обломаешь. Но нагана у меня не было.
знакомого. Он говорит: ты чего такой печальный, как с похорон? Нет, говорю,
похороны как раз не состоялись. И все, значит, ему рассказал. Он вскинулся
так и говорит: жди здесь. И быстрым шагом ушел.
бабке! Но ведь корову забить? Мое дело, не волнуйся.
специальности корабли ко дну пускает вместе со всей командой, ему твою
корову к морскому царю отправить, в смысле к коровьему богу - как плюнуть
раз. По сравнению с ним Малюта Скуратов - практикант маникюрного салона.
Только - сначала выпить. Он в трезвом виде мухи обидеть не может. А выпьет -
выноси святых, гроза морей, его адмиралы боятся.
пора дело делать. Идем в хлев.
корове, не бабке, конечно, - шпагатом шашку к рогу, ко лбу, значит. Я
говорю: а много не будет? Все же непривычный способ мясо заготавливать.
Будет потом, как в магазине - копыта да вымя. Он успокаивает: ты что? разве
это заряд? да это только утке голову оторвать, я ж минер, это дело понимаю.
И вставляет в гнездо детонатор со шнуром. И сигаретой его поджигает.
нет, развернет - не жалко, а язык ото лба далеко, уцелеет на заливное. А он
говорит: давай все же из сарая выйдем на всякий случай, все же должна быть
техника безопасности: хоть заряд небольшой, но вдруг, скажем, кончик рога
оторвет и в глаз попадет, на хрен оно нам надо.
не убили, но запомнит нас надолго. Это как? Он рукав отворачивает, смотрит
на часы и говорит: считай, бабка, до двенадцати - и иди, принимай работу,
сейчас будет все. Это у него шнур отмерен был.
двенадцати - ка-ак рванет в хлеву! Крыша торчком, стенки в стороны, дым
дунул и солома кружится. И падает на нас сверху какое-то мелкое рагу и
кусочки пегой шкуры.
бронированная, неужели заряд неправильно рассчитал? Ведь и шашек меньших на
корабле уже не было. Старушка - в вой. Я говорю: да что ты убиваешься, ведь
главное - дело сделано, а мясо собрать можно и прямо продавать готовые
шашлыки, лучше нарезанных. Она нас - граблями!
причем мигом и без мук, а мы все равно заранее выпили, так что все
нормально. А бабке так и надо: корова ее всю жизнь кормила - "корми-илица!",
- а как заболела - так вместо доктора с лекарством зовет убийцу с ножом,
старая сука, забодать ее надо было, пока коровье здоровье позволяло. Вот и
пусть теперь хоронит боевую подругу по-христиански... если соберет... что за
каннибальство, в самом деле.
сесть можно.
и ширпотреба по обычным ценам и даже завышенным - за услуги. Услуга и
удобство в том, что лабаз сам подворачивается тебе под борт, а сбросить ход
на полчаса - это, конечно, не швартовка к берегу с походом по магазинам.
речной пароходик. Круговые веранды прогулочных палуб зазывали доморощенной
рекламой, нацепленной на дырявый сетчатый обвес. Окна бывших салонов и кают
были зашиты фанерой и жестью, дешевая голубая краска придавала архитектуре
сходство с павильонами в парках культуры и отдыха той же эпохи, в какую
пароходик имел имя и катал по рекам праздничных трудящихся пятилеток во
время их аккуратно оплаченных отпусков. Теперь же его внутреннее хозяйство
не отличалось от секции любого рынка, где деловитые челноки теснятся и
предлагают стандартный набор испанского оливкового масла, китайских
кроссовок и южнокорейских видеодвоек.
С., подошел к командиру и, стараясь сочетать деликатность со значительностью
выборного лица, передал, что экипаж интересуется поглядеть - если время,
конечно, позволяет. Время позволяло.
не расхаживают.
выражая хроническое неодобрение всему, с чем его сталкивала жизнь. - Все им
надо перекурочить, разорить.
обстановке державшая функции крыши этого плавучего базара. - Что, идете по
Белому дому выстрел давать?
на троих приобрели нательную шерстяную рубашку, отданную из контейнера
секонд-хэнда практически даром. Груня приценивался к памятному значку
"Минзаг "Тарантул""; Сидорович забраковал оправу для очков. Экскурсия.
Кожанки, конечно, не ахти - тундра: турецкой, разумеется, кожи и недорогой
выделки. Щеголять в такой хочет деревенский подросток и экс-полуинтеллигент,
вкус которого сформирован дефицитом советской эпохи.
отлепил и выдрал из связки черную двубортную тужурку. Облачился до бедер и
повернулся перед косо отколотым зеркалом. Бросил через плечо молодому:
берет, бескозырку надвинул на правую бровь. Сделал нужное лицо.
только перекрестия пулеметных лент, набитых остроголовыми латунными
патронами, и деревянной кобуры маузера на узком ремешке.
непромокаемой и вообще неуязвимой. Вот именно, подумал Шурка. К ансамблю
просились в образ суконные клеши парадки, полощущие по ветру при шаге, и
угловатые сияющие ботинки, отчетливо бьющие подкованным металлом.
смотрят в него чаще женщин. Зеркало сговорчиво, убедительно и услужливо.
Шурка предстал значительнее себя самого. Его зазеркальная сущность обрела
адекватное выражение: в таком духе, что от винта, ребята, Балтийский флот
идет наводить порядок.
картинке, совмещенной из двух изображений: она как бы пульсирует перед
глазом, и изображения скачут, заменяясь туда-сюда одно на другое. Отражение
возникает как реальность, а окружающая реальность становится деталями к
центральной картинке или просто ерундой.
конные армии под клинок выбривали степи, маршевые матросские батальоны
грузили в теплушки снятые с кораблей кольтовские пулеметы, а "Аврора" на
двадцати четырех котлах Бельвиля о трех винтах давала девятнадцать узлов и
имела семьсот человек команды. Все эти исторические подробности, так же как
и черные кожанки, перекрещенные лентами и ремешками маузеров, были лишь
внешним выражением того, что делалось в душах и чего этим душам требовалось.
оперировал. Он просто сказал себе: "А чего, по делу", выразив этими словами
образовавшееся настроение.
похожего на тихого инженера, который через силу тщится канать под
прожженного коммерсанта:
с наворотами кожан пышкой, подошел к длинному хмырю с тремя колечками в ухе,
тот покивал и врылся в закрома.
до пятьдесят второго, как раз.