Чтение 30–й страницы книги ~Рукописи не возвращаются~

объемистому портфелю и вынул из него красивую довольно большую коробку.

- Мой презент! - Бедейкер протянул Бестиеву коробку. - Магнитофон!
Четыре скорости! - Мы все - христиане!

- Ну, спасибо, - сиял Бестиев. - Надо же! Ну, спасибо! Я-то ему
золотой крестик просто так подарил, а он... Надо же!

- Бестиев такой же христианин, как я римский папа! - сказал Аркан
Гайский на ухо Вовцу, но так, чтобы слышали все остальные.

Предприимчивый Колбаско мгновенно снял с руки часы "Слава" и
защелкнул их на правом запястье Бедейкера.

- Мой презент! - Он поднял руку Бедейкера с подаренными часами так,
как поднимает рефери на ринге руку победителя. - На двадцати семи камнях!

Индей Гордеевич сбегал в свой кабинет и приволок большой бюст
Горького.

- Мой презент! - сказал он и поставил Алексея Максимовича к ногам
Бедейкера.

- Это редакционный бюст, - уточнил Алеко Никитич.

- Наш презент! - поправился Индей Гордеевич, глядя на портфель
австралийца.

Свищ отцепил от жены брошь и приколол ее на лацкан господину
Бедейкеру.

- Наш презент! - поцеловал он гостя. - Супруженьке.

"А, хрен с ним! - крикнул Ефим Дынин и преподнес господину Бедейкеру
вынутую из кармана пиджака небольшую икону XVI века. - Молись, брат, да
помни почвенников!"

(Из анонимной записки на имя Н.Р.)

Растроганный Бедейкер улыбался и кланялся, принимая эти проявления
искренней дружбы и расположения, повторяя бесконечно: "Спасибо, спасибо",
- но из своего портфеля больше ничего не доставал.

- В таком случае поехали, - сказал Алеко Никитич переводчице.

Бедейкер и переводчица сели в выделенную гостю "Волгу", а Алеко
Никитич с Глорией - в "Волгу" редакционную. Минут через пять появился
Индей Гордеевич.

- Ригонда еще потанцует, - сказал он, усаживаясь. - Ее Бестиев
проводит.

Прошел приблизительно час. Бедейкера благополучно сопроводили до
гостиницы и завезли домой Индея Гордеевича.

- Ты отдыхай, - задумчиво сказал Алеко Никитич Глории, - а я заеду в
редакцию, молодежь разгоню...

Конференц-зал опустел. За столом ел и пил Вовец, полемизируя с
разомлевшим Колбаско.

- Мне твои подачки не нужны, - говорил Вовец. - Я прекрасно помню,
что должен тебе шесть сорок. И я их к зиме тебе отдам.

- Кому должен - прощаю! - отвечал Колбаско.

- Унижения не терплю! - говорил Вовец. - К зиме все отдам до копейки!

- Кому должен - прощаю! - отвечал Колбаско.

- А за это могу и по роже! - говорил Вовец.

- Кому должен - прощаю! - отвечал Колбаско.

- Почему вы не идете домой? - спросил Алеко Никитич, сдирая со стены
коллаж-монтаж Дамменлибена.

- Мы отпустили Аню, - сказал Вовец, - и остались на ночное дежурство,
чтобы ничего не случилось...

- Ступайте домой! - почти приказал Алеко Никитич. - Несотрудникам
запрещено находиться в помещении редакции в нерабочее время!

Колбаско, пошатываясь, встал.

- Я не могу идти домой, Алеко Никитич... Мне все там... напоминает об
утраченном счастье...

- Не распускайте нюни, Колбаско! Проявите такое же мужество в жизни,
какое вы проявляете в поэзии. Позвоните Людмилке и не валяйте дурака...
Давайте я наберу номер...

Они прошли в незакрытый кабинет Индея Гордеевича.

Когда в трубке послышался сонный женский голос, Алеко Никитич передал
трубку Колбаско и шепнул:

- С богом!

- Людмилка! - сбивчиво заговорил Колбаско. - Это я... Это я,
Людмилка!.. Я!.. Я сейчас приеду и заберу тебя!.. Людмилка?.. Это я!.. Я
абсолютно трезв!.. Мы с Алеко Никитичем принимали Бедейкера из Фанберры...
Спешу к тебе!.. Спе-шу!..

Колбаско положил трубку.

- Ну? - нетерпеливо спросил Алеко Никитич.

- Вы ее не знаете, - захныкал Колбаско. - Она гордая... Она ни за что
не вернется...

- Женщины любят силу, Колбаско. Оторвите ее от матери...

- Прямо сейчас?

- Да. Прямо сейчас. Поезжайте и оторвите.

