грохочущий залп издевательств, дождался, пока Эрнест, тогда еще молодой,
всегда при галстуке бабочкой, - отсчитал сколько-то там зелененьких...
нет, тогда были еще не зелененькие, тогда были квадратные, королевские, с
какой-то полуголой бабой в плаще и в венке... дождался, спрятал деньги в
карман и неожиданно для себя самого цапнул со стойки тяжелую пивную кружку
и с размаху хватил ею по ближайшей хохочущей пасти... Рэдрик ухмыльнулся и
подумал: может, это и был Хлюст?
над ухом Артур. Он стоял рядом и тоже разглядывал карту.
было еще два крестика: один на склоне холма с деревом, другой на каменной
осыпи. Пудель и Очкарик. Тропа проходила понизу между ними. - Там
посмотрим, - повторил он, сложил карту и сунул ее в карман.
встряхивая рюкзак и прилаживая лямки поудобнее. - Ты идешь впереди, чтобы
я тебя каждую минуту видел. Не оглядывайся, а уши держи нараспашку. Мой
приказ - закон. Имей в виду, придется много ползти, грязи не вздумай
бояться, если прикажу, мордой в грязь без разговоров... Да курточку свою
застегни. Готов?
у него как не бывало.
ближайшего холма в сотне шагов от насыпи. - Ясно? Пошел.
спускаться с насыпи. Галька с шумом сыпалась за ним.
тяжелого рюкзака мускулами ног. Краем глаза он все время следил за
Артуром. Боится парень, думал он. Правильно боится. Предчувствует,
наверное. Если у него чутье как у папаши, то должен предчувствовать...
Знал бы ты, Стервятник, как обернулось дело. Знал бы ты, Стервятник, что я
тебя на этот раз послушаюсь. "А вот здесь, Рыжий, тебе одному не пройти.
Хочешь не хочешь, а придется тебе кого-нибудь с собой взять. Могу
кого-нибудь из своих отдать, кого не жалко...". Уговорил.
Может быть, все-таки обойдется, все-таки я не Стервятник, может быть,
словчим что-нибудь...
спускался, трясина затянула его по колено.
него.
следом. Трясина под ногами чавкала. Это была мертвая трясина - ни мошкары,
ни лягушек, даже лозняк здесь высох и сгнил. Рэдрик привычно посматривал
по сторонам, но пока все было вроде бы спокойно. Холм медленно
приближался, наполз на низкое еще солнце, потом закрыл всю восточную часть
неба. У камня Рэдрик оглянулся в сторону насыпи. Насыпь была ярко озарена
солнцем, на ней стоял поезд из десятка вагонеток, часть вагонеток
сорвалась с рельсов и лежала на боку, насыпь под ними была покрыта рыжими
потеками высыпавшейся породы. А дальше, в сторону карьера, к северу от
поезда, воздух над рельсами мутно дрожал и переливался, и время от времени
в нем мгновенно вспыхивали и гасли маленькие радуги. Рэдрик посмотрел на
это дрожание, сплюнул почти всухую и отвернулся.
Вон тряпье, видишь? Да не туда смотришь! Вон там, правее...
теперь лежит там специально для того, чтобы показывать умным людям дорогу.
Возьми два пальца влево от этого Хлюста... Взял? Засек точку? Ну примерно
там, где лозняк чуть погуще... Двигай туда. Пошел!
становилось все меньше, и скоро они шагали уже по сухим пружинистым
кочкам. А на карте здесь везде сплошное болото, подумал Рэдрик. Устарела
карта, давненько Барбридж здесь не бывал, вот она и устарела. Плохо. Оно,
конечно, по сухому идти легче, но лучше уж чтобы здесь было это болото...
Ишь вышагивает, подумал он про Артура. Как по центральному проспекту.
засунул в карман, а другой весело отмахивал, словно на прогулке. Тогда
Рэдрик пошарил в кармане, выбрал гайку граммов на двадцать и,
прицелившись, запустил ему в голову. Гайка попала Артуру прямо в затылок.
Парень ахнул, обхватил голову руками и, скорчившись, рухнул на сухую
траву. Рэдрик остановился над ним.
тебе не бульвар, ты здесь со мной не на шпацир вышел.
останешься. Пошел!
