Чтение 30–й страницы книги ~Наше сердце~

подали вермут. Он просидел там до вечера, слушая дрозда, свистевшего в
клетке, и поглядывая на проходившую изредка мимо него служаночку,
решившую пококетничать и порисоваться перед гостем, которому, - это ей
было ясно, - она пришлась по вкусу.

Он ушел, как и накануне, повеселев от шампанского, но темнота и
ночная прохлада быстро рассеяли легкое опьянение, и неодолимая тоска
снова проникла ему в душу. Он думал: "Что же мне делать? Остаться здесь?
Надолго ли я обречен влачить эту безотрадную жизнь?" Он заснул очень
поздно.

На следующий день он опять покачался в гамаке, и вид человека,
закидывавшего сеть, навел его на мысль заняться рыбной ловлей. Лавочник,
торговавший удочками, дал ему несколько советов по поводу этого
умиротворяющего вида спорта и даже взялся руководить его первыми
опытами. Предложение было принято, и с десяти часов до полудня Мариолю с
большими усилиями и великим напряжением внимания удалось поймать три
крошечные рыбки.

После завтрака он снова отправился в Марлот. Зачем? Чтобы убить
время.

Служаночка встретила его смехом.

Такое приветствие показалось ему забавным; он улыбнулся и попробовал
вызвать ее на разговор.

Чувствуя себя более непринужденно, чем накануне, она разговорилась.
Ее звали Элизабет Ледрю.

Мать ее, домашняя портниха, умерла в прошлом году; ее отец, счетовод,
всегда пьяный, вечно без места, живший на счет жены и дочери, внезапно
исчез, так как девочка, которая шила в своей мансарде теперь с утра до
ночи, не могла одна зарабатывать на двоих. Устав от этого однообразного
труда, она поступила служанкой в дешевый ресторанчик и пробыла там около
года; она очень устала, а в это время хозяин "Гостиницы Коро" в Марлот,
которому она как-то раз прислуживала, пригласил ее на лето вместе с
двумя другими девушками, которые должны приехать немного позже. Этот
содержатель гостиницы, видимо, знал, чем привлечь посетителей.

Рассказ пришелся по душе Мариолю. Он ловко расспрашивал девушку,
обращаясь с ней, как с барышней, и выведал у нее много любопытных
подробностей об унылом и нищем быте семьи, разоренной пьяницей. А она,
существо заброшенное, бездомное, одинокое и все же веселое благодаря
своей молодости, почувствовав неподдельный интерес со стороны этого
незнакомца и живое участие, была с ним откровенна, раскрыла ему всю
душу, порывов которой она не могла сдерживать так же, как и своего
проворства.

Когда она умолкла, он спросил:

- И вы.., будете служанкой всю жизнь?

- Не знаю, сударь. Разве я могу предвидеть, что со мной будет
завтра?

- Надо все-таки подумать о будущем. Легкая тень озабоченности легла
на ее лицо, но быстро сбежала.

- Покорюсь тому, что выпадет мне на долю. Чему быть - того не
миновать, - сказала она.

Они расстались друзьями.

Он пришел через несколько дней, потом еще раз, потом стал ходить
часто, - его безотчетно влекла туда простодушная беседа с одинокой
девушкой, легкая болтовня которой рассеивала его печаль.

Но вечерами, когда он возвращался пешком в Монтиньи, думая о г-же де
Бюрн, на него находили страшные приступы отчаяния. С рассветом ему
становилось немного легче. Когда же наступала ночь, на него снова
обрушивались терзавшие душу сожаления и дикая ревность. Он не получал
никаких известий. Он сам никому не писал, и ему никто не писал. Он
ничего не знал. Возвращаясь один по темной дороге, он представлял себе
развитие связи, которую он предвидел между своей вчерашней любовницей и
графом Бернхаузом. Навязчивая мысль с каждым днем все неотступнее
преследовала его. "Этот, - размышлял он, - даст ей именно то, что ей
нужно: он будет благовоспитанным светским любовником, постоянным, не
слишком требовательным, вполне довольным и польщенным тем, что стал
избранником такой обворожительной и тонкой кокетки".

Он сравнивал его с собой. У графа, разумеется, не будет той
болезненной чувствительности, той утомительной требовательности, той
исступленной жажды ответной нежности, которые разрушили их любовный
союз. Как человек светский, сговорчивый, рассудительный и сдержанный, он
удовольствуется малым, так как, по-видимому, тоже не принадлежит к
породе страстных людей.