Алеко Никитич привел Колбаско в конференц-зал. Вовец ел и пил,
получая несказанное удовольствие.

- Не желаете? - предложил он Алеко Никитичу тоном хозяина.

- Вовец, помогите Колбаско добраться до Людмилки, - сказал Алеко
Никитич.

- Унижаться? - спросил Вовец, явно не желая вылезать из-за стола.

- Это их дело. Давайте, Вовец.

Вовец нехотя встал.

- Ну, что? Посошок? - тоскливо сказал он.

- Никаких посошков! Марш домой!

- Ах, так! - оскорбился Вовец. - Ноги моей больше не будет в этом
доме! Позовете еще! Белого коня пришлете! А я вам вот покажу!

- Позовем, позовем, - говорил Алеко Никитич, подталкивая обоих к
выходу. - И коня белого пришлем...

- А вот я вам покажу! - кричал Вовец.

- А вы нам вот покажете, - соглашался Алеко Никитич.

Решив объявить вахтерше Ане выговор в приказе за самовольную отлучку,
он направился в подсобку посмотреть, выключены ли краны газовой плиты.
Проходя мимо своего кабинета, он захотел удостовериться в том, что кабинет
заперт, но дверь неожиданно поддалась, и, когда Алеко Никитич щелкнул
выключателем, то увидел картину, поразившую его в самое сердце,
заставившую разочароваться коренным образом в таких понятиях, как
"дружба", "благодарность", "человеческое отношение", и предрешившую в
конце концов его дальнейшую судьбу главного редактора журнала
"Поле-полюшко".

На черном кожаном диване, рядом с глубоко спящей машинисткой Ольгой
Владимировной, храпел в одних трусах, но при пиджаке с галстуком, художник
Теодор Дамменлибен, положив волосатую ногу на стол Алеко Никитича.

С-с-с... Вот оно что! Друг семьи!.. На редакционном кожаном диване!..
Использовав опьянение!.. По-воровски!.. Эх, Ольга Владимировна!.. И это в
тот момент, когда вам по-отечески уже почти поставили вопрос о
предоставлении отдельной квартиры!.. С-с-с... В кабинете старого дурака
Алеко! А если бы заглянул сюда господин Бедейкер!.. Вот уж достойный
материальчик для белогвардейской газетенки!..

И, не помня себя от гнева, брезгливости и разочарования, Алеко
Никитич закричал:

- Вон отсюда!

Теодор Дамменлибен вскочил и почему-то первым делом стал
причесываться.

- Вон отсюда! - снова закричал Алеко Никитич.

Ольга Владимировна шевельнулась, но не проснулась.

- Слушайте Никитич по-моему у Бестиева с Ригондой трали-вали, -
спешно одевался Дамменлибен, - Петеньку завтра к теще на дачу везти бардак
австралиец хороший мужик жара...

- Чтобы через пять минут ни вас, ни этой женщины в редакции не было!
- сорванным голосом прокричал Алеко Никитич.

- Никитич это вы з-з-ря Олюхин хорошая девушка одинокая, - уже вслед
вышедшему главному редактору говорил Дамменлибен.

Алеко Никитич сел на лавочку в садике перед зданием редакции и стал
ждать, пока они выйдут. Первым появился Дамменлибен. За ним, еле
передвигая ноги, Ольга Владимировна.

- Спать хочу! - ныла она. - Спать хочу! Домой хочу!..

- Слушай Олюхин, - сказал Дамменлибен, - п-п-поймаем такси завезешь
меня и поедешь бардак с утра Петеньку на дачу в-в-везти у Нелли расширение
вен она умная женщина...

- Спать хочу! - капризно повторяла Ольга Владимировна. - Спать
хочу!..

Дождавшись, пока они погрузятся в такси, Алеко Никитич прошел в свой
кабинет, еще раз с отвращением взглянул на черный кожаный диван, погасил
свет, запер дверь и проследовал в конференц-зал. Там он налил стакан сока
и впервые в жизни выпил его варварским способом - залпом.

"Всех уволю! - думал он, раскачиваясь на стуле, сонно оглядывая поле
недавней банкетной битвы. - Аню уволю! Машинистку уволю! Дамменлибена
уволю!.. А рукопись напечатаю! Назло всем!.. Без иллюстраций!.. Рапсод -
сволочь! Цыплят недодал, фрукты недодал!.."

Алеко Никитич уже совсем не помнил, что еще полчаса назад хотел
заглянуть в подсобку. Он вышел из редакции, долго искал ключом замочную
скважину двери, наконец нашел ее и, увольняя всех подряд, направился к
машине.

Шофер редакционной машины, который и потом остался шофером
редакционной машины и возил других главных редакторов, говорил
впоследствии, что никогда не видел Алеко Никитича в таком состоянии, как в