черных марокканских сигарет. Не было спичек, поэтому пришлось шлепать на
кухню и прикуривать от газовой плиты. Глубокомысленно рассуждая, что газовая
плита - это самая большая зажигалка, если не считать таковой огнеметный танк
"Горыныч", я вернулся к своим диванам и лег, распрямившись и вытянувшись,
расслабившись и раскрывшись, - следя, впрочем, за тем, чтобы выкурить не
более половины сигаретки. Хорош. Тяжесть понемногу вытекала из тела через
пробитую где-то внизу дырочку, и вот уже только непонятное упрямство
диванных пружин не позволяет им распрямиться и послать меня к потолку.
Вместе с тяжестью вытекала боль, и раскаленная паутина на мозгах сменилась
другой паутиной, мягкой и прохладной. Пришла тихая радость - не та короткая
и судорожная радость избавления от чего-то жуткого, но неизвестного, а
несуетная радость мирного и мерного существования... я жил, и этого с меня
было довольно. Я лежал, замерев, чтобы не расплескать себя. Но что-то
шевельнулось внутри, двинулось, рванулось - сильно, неподконтрольно, - и в
один миг я будто вывернулся наизнанку... даже не так: мой черепаший панцирь
раскрылся - сломалась застежка - и распахнулся, как чемодан, и я предстал
голый под стрелами... я был вне кожи, вне защиты, вне того привычного
твердого кокона, который мы сами сплетаем вокруг себя из навыков, привычек и
наработанных
цементируют, обвешивают стальными бляшками... превращая нас в надежные и
трудноуязвимые боевые машины... Такое раскрытие на операции со мной
случилось впервые, хотя я слышал про подобные случаи с другими... мы
раскрываемся в Гвоздеве - там, где абсолютно безопасно и где каждый может
подставить свету себя самого, а не свою броню и свое оружие. Мы выбираемся
из панцирей, беззащитные, бледные, как новорожденные морские свинки, и
тычемся друг в Друга и в ласковые, добрые руки доктора Мориты и всей его
банды, и эти руки поглаживают и ласкают нас, и похлопывают ободряюще, и
чешут, где надо, да, в Гвоздеве мы совсем не похожи на себя же, но в иных
географических точках... потому что там, в иных точках, мы сделаны, а в
Гвоздеве - мы то, что мы есть. Крупицыны, например, будут там сильно не
любить друг друга и хоть раз, но подерутся: неуклюже, неумело, но зло и
отчаянно; Гера будет приставать ко всем с плоскими шуточками и обижаться,
что его отовсюду пинают; Командор найдет себе пожилую шлюху и будет каждую
ночь рыдать у нее на груди; Панин уйдет в лес и в лесу будет прятаться от
всех, там у него есть землянка, маленькая, как могила, и там ему спокойно...
Люди мы только там, здесь мы боевые единицы, но вот не все это понимают...
иногда не понимает Командор, и совсем не понимает Саша... здесь мы
сделанные, слепленные: вот как мы лепим "буратино", так слепили и нас: на
раз. Если уцелеем - а я постараюсь, чтобы уцелели, - с нас снимут посеченные
панцири и потом слепят новые: может быть, такие же, а может, совсем другие,
непохожие... слепят камикадзе, и мы, ликуя... за Родину!
Золотой палате, как достоянию республики... Яков засмущался. Ночью он сумел
взломать защиту телефонного номера, по которому звонил Иосиф, установил его
номинал: 171-65-65 - и локализацию: гостиница "Алазани-2", служебное
помещение, третий этаж. Но на этом Яков не остановился, проявил
настойчивость - и сумел незаметно залезть в память самого телефонного
аппарата. Память была на тридцать два номера, и все их Яков списал. Более
того: по степени следовой намагниченности он определил, какими номерами
пользовались чаще. Таких оказалось шесть: один здесь же, в гостинице, два в
шлафтблоке Центрального рынка, два - в коммерческом центре "Восток" и
последний - на стадионе общества "Гром" в Лефортово. Кроме того, там были
телефоны камер хранения на всех вокзалах Москвы и в речных портах. Были
телефоны трех частных квартир и телефон бюро погоды. И был, наконец, телефон
посреднического агентства "Арфа": продажа и прокат недвижимости и
транспортных средств. Кучеренко, получив эту информацию, отправился в
"Арфу", представился сотрудником крипо и переписал из регистрационного
журнала все имевшиеся там кавказские фамилии. За последние десять дней
кавказцы купили или арендовали четыре легковых автомобиля, грузовик, речной
катер и три частных квартиры - именно те квартиры, которые попали в список
Якова. Яков понял, что ухватил удачу за хвост, и рискнул: влез в память
раухера паспортного отдела городского полицейского управления. Риск его
оправдался: он скопировал регистрационные карточки всех ребят, попавших в
список Кучеренко. Двоих - взявшего катер и купившего легковушку - можно было
исключить из наших интересантов: они имели давнюю московскую прописку; все
прочие прибыли почти одновременно: двадцать восьмого и двадцать девятого
мая. Итак, трое, что сняли квартиры, вне всяких сомнений, принадлежали к
"Пятому марта"; взявший грузовик жил в шлафтблоке Центрального рынка; одну
из легковушек арендовал врач тифлисской команды кетчистов, которые на
стадионе "Гром"
номерами, но цветом и моделью совпадали с теми, которые Кучеренко пометил
маячками.
