кино или телевизора вызывали у него отвращение и скуку, но сейчас, когда к
нему почти вплотную приблизилось искаженное злобой лицо со щегольскими
бачками в полщеки, он ударил. И в свой первый удар он вложил всю силу
гнева, которую глушил, как наркотиком, логической трезвостью разума. Лицо
охнуло и исчезло. Но вместо него появилось другое. Что-то хлестнуло его по
глазам... На мгновение он ослеп, но все же успел ткнуть неумелым кулаком
во что-то мягкое. Глаза снова приобрели способность видеть, и возникающие
перед ним лица он воспринимал как мишени - только бы не промахнуться,
попасть: он и здесь сумел сосредоточиться, мысленно отбросив все мешающее,
лишнее, отвлекающее.
прорвался короткий, поспешный звук, словно хлопок в ладоши или щелчок
пробки, вылетевшей из узкого горла бутылки.
нападающих. Они отхлынули, оставив у стены трех избитых, окровавленных
мужчин и четвертого, лежащего на полу в своем маскарадном костюме.
галстук-бант, запачканный кровью, и нелепо вывернутую руку с
перстнем-печаткой на безымянном пальце. Епископ всегда крутил его, когда
волновался.
16. ТРЕТЬЯ СМЕРТЬ ЕПИСКОПА ДЖОНСОНА
ленивая стылая тишина, такая же, как там, в ресторанчике маленького
алабамского городка, повисшая над мертвым епископом.
разглядывал правую руку.
себе не могу.
нас руки покалечены. И побаливают. Только не понимаю почему. Ведь все
время на острове сидим, а это - мираж.
мираж как реальность. Следовательно, и драка была реальной, и боль,
естественно, тоже. Только болевой импульс, внушенный Селестой, возникал
непосредственно в мозгу, без внешних раздражителей, ну и реакция на него
так же закономерна. Если вы внушите себе, что обожглись спичкой или
огоньком зажигалки, то ощутите боль от ожога и следы его на коже появятся.
Проще простого и никакой мистики.
остались. Поистине стабильная информация. А сколько времени, вы думаете,
мы проторчали в этом трактире вместе с побоищем?
Шпагин, - время действительное и время смещенное. Может быть, Селеста и
уравнение подскажет?
уже дважды был в раю. Пожалуй, довольно. Смайли высказал это вслух, но
Джонсон не принял шутки.
круг ада.
затемнения вошел в кадр джип капитана Ван-Хирна. Джип трясло и
подбрасывало на рытвинах дороги посреди незнакомых кустарников. Капитан
вцепился в раскаленную от жары спинку переднего сиденья машины, нырявшей,
как показалось Ван-Хирну, в толще красных удушливых облаков. То была
кирпично-красная пыль, точь-в-точь такая же, как и в мексиканском варианте
эксперимента. Но Ван-Хирн не был в Мексике и никакого эксперимента, кроме
этой африканской авантюры, не знал.
приключениям? Но слава давно прошла стороной, а веселые приключения
обернулись грязной опасной работой, за которую, правда, платили регулярно
и много. Ван-Хирн любил деньги и не скрывал свою любовь за цветистыми
фразами о священном долге белого человека. Он умел хорошо стрелять, но
цели не выбирал - брал ту, которую предлагали. Сегодня он убивал
черномазых - это неплохо оплачивалось, завтра пойдет убивать белых, если
предложат. А почему бы нет, когда это легально и выгодно? Его не стесняли
капитанские нашивки армии белых наемников Моиза Чомбе. Он не обращал
внимания на комариные укусы газетных писак. Зачем? Это их работа, и за нее
тоже платят. Правда, похуже, чем ему.
осторожно, ребята. Без лишних жертв. Что о нас могут подумать в Европе?" А
он отвечал ему: "Слушаюсь, полковник. Постараюсь, полковник". И выжигал
потом целые деревни, пытал, расстреливал, вешал. Не сам, конечно: он не
любил грязной работы. Отдавал приказы подчиненным и следил, как они
выполнялись. В итоге слава, свернувшая было в сторону, наконец пришла и к
Ван-Хирну. Темная слава. Дурная слава. А ему было весело, он улыбался,
когда слышал за собой зловещий шепот или дерзкое восклицание: "Кровавый
голландец!"
если б меня называли иначе". Операция, предложенная штабом, и в самом деле
была не легкой. "Рассчитайте каждый ход, капитан, - сказал ему полковник.
- Все трое очень опасные парни. Дело пахнет большой потасовкой, но
поберегите их. Они нам нужны, и лучше будет, если я сам допрошу их". -
"Если удастся, полковник", - добавил Ван-Хирн. "Неудачи быть не должно, -
оборвал полковник, - я удивляюсь вам, капитан".
словно кто-то чужой и незваный подслушивал его мысли. Телепатия? Гипноз?
Чушь. Просто размяк от жары, оттого и в сон клонит. Он закрыл глаза и
сразу провалился в жаркую темноту сна.
сознание Ван-Хирна, вторгнулся в его черепную коробку. Ван-Хирн уже не был
Ван-Хирном, он чувствовал и думал иначе. И мысленно говорил с кем-то
невидимым и беззвучным. Только Ван-Хирн уже ничего не слышал. Сознание его
было подавлено.
коричневым буеракам.
контрабандиста Кордону, сейчас - в наемного убийцу Ван-Хирна. Мексиканец и
голландец. Только в этом и разница".
наблюдать безобразия Хайда [герои повести английского писателя
Р.Л.Стивенсона "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда"], но
бессильный им помешать".
побуждающими человека лгать. Эмоциональной основой лжи. Сейчас я проверяю
противоречия между мышлением и поведением полностью аморального в вашем
понимании человека и соответственно мышлением и поведением человека
определенных моральных принципов. Причем в аналогичных ситуациях".
зрителя? Ван-Хирн будет действовать, а я - мысленно негодовать. Реакции
паралитика".
сильный человек, Смайли, а мне нужно твое бессилие. Ты решителен и смел, а
мне нужна твоя беспомощность. Но не все время твоя личность будет
подавлена. Возможно, ты сможешь вмешаться в механизм абстрактного мышления
и контроля, то есть в то, что вы называете волей, и корректировать таким
образом мышление и поведение Ван-Хирна. Но ненадолго. Если это случится,
попробуй за считанные минуты исправить то, на что у Ван-Хирна уйдут часы".
сиденью автомашины. Внешне это сделал Ван-Хирн, искренне удививший
сидевшего рядом водителя.
протирающий глаза ладонью, как после короткого, но крепкого сна. Смайли же
опять не мог ни говорить, ни действовать. Он превратился в "электронного
наблюдателя", присоединенного незаметно для голландца к его мозговым
центрам, в некую бестелесную душу, способную лишь мысленно оценивать
поступки Ван-Хирна.
взглянул на часы и приказал шоферу остановиться. Джип затормозил, и шофер
три раза нажал на клаксон. Сонную тишину дороги взорвали оглушительные
гудки машины.
разукрашенного под цвет дороги кирпичными пятнами, и пошел назад, пытаясь
разглядеть в оседающем облаке пыли идущие сзади машины. Три
бронетранспортера с высокими бортами, пятнистые, как и его комбинезон,
Корнев Павел
Максимов Альберт
Круз Андрей
Шилова Юлия
Трубников Александр
Конан-Дойль Артур