывший односельчанин Трофима и Корнилы, который, как уверяют они оба, может
помочь доехать до последней станции, контролируемой красными, а уж
дальнейшее будет зависеть лишь от воли Божьей да нашего везения. Ну, да
сперва надо еще отсюда выбраться. Не знаю, когда еще смогу обратиться к
дневнику, но надеюсь, что эта запись не последняя.
бессловесным исповедником как минимум на несколько дней. Однако появилась
острая необходимость внести в него еще несколько строк. Пока, так сказать,
не остыли впечатления.
еще когда-либо побывать в приличном обществе, где будут присутствовать
благовоспитанные дамы, рассказывать его я поостерегусь. Но бумага, как
принято считать, все стерпит.
сомневаюсь, не пригрезилось ли мне все это? Неужели все-таки правда?
сумерках, хотя еще совсем не стемнело, я поскользнулся и упал, инстинктивно
выбросив руки вперед. Благодаря этому я ничуть не ушибся, но зато - вот
жуткое омерзение! - угодил обеими руками в свежую коровью лепешку.
изгороди, протекает небольшой ручеек болотного происхождения, слишком
мутный, чтобы пить из него воду, но достаточно чистый, чтобы отмыть руки.
кисти рук в слабо журчащую воду. Чтобы получше оттереть их от грязи, я решил
зачерпнуть со дна ручья - воды в ручье было всего дюймов на десять - немного
песка, нанесенного водой поверх торфянистой почвы.
металлический предмет. Вынув его из воды, я обнаружил, что держу в руках
небольшую ложку из желтого металла, украшенную не то гравировкой, не то
сканью. То, что ложка эта скорее всего сделана из золота и изготовлена в
старину, пришло мне в голову почти мгновенно..."
рюкзачок, поспешно затолкав его под кровать.
будто еще не проснулся.
просыпаться.
вчера очень сильно помог. И есть шанс, что тебе в твоей истории смогут
помочь. Если, конечно, мы про тебя будем знать много.
вижу.
всего сейчас выпустить тебя за ворота на этой самой Юриковой "Волге", а
заодно выдать все, что ты у него вытряхнул. Повезет так повезет - не повезет
так не повезет. Может, доедешь куда-нибудь, а может быть, тебя первые же
гаишники словят, если эту "Волгу" уже в розыск заявили. Потому что этот
Юрик, несмотря на всю свою простоту, - ой какой непростой! И ты с этим своим
выстрелом можешь запросто кому-то поперек дороги встать. Причем фиг кто
поверит, будто ты нечаянно пулял. Да и я-то не верю, понимаешь?
ты мне или не веришь. Просто вчера все получилось по-дурацки. Я одну
глупость за другой делал, понимаешь? Вроде в тот момент, когда глупил,
казалось, будто правильно делаю, а потом через пять минут понимал, что еще в
худший переплет влетел. И так - весь вечер.
расскажешь, хуже получится.
сперва изувечат, а потом спрашивать начнут.
пистолет из-под одеяла. - А может, и больше, если успею. Впрочем, - добавил
он, - мне, если на то пошло, скрывать нечего. Я никаких преступлений не
совершал, по крайней мере, по злому умыслу. Говорю же: все случайно
получилось. Я не вор, не бандит, не киллер. Просто студент.
приезда в город, а также и о том, что предшествовало его появлению на
свалочной дороге. Правда, постеснялся рассказать о том, как помог
бизнесменше Фоминой от киллера отделаться, да и о драке с качками умолчал.
Из скромности и осторожности.
меня с чердака прыгал, - сын директора школы, Сергей Корнеев... Только здесь
паспорт его посмотрел. Теперь нет-нет да и покажется, что он вовсе не
грабить приходил, а по поручению деда Ермолаева. Ключ-то от дома у него был.
Допустим, надо было для старика одежду прихватить... Ведь бомжи с Ермолаева
все сняли, до трусов и майки. Ну, вот отец и велел сыну сбегать туда...
этого выйдет, может, еще хуже, хотя, если на то пошло - хуже уже некуда...
далеко, снова вытащил из-под дивана рюкзачок и взялся дочитывать дневник
Евстратова.
никак не думал, что вернусь к писанию дневника раньше, чем окажусь у своих.
Во всяком случае, не предполагал, что сегодня, на вторые сутки после
Ильин Андрей
Андреев Николай
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Мороз Александра
Вронский Константин