конца двадцатых годов. Основное обвинение против лицеев: они противоречат
социалистической демократии, ибо готовят преподавательскую элиту. По сути
дела, антидемократическим объявлялся сам принцип зачисления в лицеи -
принцип отбора детей с достаточно ярко выраженными задатками, обещающими -
с известной долей вероятности - развернуться в педагогический талант.
Ташлинский лицей оказался только первой жертвой тогдашней АПН.)
восприняли ее по-разному. Но самым разным оказался, как всегда, наш
Аскольдик. Он объявил, что эта статья есть большая ошибка Г.А. Ни в какой
мере не затрагивая основных положений этой статьи, с коими он вполне
согласен, он тем не менее хочет подчеркнуть, что Г.А. выступил здесь как
поэт и социолог, в то время как от него (по мнению Аскольдика) требовалось
выступление педагога и политика. В результате вместо того, чтобы
утихомирить взбушевавшуюся стихию, он возбудил ее еще больше.
утихомиривать, он ставил перед собой совсем другую задачу - заставить
задуматься тех людей, которые способны задуматься.
задачу Г.А. не выполнил. Своей статьей он ухитрился оскорбить весь город,
чуть ли не каждого доброго гражданина, так что десять человек в городе,
может быть, и задумались, но зато десять тысяч только вконец
остервенились.
мало, - сказал он примирительно. - Дай бот каждому из вас на протяжении
всей жизни заставить задуматься десять человек. Не к народу ты должен
говорить, - продолжал он, возвысив голос с иронической торжественностью, -
но к спутникам. Многих и многих отманить от стада - вот для чего пришел
ты... Откуда?" Никто не знал, и Г.А. сказал: "Ницше. Это был большой поэт.
Однако ему весьма не повезло с поклонниками".
оглушительная какофония. Я бросился к окну. Вдоль всего фасада растянулась
толпа прилично одетых павианов. Добры молодцы. Человек цвести, наверное.
Все кривляются, все размахивают конечностями и неслышно орут на нас. У
каждого функен, включенный на полную мощность, и, кроме того, они
приволокли еще десяток стационарных _з_в_у_ч_к_о_в_, каждый ватт на сто, и
эти звучки тоже работают вовсю. Надо же - не поленились! Не поленились
притащить звучки, не поленились подняться в такую рань, не поленились
намалевать плакаты. На плакатах: "Носов, убирайся из города!", "Долой
дворянское гнездо!", "Лицеисты, стыдно! Вы должны быть с нами!" Морды
потные, налитые, волосы дыбом, как у диких, пасти разинуты, но что орут -
ничего не слышно за музыкой.
ребята из городского патруля. (Не без удовольствия узнал я среди них
Сережку Сенько, Рената Гияттулина, Рейнгарта Хансена с биологического и -
с особенным удовольствием - Ивана моего родимого Дроздова.) Не знаю, как
уж они там договорились с добрыми молодцами, но те ближе, чем на два шага,
к ним не приближаются. Не сразу заметил я в сторонке два "лунохода" и
кучку милиционеров. Угрюмых. Происходящее им явно не нравится. Издержки
демократии.
познакомился с лозунгами, я испытал сильнейший приступ естественного
раздражения. Но страха вначале не было совсем, это я помню точно.
процедуре обуздания и остужения нашего Аскольда. Будучи настоящим
суперменом и чемпионом города по субаксу, он побелел лицом, выпятил
челюсть и танком двинулся вниз по лестнице к выходу - наводить порядок.
Исполненный железной твердости, беспощадной последовательности и
абсолютной непримиримости. Девчонки с визгом повисли на нем с двух сторон,
но он их даже и не заметил. Пришлось тут уж и мне тряхнуть стариной, и
только втроем мы сначала притормозили, а в вестибюле и остановили его
неудержимое движение. Румянец вернулся ему на щеки, он принес нам
извинения за свою горячность, и мы все направились к Г.А.
нарисовало мне картину, как Аскольдик вырывается от нас, врезается в
толпу, и что тогда начинается? Лишь в этот момент я понял, что ничего
забавного у нас тут не происходит, что все держится на волоске, и стоит
этому волоску лопнуть, как волна зверства захлестнет и нас, и ребят из
патруля, и милицию, - не только в том смысле, что зверье растерзает нас,
но и в том смысле, что мы все сами сделаемся зверьми.