наверное, Красавчик Арчи. У нас был уже один красавчик, звали его Диксон,
а теперь его зовут Суслик. Единственный сталкер, который попал в
"мясорубку" и все-таки выжил. Повезло. Он-то, чудак, до сих пор думает,
что это его Барбридж из "мясорубки" вытащил. Черта с два! Из "мясорубки"
не вытащишь... Из Зоны он его выволок, это верно. Совершил Барбридж такой
геройский поступок! Только попробовал бы он не выволочь! Эти его штучки
тогда уже всем надоели, и ребята ему сказали в тот раз прямо: один лучше
не возвращайся. А ведь как раз тогда Барбриджа и прозвали Стервятником, до
этого он у нас в Битюках ходил...
же, еще не успев ни о чем подумать, крикнул:
между ними и насыпью разлеглась "комариная плешь", а может быть, она шла и
по самой насыпи, не зря же свалились вагонетки. Артур стоял как вкопанный,
он даже не обернулся.
еще не хватало. А меня кто-нибудь когда-нибудь жалел?.. Вообще-то да,
жалели. Кирилл меня жалел. Дик Нунан меня жалеет. Правда, он, может быть,
не столько меня жалеет, сколько к Гуте прислоняется, но, может быть, и
жалеет, одно другому не помеха у порядочных людей... Только мне вот жалеть
никого не приходится. У меня выбор: или-или... Он впервые с полной
отчетливостью представил себе этот выбор: или этот паренек, или моя
Мартышка. Тут и выбирать нечего, все ясно. Если только чудо возможно,
сказал какой-то голос изнутри, и он с ужасом и ожесточением задавил в себе
этот голос.
только лежала поодаль в засохшей траве длинная, насквозь проржавевшая
палка - миноискатель. Тогда многие пользовались миноискателями, покупали
втихаря у армейских интендантов, надеялись на эти штуки как на самого
господа бога, а потом два сталкера подряд за несколько дней погибли с
ними, убитые подземными разрядами. И как отрезало... Кто же все-таки был
этот Хлюст? Стервятник его сюда привел или он сам сюда пришел? И почему их
всех тянуло к этому карьеру? Почему я об этом ничего не слыхал?.. Дьявол,
припекает-то как! И это с утра, а что будет потом?
пот. Рэдрик покосился на солнце. Солнце было еще невысоко. И тут он вдруг
осознал, что сухая трава под ногами не шуршит, как раньше, а словно бы
поскрипывает, как картофельная мука, и она уже не колючая и жесткая, как
раньше, а мягкая и зыбкая, - она рассыпалась под сапогом, словно лохмотья
копоти. И он увидел четко выдавленные следы Артура и бросился на землю,
крикнув: "Ложись!"
заскрипел зубами от злости, что так не повезло. Он лежал, стараясь не
двигаться, все еще надеясь, что, может быть, пронесет, хотя и понимал, что
они попались. Жар усиливался, наваливался, обволакивая все тело, как
простыня, смоченная кипятком, глаза залило потом, и Рэдрик запоздало
крикнул Артуру: "Не шевелись! Терпи!". И стал терпеть сам.
только, но не выдержал Артур. То ли не расслышал, что ему крикнул, то ли
перепугался сверх всякой меры, а может быть, разом припекло его еще
сильнее, чем Рэдрика, - во всяком случае управлять собой он перестал и
слепо, с каким-то горловым воплем, кинулся, пригнувшись, куда погнал его
бессмысленный инстинкт - назад, как раз туда, куда бежать уж никак нельзя
было. Рэдрик едва успел приподняться и обеими руками ухватить его за ногу,
и он всем телом грянулся о землю, подняв тучу пепла, взвизгнул
неестественно высоким голосом, лягнул Рэдрика свободной ногой в лицо,
забился и задергался, но Рэдрик, сам уже плохо соображая от боли, наполз
на него, прижимаясь обожженным лицом к кожаной куртке, стремясь задавить,
втереть в землю, обеими руками держа за длинные волосы дергающуюся голову
и бешено колотя носками ботинок и коленями по ногам, по земле, по заду. Он
смутно слышал стоны и мычание, доносившиеся из-под него, и свой
собственный хриплый рев: "Лежи, жаба, лежи, убью...". А сверху на него все
наваливали и наваливали груды раскаленного угля, и уже полыхала на нем
одежда, и трещала, вздуваясь пузырями и лопаясь, кожа на ногах и боках, и
он, уткнувшись лбом в серый пепел, судорожно уминая грудью голову этого
проклятого сопляка, не выдержал и заорал изо всех си л...