стол соберут!
поварню, из-под кровли которой густо и вонюче дымило. Внутри было нечто,
напомнившее Микуле не то логово сатаны, не то ведьмино урочище. Рядами
стояли разноличные горшки и сосуды с каким-то варевом, свисали с потолка
пучки трав и зелий, а в обширной печи варилось что-то непредставимое, и
дух был такой, что шибало с ног.
печи, попробовал, чуть скривясь, какую-то смесь из горшка. В поварне было
темно и сумрачно. Вот из-за печи вышел некто черный, в спутанных волосах
(и Микула чуть было не выговорил: <Чур меня, чур!>). Вопросил что-то у
Кузьмы на неведомом языке, словно бы даже и не греческом, бегло, без
интереса глянув на молодого, в палевого шелку рубахе, в зеленых набойчатых
портах и тимовых сапогах с загнутыми носами боярина. Кузьма ответил
черному мужику на том же халдейском языке, покачал головою. Пояснил
Микуле:
неделю, две, а то два-три дня - и конец! Бьемси, бьемси тута, а все толку
нет! Уж Господней кары, видать, человечьим умением не отворотишь! - Он
широко осенил себя крестным знамением, и Микула тут только узрел в углу
невидную икону с ликом Николая-угодника. - По Галенову и Иппократову
учению творим! - с оттенком гордости произнес Кузьма. - И остановили б, да
крысы вот...
все в тварном мире одно с другим съединено! - поучительно, с бледною
усмешкой к простоте собеседника изрек Кузьма. - Без пчелы, без шмеля,
смотри, нету и урожая! Птица певчая хранит сады от червя; всякое былие
малое и то на потребу человеком. Всяк зверь для своей надобности служит. И
скимен-лев, и хищный волк, и медведь, и инрог, что в жарких странах
обитает... Богом создано! Превышним разумом! Стало, чего и не понимаем
враз по невежеству своему, и то всяко полезно и надобно в мире сем.
слезы выжало из глаз.
шли назад через двор. - Мыслю, однако, не все возможно человеку, в ином
положен предел жестокий, и тут бейся не бейся... А иного не измыслишь,
кроме как - молитва и пост! Мнихов, поглянь, все же меньше мрет, нежели
мирян.
адского варева, верно, приставшие к платью и волосам, так и не понимая до
конца, был ли тот, черный, целителем из иной земли, колдуном ли, али самим
нечистым, коего Кузьма, связав молитвою, обязал работати на христиан. С
удовольствием принял предложение Кузьмы омыть еще раз руки, лицо и бороду.
Только тогда мерзкий запах несколько отошел от него. В доме родительском
тоже собирали травы и зелья варили, но такого он у родителя-батюшки не
видывал никогда.
духовник да Кузьма.
чуге, открыв густо шитую шелками грудь рубахи белого тонкого полотна,
небрежно вытирал пальцы о разложенный по краю стола рушник. О посыле в
Суздаль речи не было. Разговор шел все о том же: о травах, стихиях, из
коих составлены мир и человек, о причинах болезней, о том, что добрый врач
<естеству служитель и в болезнех сподвижник> и что природе надобно
помогать, а не перечить ей. Коснулись и того, почему отмечают третины,
девятины и сороковины по покойнику, и Микула с удивлением узнал, что в
дядином терему совсем не чтут <Диоптру>, по каковой указанные дни
объяснялись явлениями Христа ученикам своим в третий и девятый дни и
вознесением его на сороковой день на небо.
Кузьма, - в третий день пременяется в кровь и живописуется сердце, в
девятый же день сгустевается в плоть и составляется в уды членовы, в
сороковой же в видение совершенно воображается, - он отложил вилку и
поднял указующий перст: - Тако же и после смерти обратное творению ся
совершает: в третий день изменяется человек, в девятый же раздрушается и
сливается всяко сохраняему токмо сердцу, а в сороковой же и самое сердце
раздрушается. И энергии истекают в те же дни и часы! Сего ради третины,
девятины и сороковины творят умершим.
и прожевывая кусок стерляди, подтвердил:
Кузьма. - Те самые, о коих отец Палама бает! Пото и Христос являлся верным
в указанные дни! А в сороковой день силу его, исходящу из ветхой плоти,
стало возможно зрети учеником!
всерьез Микула.
Кузьма. - Зри окрест! Все земное, тварное тою же силою создано!
племяннику новые куски севрюги.
лето и осень, и что подобает теперь, и не надобно ли уже отврещись от
многая рыбы, поскольку в летнюю пору умножение черной желчи предстоит и
надобно очищать утробу питием трав и воздержанием...
еще и еще. Юный сын Тимофеев, Семен, сидел опрятно, в речи старших не лез,
но слушал, видимо, в оба уха, и потому, захотев отрезать себе еще жирной
рыбы, смутился и начал поглядывать то на отца, то на духовника с Кузьмою.
пока не грозит.
Покос-от не проворонят у ево?
Тимофей. - По кустам да по лощинам, по сыри, больше наберешь! Где лонись
была крапива жигучая да мокредь, ныне травы добрые выстали. Земля-матушка
- она тоже свое знает паче нас с тобой!
кровопускания и спорили, когда надобно отворять кровь, и кому, и откуда.
Тимофей махнул рукою, вставая из-за стола:
во внутренние горницы, на пороге изложни, оборотясь, строго вопросил: -
Ехать-то готов?
выехать надобно. У меня и ночуй. Холопам накажешь, не умедлили б с зарею!
князь, стесненный и московитами и собственным братом, порешил устроить
Вельяминовым почетную встречу.
подъезде к городу - дружина и бирючи. На княжеском дворе от ворот до
терема были расстелены сукна и по обе стороны выстроены <дети боярские> в
дорогих доспехах, с узорным оружием в руках. Начищенное железо сверкало и
плавилось на солнце. Горожане и купцы, набежавшие на глядень, теснились по
сторонам. Иван и Тимофей Вельяминовы, племянник с дядей, важно вышагивали,
сойдя с коней, в ферязях цареградского аксамита, в шитых жемчугом сапогах,
в отороченных соболем, невзирая на жару, шапках. Микула следовал сзади
брата, тоже разряженный, с любопытством озирая княжой двор и собравшуюся
суздальскую вятшую господу. Все явно в лучшем своем, иные, почитай, в
единственном праздничном платье, все спесиво-чопорные, как и князь, что
вышел на крыльцо и стоял прямой, сухопарый, высокий, задрав бороду, не то
гордясь, не то гневая на удачливых соперников своих.
Мор в Суздале, собрав свою законную жатву, начал уже утихать, и потому
глядельщики собирались толпами без особого опасу. Наконец провели в
терема. Послам было представлено княжое семейство. И с этого мига Микула,
дотоле внимательно разглядывавший лица, одежды, иконные лики в соборе,
горожан, лавки, оружие, - умер, воскрес и не замечал уже больше ничего.
сыновья князя и две дочери, одна еще почти девочка, Дуня, с распахнутым
взором больших бирюзово-синих глаз, статная, чуть заметно курносая,
обещающая стать писаною красавицей года через два, и старшая, Маша,
потемнее сестры волосом и взором, с темно-синими строгими глазами, с
продолговатым гордым лицом точеной, надменной, почти иконописной красоты,
с непредставимо долгими ресницами, от которых на нежные щеки ложились
тени, и казалось, когда она распахивала очи, взглядывая, подымался
тревожный ветер в палате. Словом, Микула, хоть и был не робок, и собою
хорош, и статен, и родом высок, и в Суздаль прибыл как победитель в стан
побежденного супротивника, а оробел, истаял, истерял мгновением волю и
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия