жестоко жгла ему душу, теперь только ныла, как заживающий рубец.
Было уже утро, и на пристань прибыл поезд, привезший пассажиров из Пари-
жа.
дей, которые разыскивали свои каюты, перекликались, спрашивали о чем-то
и отвечали невпопад в суматохе начавшегося путешествия. Поздоровавшись с
капитаном и пожав руку сослуживцу, судовому комиссару, он вошел в ка-
ют-компанию, где несколько англичан уже дремали по углам. Это была боль-
шая комната с облицованными белым мрамором стенами и с золочеными баге-
тами; в высоких зеркалах отражались казавшиеся бесконечными ряды длинных
столов и вращающихся стульев, крытых алым - бархатом. Одним словом, это
был плавучий холл, огромный плавучий космополитический холл, где собира-
ются за общим столом богачи всех частей света. Бьющая в глаза роскошь
была та же, что в больших отелях, в театрах, в общественных местах, -
крикливая и безвкусная, ласкающая глаз миллионеров.
для второго класса, как вдруг вспомнил, что накануне вечером на судно
погрузили большую партию эмигрантов, и спустился в межпалубное помеще-
ние. Когда он очутился там, у него перехватило дыхание от тошнотворного
запаха, свойственного нищему и грязному люду, от зловония человеческого
тела, зловония более отвратительного, чем запах звериной шерсти или ще-
тины. В каком-то подобии подземелья, темном и низком, как забои в рудни-
ках, сотни мужчин, женщин и детей лежали на дощатых нарах или, сбившись
в кучу, сидели на полу. Пьер не мог рассмотреть отдельных лиц, он видел
только толпу грязных, оборванных людей, толпу отверженных, наголову раз-
битых жизнью. Измученные, раздавленные, они уезжали вместе с изможденны-
ми женами и детьми-заморышами в неведомые края, теша себя надеждой, что
там, быть может, не умрут с голоду.
об их бесплодных усилиях, об ожесточенной, ежедневно тщетно возобновляе-
мой борьбе, об энергии, растраченной этими несчастными, которые намере-
вались заново начать неведомо где такую же жизнь безысходной нужды, и
ему хотелось крикнуть им: "Да бросайтесь вы лучше в воду со своими сам-
ками и детенышами!" И сердце его так заныло от жалости, что? он поспешил
уйти, не в силах больше выносить эту картину.
тобою подольше.
вдруг, что ее волосы, месяц назад только начинавшие седеть, теперь почти
совсем побелели.
кутке; сам он сел на койку. Дверь оставалась открытой, и мимо нее толпа-
ми сновали люди, точно по улице в праздничный день; огромный пароход был
наводнен провожающими и целой армией любопытных. Они расхаживали по ко-
ридорам, салонам и даже просовывали головы в каюту, а снаружи раздавался
шепот: "Это помещение врача".
захотелось опять открыть ее, потому что в суете, царившей на пароходе,
не так заметно было, что все смущены и не знают, о чем говорить.
сильные толчки, а затем пространно объяснил систему затвора. Ролан, в
свою очередь, спросил:
ми на белых бумажных наклейках.
ней вещества, потом вторую, третью и прочел форменный курс терапии, ко-
торый все слушали, казалось, с большим вниманием.
чувств.
слова команды, и он объявил:
тить вас, чтобы попрощаться с вами в открытом море.
хотел произвести впечатление на пассажиров "Лотарингии", вскочил с мес-
та:
больше побледнело.
гую щеку восковой белизны; он поцеловал ее, не говоря ни слова. Потом он
пожал руку г-же Роземильи и брату, спросив при этом:
жирами, носильщиками и матросами.
нетерпения.
"Лотарингию" с пристанью.
жал "Жемчужину" наготове.
дней, когда морская гладь кажется холодной и твердой, как сталь.
волнорезе, на обоих молах, даже на гранитном парапете огромная толпа,
суетливая, шумная, поджидала "Лотарингию".
молом.
повторял:
Ролан воскликнул:
ла... Пришлось взять буксир... Идет... браво! Проходит между молами!..
Слышите, как кричит толпа... браво!.. Ее ведет "Нептун"... Уже виден
нос... вот она, вот она... Черт возьми, какая красота! Черт возьми! Вы
только поглядите!..
только г-жа Ролан не шевелилась.
ходил на гусеницу, медленно и величественно выходил из порта. И жители
FaBpia, сгрудившиеся на молах, на берегу, у окон, внезапно подхваченные
патриотическим порывом, стали кричать: "Да здравствует "Лотарингия"! -
приветствуя корабль и рукоплеща этому великолепному спуску на воду, это-
му разрешению от бремени большой морской гавани, отдавшей морю самую
прекрасную из своих дочерей. "Лотарингия", пройдя узкий проход между
двумя гранитными стенами и почувствовав себя наконец на свободе, бросила
буксир и пошла одна, точно огромное, бегущее по воде чудовище.
развила полную скорость, - день был ясный, безветренный. Босир, наведя
подзорную трубу, объявил:
видно. Внимание!
ны", почти касаясь ее.
ла своего сына, своего Пьера, он стоял на палубе, в фуражке с галунами,
и обеими руками посылал ей прощальные поцелуи.