Самуиловы очи с хитрым прищуром.
едва успел открыть рот, чтобы начать разговор.
потом еле слышно выругался, и Михал понял - это кто угодно, но только не
немая мама Баганта. Да, предстоявший разговор отнюдь не предназначался для
посторонних ушей, тут батька-Самуил был прав.
свою накидку отцу, собравшемуся усесться прямо на мокрое от росы бревно,
но Самуил только досадливо покосился на сына, встопорщил бороду - и Михалу
пришлось усаживаться на свою накидку самому.
утренним пурпуром небокрай над дальним лесом.
непростое. С таким к тебе никто, небось, не обращался - и вряд ли
обратится.
словно знавший, зачем приехал сын. - Рассказывай.
рассказал отцу все: и о жизни своей, и о муках своих, и о Беате, и о
молодом княжиче - и о замысле своем, как любовь Беатину на себя
поворотить.
ровно, расправив широкие плечи, на которых тяжкой буркой лежали его
немалые годы, и только лицо батьки было чернее тучи и продолжало дальше
мрачнеть - хотя такое казалось совсем невозможным.
сына. - Княжича-пустолайку на поединке зарубить - еще ладно, хоть и не
стоит он того. А вот к жене в душу ломиться, любовь с корнем вырывать - и
вовсе дело поганое. Это тебе не сорняк с огорода выполоть. Тут всего
человека искалечить можно. А потому вот тебе мой сказ: не дам я тебе, чего
просишь. И думать об этом забудь. А жена... жена тебя и так полюбит, дай
только срок. Дом, хозяйство, детишки пойдут...
душил его. - Сил моих больше нет терпеть да делать вид, что ничего не
замечаю! Дай мне нюх Воров отыскивать - я все сам сделаю! Разве ж я не
понимаю, что задумал?! У самого душа не на месте - а по-другому все равно
не смогу! Ничего в Беатиных закромах не трону, только пырей этот проклятый
вырву! И подручным - строго-настрого, чтоб даже Стражей не калечили,
только придержали! Разве ж я не понимаю... Люблю я ее, люблю смертно!
Помоги, батька!..
ума ни на грош не прибавилось! Поумнеешь - сам поймешь; а меня на грех не
подбивай! Видать, не больно-то женку свою любишь, раз на такую пакость
решился!
схватил отца за грудки, рывком приподнял, бешено сверкая очами - и, словно
на шпагу, напоролся на такой же бешеный, яростный взгляд отцовых глаз; две
не менее крепкие руки вцепились в него, и в этот момент никто бы не смог
назвать Михала приемным сыном Самуила-бацы - настолько похожи были их
искаженные гневом лица, старое и молодое...
Михалов камзол сведенные смертной судорогой пальцы - сжались, дрогнули,
ослабли, и осел на землю, беспомощно шаря по груди, батька-Самуил,
дернулся пару раз и застыл, уставясь в небо остановившимся взором.
холодеющее лицо.
считай, мертвого уже Самуила отгородиться, защититься от вломившегося в
его отходящую душу Михала. Отшвырнув бессильных в смертный час Стражей,
прорвался сын в тайники отцовой души, безошибочно найдя то, что искал, и
выбежал наружу, в себя, как бегут вон из горящего дома, обожженными
невидимыми руками прижимая к себе добычу - ни к чему дар мертвому, а вот
ему, воеводе...
пытающиеся успокоить беснующегося перед Михалом паренька, успевшие
отобрать у него и нож, и рушницу кремневую - от греха подальше; видать,
затмение нашло на молодого Мардулу - кто ж Михала не знает, Самуилова
сына; вот же, на руках отца несет - помер старик, жалко, да только годков
ему уж под восемьдесят было, вот и помер, никто его не убивал, ты
остынь-то, парень... и жег спину воеводы ненавидящий, цепкий, запоминающий
взгляд молодого Мардулы.
прийти в себя от услышанного. - Бог тебе судья, Михалек, а я не возьмусь
приговоры выносить. Жаль, что сразу не сказал... только чую, так, как ты
сам себя казнишь, ни один палач тебя казнить уж не сможет.
брата.
меня там дожидается. А у него - жена моя.
Гаркловского леса, аббатский возок, двое верховых и собака покинули
мельницу.
Опольем, и долго еще чесали потом языки хлопы панских маетков и
чорштынские бровары [бровар - пивовар], переговаривались меж собой
работники Хохоловской гуты [гута - стекольный завод] и купцы Тыньца, а в
корчме Рыжего Базлая и вовсе говорили о том без умолку с утра и до вечера.
единственным глазом, налившимся дурной кровью, на бушующее пламя, в
котором сыпал проклятиями умирающий мельник Стах и молчала безрукая
мельничиха, так и не попытавшаяся выбежать наружу; да что там князь -
провинциал [провинциал - руководитель католических монастырей провинции,
ставленник Ватикана] Гембицкий в фиолетовой мантии лично сопровождал
гневного Лентовского, и беспощадная слава борца с ересью бежала впереди
сурового доминиканца, заставляя вздрагивать во сне даже тех старух, кого
соседка сдуру обозвала ведьмой при свидетелях!
гайдуков деревянными вилами - уже смертельно раненный, он прорвался через
строй, зубами перехватив глотку того, кто пытался его связать, и ушел в
лес.
пулей... такого серебром надо!..
в гнилой берлоге седой вовкулак; и двое монахов из сопровождения
провинциала Гембицкого пропали неведомо куда - тот, что первым бросился с
факелом к Топоровой мельнице, и тот, что смеялся громче прочих в ответ на
проклятия горящего старика и кричал: "Туда тебе и дорога, колдун
проклятый!"
приближаясь к Шафлярам; и по ночам женщину мучили кошмары.
серебряной пряжкой, я напяливаю его на кулак и долго смотрю, представляя,
что смотрю сам на себя.
месяца.
что больше не могу быть собой - но и перестать быть я тоже не могу.
пряжке, насмешнику-месяцу, - это правильно, правильно... правильно это!"
дрожащего голоса, с никому не нужной орешины, пятнистым кружевом
сбрасывающей кору, путая в свежих лентах смущение и наглость вперемешку; с
картин, которые я невесть зачем вызывал в тумане, с мига, когда я
юродствовал, подобно прыщавому юнцу, и не раздумывая пожертвовал
драгоценной душой из моей заветной кубышки, лишь бы одна из Евиных дочерей
осталась жить.