валес, иби нил велис [где ты ни на что не способен, там ты не должен
ничего хотеть].
равно, где рассказывать анекдоты?
часа машинного времени.
спор о какой-то циклотации, и мне пришлось их прервать, чтобы они
трансгрессировали меня на полигон. Я им уже надоел, и, спеша от меня
отделаться, они провели трансгрессию с такой энергией, что я не успел
одеться и влетел в толпу зрителей спиной вперед.
Выбегалло торчал из свежевырытой траншеи и молодецки смотрел в большую
стереотрубу. Федор Симеонович и Кристобаль Хунта с сорокакратными
биноктарами в руках тихо переговаривались по-латыни. Янус Полуэктович в
большой шубе равнодушно стоял в стороне и ковырял тростью снег. Б.Питомник
сидел на корточках возле траншеи с раскрытой книжечкой и авторучкой
наготове. А Г.Проницательный, увешанный фото- и киноаппаратами, тер
замерзшие щеки, крякал и стучал ногой об ногу за его спиной.
полярного сияния появлялись, дрожа, среди звезд и исчезали вновь. Блестел
снег на равнине, и большой круглый цилиндр автоклава был отчетливо виден в
сотне метров от нас.
стереотрубу, товарищи, мы, обуреваемые сложными чувствами, замирая от
ожидания, наблюдаем, как защитный колпак начинает автоматически
отвинчиваться... Пишите, пишите, - сказал он Б.Питомнику. - И поточнее
пишите... Автоматически, значить, отвинчиваться. Через несколько минут мы
будем иметь появление среди нас идеального человека - шевалье, значить,
сан пер э сан-репрош... [рыцарь без страха и упрека]
беззвучно упала в снег. Из автоклава ударила длинная, до самых звезд,
струя пара.
страшный рев.
повалились друг на друга, и меня тоже опрокинуло и покатило. Рев все
усиливался, и, когда я с трудом, цепляясь за гусеницы грузовика, поднялся
на ноги, я увидел, как жутко, гигантской чашей в мертвом свете луны
ползет, заворачиваясь вовнутрь, край горизонта, как угрожающе
раскачиваются бронещиты, как бегут врассыпную, падают и снова вскакивают
вывалянные в снегу зрители. Я увидел, как Федор Симеонович и Кристобаль
Хунта, накрытые радужными колпаками защитного поля, пятятся под натиском
урагана, как они, подняв руки, силятся растянуть защиту на всех остальных,
но вихрь рвет защиту в клочья, и эти клочья несутся над равниной подобно
огромным мыльным пузырям и лопаются в звездном небе. Я увидел поднявшего
воротник Януса Полуэктовича, который стоял, повернувшись спиной к ветру,
прочно упершись тростью в обнажившуюся землю, и смотрел на часы. А там,
где был автоклав, крутилось освещенное изнутри красным, тугое облако пара,
и горизонт стремительно загибался все круче и круче, и казалось, что все
мы находимся на дне колоссального кувшина. А потом совсем рядом с
эпицентром этого космического безобразия появился вдруг Роман в своем
зеленом пальто, рвущемся с плеч. Он широко размахнулся, швырнул в ревущий
пар что-то большое, блеснувшее бутылочным стеклом, и сейчас же упал
ничком, закрыв голову руками. Из облака вынырнула безобразная, искаженная
бешенством физиономия джинна, глаза его крутились от ярости. Разевая пасть
в беззвучном хохоте, он взмахнул просторными волосатыми ушами, пахнуло
гарью, над метелью взметнулись призрачные стены великолепного дворца,
затряслись и опали, а джинн, превратившись в длинный язык оранжевого
пламени, исчез в небе. Несколько секунд было тихо. Затем горизонт с
тяжелым грохотом осел. Меня подбросило высоко вверх, и, придя в себя, я
обнаружил, что сижу, упираясь руками в землю, неподалеку от грузовика.
автоклав, зияла большая воронка. Из нее поднимался белый дымок и пахло
паленым.
перекошены. Многие потеряли голос, кашляли, отплевывались и тихо
постанывали. Начали чиститься, и тут обнаружилось, что некоторые раздеты
до белья. Послышался ропот, затем крики: "Где брюки? Почему я без брюк? Я
же был в брюках!", "Товарищи! Никто не видел моих часов?", "И моих!", "И у
меня тоже пропали!", "Зуба нет, платинового! Летом только вставил...",
"Ой, а у меня колечко пропало... И браслет!", "Где Выбегалло? Что за
безобразие? Что все это значит?", "Да черт с ними, с часами и зубами!
Люди-то все целы? Сколько нас было?", "А что, собственно, произошло?
Какой-то взрыв... Джинн... А где же исполин духа?", "Где потребитель?",
"Где Выбегалло, наконец?", "А горизонт видел? Знаешь, на что это похоже?",
"На свертку пространства, я эти шутки знаю...", "Холодно в майке, дайте
что-нибудь...", "Г-где же этот Выб-бегалло? Где этот д-дурак?"
специально, чтобы узнать наконец, что же такое настоящее счастье,
подскочил к нему, тряся сжатыми кулаками, и завопил:
моя шуба? Я буду на вас жаловаться! Где моя шапка, я спрашиваю?
озираясь. - Наш дорогой исполин...
Об-боронной Магии усилить. В-ваших идеальных людей н-на неприятельские
б-базы сбрасывать надо. Н-на страх аг-грессору...
Кристобаль Хозевич, молча, меряя его взглядом, швырнул ему под ноги
испачканные перчатки и удалился. Жиан Жиакомо, наспех создавая себе
видимость элегантного костюма, прокричал издали:
антипатию, но ничего подобного я и представить себе не мог...
До сих пор, неуверенно улыбаясь, они глядели каждому в рот, надеясь
что-нибудь понять. Затем они сообразили, что все идет далеко не в полном
соответствии. Г.Проницательный твердыми шагами приблизился к Выбегалле и,
тронув его за плечо, сказал железным голосом:
фотоаппарата и один киноаппарат.
он ура безуан де ву... [когда будет нужно - вас позовут] Подождите
объяснений.
воронкой уже стоял Роман.
остальное и еще много сверх того. Там были фото- и киноаппараты,
бумажники, шубы, кольца, ожерелья, брюки и платиновый зуб. Там были
валенки Выбегаллы и шапка Магнуса Федоровича. Там оказался мой платиновый
свисток для вызова авральной команды. Кроме того, мы обнаружили там два
автомобиля "Москвич", три автомобиля "Волга", железный сейф с печатями
местной сберкассы, большой кусок жареного мяса, два ящика водки, ящик
жигулевского пива и железную кровать с никелированными шарами.
теперь можно начать дискуссию. "Задавайте вопросы", - сказал он. Но
дискуссии не получилось. Взбешенный Магнус Федорович вызвал милицию.
Примчался на "газике" юный сержант Ковалев. Всем нам пришлось записаться в
свидетели. Сержант Ковалев ходил вокруг воронки, пытаясь обнаружить следы
преступника. Он нашел огромную вставную челюсть и глубоко задумался над
нею. Корреспонденты, получившие свою аппаратуру и увидевшие все в новом
свете, внимательно слушали Выбегаллу, который опять понес демагогическую
ахинею насчет неограниченных и разнообразных потребностей. Становилось
скучно, я мерз.