тем более, вкалывать шесть месяцев на болотах...
падать. Ты этого не поймешь, Андрей.
такие усилия удержаться, что лучше уж сразу упасть. Я знаю, я это все
прошел.
боком выдвинулся в коридор. Андрей поставил перед Ваном стакан в
подстаканнике, придвинул тарелку с бутербродами. Ван поблагодарил,
отхлебнул из стакана и взял самый маленький бутерброд.
Извини, конечно, но это не совсем честно по отношению к другим.
Ван. - А что касается ответственности, то на мне лежит величайшая
ответственность. Моя жена и ребенок.
конечно, так. Но, согласись, Эксперимент требует от каждого из нас...
а я сюда бежал. Ты ищешь борьбы и победы, а я ищу покоя. Мы очень разные,
Андрей.
покоя, ты нашел бы тепленькое местечко и жил бы себе припеваючи. Здесь
ведь полным-полно тепленьких местечек. А ты выбрал себе самую грязную,
самую непопулярную работу и работаешь ты честно, не жалеешь ни сил, ни
времени... Какой уж тут покой!
Вселенной.
сначала грузчиком на складе. Потом машина назначила меня секретарем мэра.
Я отказался, и меня отправили на болота. Я отработал шесть месяцев,
вернулся и по закону, как наказанный, получил самую низкую должность. Но
потом машина опять стала выталкивать меня наверх. Я пошел к директору
биржи и объяснил ему все, как тебе. Директор биржи был еврей, он попал
сюда из лагеря уничтожения, и он меня очень хорошо понял. Пока он
оставался директором, меня не беспокоили, - Ван помолчал. - Месяца два
назад он исчез. Говорят, его нашли убитым, ты, вероятно, это знаешь. И все
началось сначала... Ничего, я отработаю на болотах и снова вернусь в
дворники. Сейчас мне будет гораздо легче - мальчик уже большой, а на
болотах мне поможет дядя Юра...
совершенно неприлично, как будто это не Ван сидел перед ним, а какое-то
диковинное существо. Впрочем, Ван ведь и в самом деле был диковинкой.
Господи, подумал Андрей. Какую же надо прожить жизнь, чтобы докатиться до
такой философии? Нет, я ему должен помочь. Просто обязан. Как?..
ехать совершенно незачем. Ты не знаешь случайно, кто теперь директором
биржи?
ничего не понимает и всего боится.
пришлось долго: видимо, Отто спал, как сурок. Наконец, он отозвался
прерывающимся, испуганно-сердитым голосом:
прокуратуры.
Потом он проговорил осторожно:
так укатала? Андрей говорит! Воронин!
деле, среди ночи? Фу ты, сердце как колотится... Что тебе?
без задоринки. Отто был со всем и полностью согласен. Да, он всегда
считал, что Ван находится на своем месте. Да, он безусловно полагал, что
директор комбината из Вана все равно не получится. Он очевидно и
недвусмысленно восхищен стремлением Вана остаться на столь незавидной
должности ("Побольше бы нам таких людей, а то все лезут вверх, что твои
горные егеря!.."), он с негодованием отвергает самое идею отправки Вана на
болота, а что касается закона, то он полон священного негодования
относительно идиотов и бюрократических кретинов, подменяющих здоровый дух
закона его мертвенной буквой. В конце концов закон существует, чтобы
ограничить поползновения разных ловкачей пролезть вверх, а людей, желающих
остаться внизу, он никак касаться не должен и не касается. Директор биржи
совершенно ясно понимал все это. "Да! - повторял он. - О да, конечно!"
что Отто согласился бы на любое его, Андрея Воронина, предложение -
например, назначить Вана мэром или, наоборот, посадить его в карцер. Отто
всегда питал к Андрею болезненно-благодарные чувства, потому, наверное,
что Андрей был единственным человеком в их компании (а может быть, и во
всем городе), который относился к Отто по-человечески... Впрочем, в конце
концов, важнее всего было дело.
совершенно спокоен, Андрей. Я дам указание, и Вана больше никто никогда не
тронет.
пропуск на выход.
подождешь до солнца? Смотри, сейчас опасно на улицах...
кланялся, сложив ладони перед грудью.
неловкостью. - Что я тебе - благодеяние, что ли, оказал? - он протянул
Вану пропуск. - Я спрашиваю, ты прямо сейчас пойдешь?
Прямо сейчас. Мусорщики, наверное, уже приехали...
бутербродами. Бутерброды были большие, свежие, с отличной ветчиной. -
Погоди-ка, - сказал он, вытащил из ящика старую газету и принялся
заворачивать бутерброды. - Возьмешь домой, для Мэйлинь...
но Андрей сунул пакет ему за пазуху, обнял за плечи и повел к двери. Он
чувствовал себя страшно неловко. Все было не так. И Отто, и Ван как-то
странно реагировали на его действия. Он ведь только хотел сделать все
по-справедливости, чтобы все было правильно и разумно, а получилось черт
знает что - благотворительность какая-то, кумовство, блат... Он торопливо
искал какие-то слова, сухие, деловые, подчеркивающие официальность и
законность ситуации... И вдруг ему показалось, что нашел. Он остановился,
поднял подбородок и, глядя на Вана сверху вниз, холодно сказал:
извинения за незаконный привод. Ручаюсь, что это больше никогда не
повторится.
был, строго говоря, незаконным. Был он, прямо скажем, вполне законным. А
во-вторых, следователь Воронин ни за что ручаться не мог, не имел такого
права... И тут он вдруг увидел глаза Вана - странный и очень знакомый
своей странностью взгляд, и он вдруг все вспомнил, и его обдало жаром при
этом воспоминании.
Ван.
не спросить. Ван выжидательно смотрел на него снизу вверх.
ночи?
спать, а я пошел мыть лестницы.
Прости, что так получилось... Или нет, подожди, я тебя провожу...
что Изя циник, всезнайка и болтун, то, что он готов высмеять - и
высмеивает - все на свете, что он неопрятен, брызгает, когда
разговаривает, мерзко хихикает, живет с вдовой, как альфонс, и неизвестно,
Бажанов Олег
Перумов Ник
Соломатина Татьяна
Володихин Дмитрий
Орлов Алекс
Мурич Виктор