песчаных гор нанесло за века, и как они расположились, лицо становилось
отрешенным, будто снова вернулся на путь поисков Истины.
что пытается уйти от зноя. В глазах потемнело, со стоном опустил лицо в
горячий песок. Перед глазами возникло розовое свечение, что стало белым,
ослепляюще белым, выжгло сознание...
похвастаться, верно? Успеть похвастать.
проступил странный силуэт, нечто подобное желтой змее. Томас решил, что
чудится от яда, с отвращением отвернул голову, но калика ухватил за
волосы.
голос. Каждое слово вбивало в череп гвозди размером с арбалетные стрелы.
изображающая толстую гадюку. Пустые глаза твари все еще горели злобой. Тем
больше Томас смотрел на проклятую змею, тем в глазах становилось светлее,
а боль отступала.
сейчас как делают? Чуть что -- развалится.
обида.-- Тот самый, который одним видом исцеляет укушенных... Тут было
такое гадючье местечко, что половина бы племени померла. Пришлось Моисею
сделать это страшилище. Не представляю, как ковал, когда на всех один
молот остался. Разве что вместо наковальни использовал голову Навина...
был такой помощник, но и тогда только подковы разве что...
удара, наполовину прикрыл медную голову, словно Змей пытался уползти от
зноя поглубже к влажным пескам.
будет, то будет.
он с ужасом думал, что надо подниматься и тащить себя, а это, как говорит
калика, шесть пудов мяса и костей да два пуда раскаленного на солнце
железа. Можно было бы и в фунтах, но в загадочных пудах звучало колдовски
таинственно и казалось настолько больше, что Томасу стало себя до слез
жалко.
лежун...
отрывать себя, поднимать, мышцы трещали, он вспомнил загадочные слова
калики, что самая трудная борьба -- это борьба с самим собой, ибо победить
себя бывает труднее, чем сарацина, вторая часть души сопротивляется
отчаянно, уговаривает лечь, отдохнуть еще малость, поспать, а работу
другой сделает, работа дураков любит...
оранжевые горбы, а ноги начали попеременно зарываться по щиколотку в
песок, он со смутным удивлением понял, что сумел подняться и что уже
бредет, на нем железные доспехи, за спиной щит и меч, не бросил, даже в
бреду не потерял, рыцарство уже в крови...
Похоже, калика уже подумывал о таком, не зря осматривается, словно ищет
яйценосных ящериц или черепах. Оторвался от Томаса довольно далеко, потом
Томас увидел, как фигура в звериной одежде остановилась на одном бархане,
и Томас решил, что в звериной душе калики наконец-то пискнуло нечто
человеческое, потому и решил подождать спутника. Не совсем потерян для
христианского спасения...
наверху, он уловил в накаленном воздухе едва слышные запахи, странно
знакомые, хотя явно никогда не слышал. Калика помахал рукой, Томас нехотя
поднялся, дважды падал и остаток пути проделал, как гордый лев, на
четвереньках.
верблюды паслись по самому краю, ветер трепал ветхое полотнище двух
шатров. Людей Томас не рассмотрел, наверняка лежат в тени у ручья. В
голове снова застучали молоты, все тело невыносимо зудело. Он едва
сдерживался от неистового желания сбросить все железо, раздеться донага и
драть себя когтями как дикий зверь дерет дерево, помечая места охоты.
вздрагивают губы, а в глазах поблескивает нечто похожее на слезы. Таким
Томас даже представить не мог всегда занудного и рассудительного искателя
Истины, испугался сам:
после долгого плача.-- Просто дивлюсь, как давно я не был здесь.
горбатые звери общипывают уцелевший куст чертополоха, названного здесь
верблюжьей колючкой. В оазис их не допускают, клочок зеленой земли
сужается с каждым годом.
тебя такие вздохи!
обвисшими, как от невыносимой тяжести, плечами начал спускаться с бархана.
Не оборачиваясь, сказал потвердевшим голосом:
я с нею ловил рыбу.
завтрашнего дня, ибо видел, как растет зеленое пятно, где снимет,
разденется, будет чесаться вволю и долго...
нырял на самое дно моря, доставал для нее раковины с жемчужинами. Она им
так радовалась! Это было как раз вот здесь, где мы идем. Тут стояли
огромные морские корабли с тремя рядами весел. А исполинский дворец царя
Амика возвышался вот там, где теперь другие корабли, двугорбые... Корабли
пустыни!.. Шапка падала, когда пытался посмотреть на покрытую золотом
крышу!
поменьше. Каркнул пересохшим голосом:
было ступить, чтобы пятки не подпалить на лаве... Голова трещала от
грохота: эти жерла били в небо камнями, будто воевали! Столько выбрасывали
камней и пепла, что неба не было видно вовсе...
уж шлем на голове, чем так заговариваться... Рыбу он ловил!
вовсе панцырную. Как вон ты, только в костяном доспехе, вроде рака...
Спокойную такую, не суетливую, не наглую...
навоза, но вместе с ним и аромат холодной воды, зеленых листьев, влажного
песка. Оазис был невелик, два десятка пальм, крайние торчат из песка,
наполовину засыпанные, а еще одну Томас увидел скрытую барханом почти до
вершинки. Пески наступали несокрушимо, мощно, песчаные горы передвигаются
медленнее, чем морские волны, но с такой же пугающей неотступностью.
выбивался бурно, вода будто кипела, но сил у ручейка хватало лишь шагов на
двадцать, а там он полностью растворялся среди надвигающийся песков.
Трое поднялись, все настолько закутаны в тряпки, что оставались узкие щели
для глаз, а на железного рыцаря посмотрели с явной насмешкой. Томас молча
взвыл от страстного желания тут же сбросить все и голым прыгнуть в родник.
вежливости для этого племени, он уже все понял по их одежде, манере
завязывания поясов.-- И широки ли их копыта?
железному спутнику. Отдохните с нами, разделите нашу скудную трапезу.
не спешили расставаться с хозяином, а калика степенно опустился на зеленый
коврик, скрестив ноги по-восточному. О чем они говорили, Томас не слушал и
слышать не желал, вода шипела на его руках как на раскаленной сковороде,
вскипала, взвивалась легкими облачками пара. Наконец он пал как лев на
четвереньки, сунул лицо в кипящий бурунчик ледяной воды, застонал от
наслаждения, ради которого стоило пройти пешком через все сарацинские
пустыни.
падение нравов, молодежь пошла не та, а Томас плескался до тех пор, пока
не свершилось неслыханное, во что час назад не поверил бы, а скажи такое,
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Зыков Виталий
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Посняков Андрей