Аскольдика подвело именно оно. Выглянул он в окошко, увидел это кишение
зверья и испытан страх - но, будучи суперменом, бросился выбивать клин
клином, с каждым шагом к выходу сам все более превращаясь в зверя.)
Кроме нас в здании никого нет. Ни повара, ни библиотекаря, ни дежурного
преподавателя - никого. Только Серафима Петровна не испугалась. Даже
ночной вахтер таинственно исчез. Видимо, драпанул через хозяйственный
выход.
Последовали распоряжения. Зойке и Аскольду - отправиться на кухню,
готовить завтрак, а заодно и обед. Серафима Петровна уже там, будете на
подхвате. Остальным заниматься своими делами. Кстати, где наш де Сааведра?
крыше и снимал осаду на видеопленку, правда, к сожалению, без акустики.
Смешной он был - встрепанный, в одних трусах, и аппарат на ремне, как
автомат. Г.А. посмотрел на него с одобрением и продолжал: к окнам
желательно не подходить. То есть если очень интересно, то подходить,
разумеется. можно, но при этом языки не показывать, козу не делать и
вообще не совершать аллегорических телодвижений. Стекол жалко.
Все-таки настолько всеобщего взрыва озлобления и неприязни я не ожидал. В
рамках держалась только "Ташлинская правда". Все же прочие наши газеты
шипели и плевались, как ошпаренные коты.
Проповедь ложных утверждений, противоречащих самым высоким идеалам
социализма... Ядовитая проповедь провозглашения (проповедь
провозглашения!) мира между трудом и тунеядством... Претензии на роль
некоего гуру, проповедующего новую религию, проповедь взглядов, идейно
разоружающих строителей коммунизма... Приговоры: запретить
преподавательскую деятельность; выгнать на пенсию; в двадцать четыре часа
выдворить из города - через посредство административной высылки в
установленном порядке...
ненамного отстают от них господа наробразовцы, молодежные вожди,
заместители деканов и вообще кадровики всех мастей. Несколько рабочих с
"тридцатки", пара мастеров-наставников с крупнопанельного, и даже трое
каких-то неедяк, видимо, насмерть перепуганных размахом происходящего. И
уж совсем ни к селу ни к городу - военный комендант.
практически промолчал. Такое впечатление, что весь этот рык и рев -
действительно глас народа. Видимо, Г.А. своей статьей попал в самое
больное место, я даже не понимаю, в какое именно. О Флоре - почти ни
слова. Такое впечатление, что про нее забыли совсем. Мне даже в голову
пришло, что Г.А., может быть, нарочно выступил со своей статьей, чтобы
перевести огонь на себя. Чтобы они оставили в покое Флору и разрядились на
него.
Можем ли мы доверять подготовку будущих педагогов человеку, который
оказался столь беспомощным в своих собственных, личных делах? Не следует
ли предположить, что трогательная забота о тунеядствующей Флоре вызвана
соображениями, совершенно личными, весьма далекими от философии,
социологии, педагогики? И снова: не следует ли Г.А._Носову разобраться
сперва с собственными, частными делами, а потом уже заниматься
общественными?
"Ты что - не знаешь, что ли?" Я не знал. "Вырастешь, Ига, узнаешь", -
пробурчал Михей, и я вдруг понял, что узнать не хочу. Это какая-то
гадость, ну ее к черту.
отказать себе в удовольствии - цитирую дословно из "Известий":
автоматизированная линия по производству высококачественных брынз на
Ташлинском молочном комбинате имени Емельяна Пугачева..." и так далее.
Сначала была просто сумасшедшая какофония. Потом им это надоело (сами,
видимо, оглохли), и они принялись развлекаться: громовыми голосами читали
избранные выдержки из сегодняшних газет. Тоже надоело. Принялись
паясничать: "Внимание, внимание! Через пять минут здание лицея будет
взорвано на воздух! Предлагается всем находящимся в здании капитулировать.
Выходить без оружия по одному с интервалом в тридцать секунд, держа руки
за головой. Первым выходит Носов, лично..." На этом месте диктора
Самойлова Елена
Орлов Алекс
Ковальчук Вера
Панов Вадим
Перумов Ник
Посняков Андрей