Чтение 30–й страницы книги ~Рай без памяти~

подсказывала мысль. - Есть же у них лошади, есть оружие. Только бы успеть
до подхода Шнелля". Я снял палец со спускового крючка и вслушался. Где-то
впереди ржали кони, кто-то кричал. Потом хлопнул выстрел, другой,
застрекотал автомат. Затем все стихло. Кто кого? Каюсь, я ждал с холодным
потом на лбу. И не только на лбу - даже ладони вспотели.

Чьи-то сапоги застучали рядом. Шнелль, уже не понижая голоса, сказал:

- Идиот. Я же приказал считать до пятнадцати. Медленно, не торопясь. Ты
только спугнул их.

- Где Оливье?

- Ранен.

- А они?

Шнелль сплюнул - я даже услышал звук плевка на подножке.

- Двоих мы сняли, остальные ушли. Разберем завал.

Минут пятнадцать мы разбирали завал на шоссе с помощью патрульных с
подошедшей машины. Охрана фургона, напоровшегося на засаду, была перебита.
Шнелль принял наиболее разумное в этом положении решение. Легко раненного
Оливье он положил рядом с собой, а меня посадил в машину, оставшуюся без
охраны, и отправил в город с напутствием:

- У тебя будет только одна остановка - с ближайшей заставы я передам в
Би-центр. Сгрузишь и обратно. Повтори.

Я повторил.

Дверца новой кабины захлопнулась, и повторилось все с самого начала:
ночь, беззвучное скольжение по стекловидному покрытию, бег черных теней за
стеклом, немигающие звезды на небе. "Больше ни одного выстрела, что бы ни
произошло", - подумал я вслух и закрыл глаза. А когда открыл их, в
ветровом стекле отражалась цепочка уличных фонарей: фургон сворачивал на
широкую улицу, должно быть, американского сектора, потому что слепые окна
верхних этажей где-то высоко-высоко таяли в ночи. Я узнал их по тоненьким
и тусклым линеечкам доходившего до них и умиравшего в них света тех же
газовых фонарей, которые позволяли мне видеть улицу. На всем ее протяжении
она как вымерла - даже постовых полицейских не было видно. Какой страшный
удел жить все ночи под угрозой комендантского часа, как во вражеской
оккупации! Я вспомнил призрачную ночь в Сен-Дизье во время парижского
конгресса три года назад. Неужели "облакам" так понравилась эта чернота
обезлюдевших улиц? Или же это создание такого же черного человеческого
разума? Я уже ничего не понимал.

Машина остановилась в конце улицы у здания, напоминавшего тюрьму или
форт. Трехметровый каменный или бетонный забор, наглухо пригнанные ворота
и часовые у пропускной будки только дополнили подсказанное памятью
сходство. Ворота открылись, однако, без моего предупреждения, и
пятидесятитонная махина, никем и ничем не управляемая, довольно ловко,
даже с каким-то изяществом, проскользнула во двор. Фонарь осветил открытый
пролет в здании, плоскую тележку на рельсах и полицейских в таких же, как
и мой, золотогалунных мундирах.

- Гони путевку, - сказал один из них, подойдя к открытой двери кабины.
- Почему один? Где остальные?

Я кратко объяснил ему, что произошло на дороге. Он свистнул:

- Второй случай за месяц. Пора бы пришпорить, а то обнаглеют.

Кого пришпорить и кто обнаглеет, я, честно говоря, не понял, а спросить
не рискнул. Тем временем полицейские без моей помощи довольно быстро
разгрузили фургон. Задние двери его, как и кабины, открывались
автоматически на любой остановке, и мне сразу стала ясна механика ночного
набега. Нападавшие забаррикадировали дорогу, вызвали вынужденную остановку
машины, перебили охрану и до нашего прибытия успели перегрузить часть
ящиков и мешков на поджидавших у шоссе лошадей. Вероятно, не более тонны,
потому что полицейские, принимавшие груз, казались не слишком
встревоженными, а угроза пришпорить кого-то прозвучала, пожалуй, чисто
риторически, потому что путевка с печатью тут же вернулась ко мне обратно,
двери автоматически щелкнули, свет погас, и машина моя с такой же
ловкостью проскользнула в открытые ворота на улицу. А куда я привез
продукты, так и осталось нерешенной задачей - очевидно, не в магазин, и не
в ресторан, и даже не в тюрьму, потому что явно не для заключенных
предназначались контейнеры с консервированной высокосортной рыбой,
полиэтиленовые мешки с жареными цыплятами и ящики с типично французским
коньяком и шампанским.

20. ПОКУШЕНИЕ

Решение задачи пришло на очередной встрече четырех, вновь собравшей нас
под одной крышей. Мои доклад, как наиболее обстоятельный, заслушивался
последним. Начал Мартин, и начал с тревожного сообщения.