двадцать семь лет, прибыл второго июня - из Пишпека. Живет в "Алазани" в
дорогом одноместном номере. В группе выполняет функции, условно говоря, шефа
контрразведки. Подлежит захвату или ликвидации в первую очередь. Дальше:
Кетеван Дадешкелиани, девятнадцать лет, прибыла двадцать восьмого,
самолетом, из Хельсинки. Живет в "Алазани-2", занимая одна двухместный
номер. Функция в группе не ясна; безусловно, имеет отношение к руководству,
но чем именно занимается и как влияет на принятие решений - вопрос.
Возможно, главную роль играет ее княжеский титул, и тогда она сама - знамя
или талисман группы... Ираклий Хорава, Георгий Мирава, Сакуа Оникашвили,
восемнадцати, девятнадцати и двадцати лет соответственно; прибыли Двадцать
девятого, поездом, из Тифлиса. Через бюро "Арфа" сняли квартиры в
фешенебельном районе между Смоленской площадью и Смоленской набережной.
Леван Лежава, двадцать два года, прибыл вместе с ними, но живет при
Центральном рынке, арендует грузовик. Александр Калабадзе, двадцать лет,
Акакий Даушвили, двадцать три года. Самолетом, двадцать восьмого. Живут в
кемпинге "Тайнинка" на Ярославском шоссе. Арендуют легковой полуфургон
"опель-пони-800" и спортивный "центавр". Доктор Самсон Шанидзе, тридцать
семь лет, спортивный врач, прибыл из Ростова самолетом двадцать девятого;
живет в спортивной гостинице на стадионе "Гром". Пустые карты: абонент еще
одного номера в шлафтблоке Центрального рынка, два неустановленных парня,
прикрывавших Иосифа на контакте (одному из них Командор сломал руку), и,
главное, сам абонент номера 171-65-65...
Свою работу они сделали блестяще.
- выполнять. Сзади Яков был безумно похож на большую собаку-колли,
занявшуюся прямохождением.
Кучеренко, конечно же, пожал плечами. - И вообще - какой у них грузовик?
мы уставились друг на друга, потому что здесь уже мог быть готовый ответ на
многие вопросы: дело в том, что у Русского территориального корпуса на
вооружении состояли стошестидесятимиллиметровые минометы, смонтированные
именно на нижегородских полуторках...
плечу - так, что задребезжали оконные стекла. Кучеренко покачнулся, но
устоял на ногах.
Панина по дуге. - Это все Яков... - он ускользнул от второго поощрительного
тумака и затопал по лестнице. Лестница была непарадная, с железными
решетчатыми ступеньками, удивительно громкая.
по твоей основной специальности. Выбирай: этот, этот или этот, - я показал
на тех троих, которые снимали квартиры. - Выбирай. Надо будет его тихонечко
исчезнуть, квартиру осмотреть, а самого допросить и потом куда-нибудь
незаметно пристроить.
профессиональным баритоном. Я никогда не слышал, чтобы он пел. - Понятно.
Возьмем... вот этого.
очкастый, начинающий лысеть мальчик.
карточки. - Как получится, как пойдет масть... нет, Пан, за сроки не
ручаюсь.
хотел сказать что-то злое, но промолчал.
Ордынка, и Пятницкая были забиты грандиозными пробками. Вроде как через
мосты пускали уже только по пропускам... Хвоста за собой мы не видели, но с
Орловский Гай Юлий
Лукин Евгений
Березин Федор
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Орлов Алекс