Придя однажды в Марлот, Андре Мариоль увидел в другой беседке
"Гостиницы Коро" двух бородатых молодых людей в беретах, с трубками в
зубах.

Хозяин, толстяк с сияющим лицом, тотчас же вышел его приветствовать,
- он чувствовал к этому верному посетителю отнюдь не бескорыстное
расположение.

- А у меня со вчерашнего дня два новых постояльца, два живописца, -
объявил он.

- Те двое?

- Да; это уже знаменитости; тот, что поменьше, получил в прошлом году
вторую медаль.

Рассказав все, что знал о новоявленных талантах, он спросил:

- Что вы сегодня изволите пить, господин Мариоль?

- Пошлите мне, как всегда, бутылку вермута.

Хозяин ушел.

Появилась Элизабет, неся поднос с бокалом, графином и бутылкой. Один
из художников крикнул:

- Ну что же, малютка, мы все еще дуемся?

Она ничего не ответила, а когда подошла к Мариолю, он увидел, что
глаза у нее красные.

- Вы плакали? - спросил он.

- Да, немного, - коротко ответила она.

- Что случилось?

- Эти два господина нехорошо со мной обошлись.

- Что они сделали?

- Они приняли меня за какую-то...

- Вы пожаловались хозяину? Она грустно пожала плечами.

- Ах, сударь! Хозяин.., хозяин!.. Знаю я его теперь.., нашего
хозяина!

Мариоль, взволнованный и немного рассерженный, сказал:

- Расскажите мне все.

Она рассказала о грубых и настойчивых приставаниях новоприбывших
мазил. Потом она снова расплакалась, не зная, что ей делать в чужом
краю, без покровителя, без поддержки, без денег, без помощи.

Мариоль неожиданно предложил:

- Хотите перейти ко мне в услужение? Вам будет у меня неплохо... А
когда я вернусь в Париж, вы поступите, как вам заблагорассудится.

Она вопросительно посмотрела ему прямо в лицо. Потом вдруг сказала:

- Очень даже хочу.

- Сколько вы здесь получаете?

- Шестьдесят франков в месяц. И с беспокойством добавила:

- Кроме того, чаевые. Всего-навсего франков семьдесят.

- Я положу вам сто франков. Она удивленно переспросила:

- Сто франков в месяц?

- Да, это вам подходит?

- Еще бы!

- Вы будете только прислуживать мне за столом, заботиться о моих
вещах, белье и одежде и убирать в комнатах.

- Понимаю, сударь!

- Когда вы придете?

- Завтра, если вам угодно. После того, что случилось, я обращусь к
мэру и уйду во что бы то ни стало.

Мариоль вынул из кармана два луидора и, протягивая ей, сказал:

- Вот вам задаток.

Лицо ее озарилось радостью, и она решительно проговорила:

- Завтра, до полудня, я буду у вас, сударь.

Глава 2

На следующий день Элизабет явилась в Монтиньи с крестьянином, который
вез в тачке ее чемодан. Мариоль отделался от одной из своих старушек,
щедро вознаградив ее, и вновь прибывшая заняла комнатку в третьем этаже,
рядом с кухаркой.

Когда она предстала перед своим хозяином, она показалась ему другой,
чем в Марлот, не такой общительной, более застенчивой: она стала его
служанкой, в то время как там, под зеленым шатром в саду ресторана, она
была чем-то вроде его скромной подружки.

Он объяснил ей в немногих словах, что ей предстоит делать. Она
выслушала очень внимательно, устроилась и взялась за работу.

Следующая неделя не внесла в душу Мариоля значительной перемены. Он
только заметил, что стал реже уходить из дому, потому что у него уже не
было прежнего предлога для прогулок в Марлот, и дом, пожалуй, казался
ему менее мрачным, чем в первые дни. Его горе понемногу утихало, как
утихает все; но на месте раны зарождалась неодолимая грусть, глубокая
тоска, похожая на медленную и затяжную болезнь, тоска, которая иногда
приводит к смерти. Вся его прежняя живость, пытливость ума, интерес к
ранее занимавшим и радовавшим его вещам умерли в нем, сменились
отвращением ко всему и неодолимым равнодушием, которое лишало его сил
подняться и погулять. Он уже не покидал усадьбы, - он переходил из
гостиной в гамак, из гамака в гостиную. Главным его развлечением было