От Марии он узнал, что несколько дней назад из Майн-Сити бежало более
ста человек. Побег был тщательно подготовлен, отлично организован и удачно
выполнен. Одной группе заключенных удалось взорвать лагерную
электростанцию; в результате вышли из строя все прожектора на сторожевых
вышках, обесточились проволочные заграждения и погас свет в полицейских
казармах. Другая группа ворвалась на склад оружия, перебила охрану и ушла
в лес, соединившись с первой. Более полусотни стражников было убито во
время преследования, многие погибли при взрыве электростанции.

Тревожил, конечно, не сам побег, а последовавшие за ним репрессии. В
городе начались аресты. За один день только на заводах компании "Сириус"
исчезло более восьмисот человек. Их видели в цехах, но ни один из них не
вернулся домой. Мария рассказывала, что Корсон Бойл накануне в баре
"Олимпии" назвал сопровождавшим его бизнесменам из "Клуба состоятельных"
цифру предполагаемых арестов. "Ди-центр, - сказал он, - ощиплет перышки с
двух тысяч петушков".

- Что за Ди-центр? - спросил я.

- Не знаю. И Мария не знает.

- Я знаю, - сказал Зернов. - Они помечают свои секретные организации
буквами английского алфавита. Ди-центр, между прочим, от слова "дефенс" -
"защита", нечто вроде здешнего гестапо. - Зернов нахмурился и вдруг
встревоженно спросил Мартина: - А ты говорил кому-нибудь о цифре арестов?

- Только Маго.

- Зря.

- Я никого из вас не нашел.

- А кому же сообщать? - пришел на помощь Мартину Толька. - Она же
связная.

Я знал Зернова. Он явно сдерживался, чтобы не сказать резкость. Но
резкость эта все же прозвучала в ответной реплике:

- Ваше слово, Дьячук. Рассказывайте.

И Толька сделал поистине сенсационное сообщение. Он был на вечере у
Корсона Бойла. Он пел любимые песенки галунщиков. Его накормили, напоили и
увезли с величайшим почетом. Ничего особенного он не услышал - солдатские
анекдоты и сплетни. Но он увидел.

- Вы все обалдеете, когда узнаете, кого я увидел.

- Кого? - взревели мы все.

- Бориса Аркадьевича собственной персоной.

Мы молча переглянулись. Толька явно сошел с ума.

- Меня? - осторожно переспросил Зернов.

- Вас.

- А вы не ошиблись, Дьячук? В тот вечер я был у Томпсона.

- У Томпсона гостевал некто Зерн, писарь с козлиной бородкой, - лукаво
подмигнул Толька, - а у начальника фуд-полиции был Зернов. Чисто выбритый
московский Борис Аркадьевич Зернов. Выдающийся ученый Города и директор
Би-центра. Усекли?

Мы усекли. Вероятно, каждый вспомнил трагически окончившуюся встречу
двух Зерновых в кают-компании Мирного. Что скажет сейчас Зернов, вернее,
Борис Зерн, писарь личной канцелярии мэра?

И он сказал:

- Теперь я понимаю, почему Томпсон посоветовал мне отрастить бороду. Он
знал.

- А я одного не понимаю, - недоумевающе протянул Толька. - Вы же
ледовик по специальности, Борис Аркадьевич. А здешний - кибернетик, хозяин
счетной машины Города.

- Выучился, - равнодушно сказал Зернов. - Может, его таким и
запрограммировали. А биологически я и он идентичны. Тот же характер, те же
способности. Даже усиленные за счет частичной блокады памяти.

Мне захотелось поддеть эту профессиональную самоуверенность.

- Может быть, о характере уточним, Боря? Твой дубль с аппетитом ест из
хозяйской миски.

Но Зернов не пошел на "подначку".

- Не думаю, чтобы с аппетитом. Блокада памяти - не решающий фактор в
изменении характера. Среда тоже. Может быть, здесь известную роль играет
научная одержимость?

- Он даже спит в аппаратной, - подтвердил Толька.

Но Зернов не откликнулся. Он уже не объяснял, а размышлял вслух.

- Научная одержимость, - задумчиво повторил он. - Но разве ее не было у
Эйнштейна или у Оппенгеймера? Или у Жолио-Кюри?

- Быть может, он таким и задуман? Ты же упомянул о программировании, -
перебил я.

- Только в одном смысле. Моделируя, они учитывали склонность,
призвание, если хотите. Кстати, я не мечтал быть гляциологом. Это
получилось, в общем, случайно.

- А если в нужную им модель они внесли и нужные им черты характера?

- Кто? "Облака"? Эй-центр и Би-центр - единственное, что внесли они в
моделируемый ими мир, в отличие от земного. Но это же чистейшая
автоматика. А систему контроля, я убежден, придумали сами люди. И характер
им не придумывали: у них был свой. Так что и у моего двойника... - Он не