не беспокоит меня.
медицина ничем не могла им помочь. А между тем от людей требовалась работа:
военный корабль должен сохранять свое место в строю и двигаться вперед, не
останавливаясь ни на одну минуту. Тут выступали на сцену в качестве докторов
боцманы и унтер-офицеры. Они знали средства, правда очень жестокие, но
весьма радикальные. Если у
бледно-серым, а глаза, мутнея, безжизненно угасали, то на него, как ястреб
на голубя, налетал боцман или унтер и с грозной бранью начинал стегать его
медной цепочкой от дудки или резиновым линьком. От невыносимой боли
избиваемый извивался ужом, на теле у него моментально вздувались рубцы, но
зато после этого он так же моментально свежел, наливался кровью, в глазах
появлялся блеск, словно при встрече с возлюбленной. На некоторых из команды
такие меры настолько действовали, что потом достаточно было только увидеть
капральские усы, чтобы тошнотворное состояние у человека сразу, словно по
волшебству, исчезало.
ста тонн угля. Волны, наседая на корму, постепенно размывали его и
выбрасывали за борт, и не было возможности спасти драгоценное топливо.
оказывались под бурлящим слоем океана. Как ни старались мы защитить свой
броненосец, задраивая все люки, иллюминаторы и горловины, однако вода
проникала в него всюду, разливалась по каютам и палубам, в подбашенных
отделениях.
Васильевым. Он был весь мокрый и все-таки не уходил вниз, под прикрытие.
теперь, прячась от брызг и ветра за рубку, он стоял с секундомером в руке,
наблюдая за размахами бури.
за что-нибудь хватались. Казалось, что бушующий воздух подхватит нас и,
крутя, понесет в пространство, как пушинки. Даже высота мостика не спасала
людей от брызг и клочьев пены.
всю энергию бури, что можно было бы с нею натворить!
ее равнялась сорока футам. "Орел", содрогаясь, дыбился и лез на водяную
гору, как фантастически огромный бегемот, а потом, перевалив через нее,
бессильно нырял носом в разверзшуюся падь, задирая к небу корму. В одну
минуту он переваливался с борта на борт восемь раз. Мало того, в течение той
же минуты броненосец в миллион пудов весом поднимался шесть раз на высоту
четырехэтажного дома - и все это с такой легкостью, как будто он не превышал
тяжести детской люльки. Несмотря ни на что, он шел вперед десятиузловым
ходом. Вместе с ним и мы испытывали четырехмерное движение.
смерти, мечтал о счастье или отчаивался, работал или спал, творил молитвы
или ругался, - буря не переставала мотать его в разные стороны и шесть раз в
минуту поднимать, как на лифте, вверх на сорок футов.
еще лучше и бортовые срезы. Волна, попадая на один срез, предотвращает
размах судна в противоположную сторону. Все четыре однотипных броненосца -
"Суворов", "Александр III", "Бородино" и наш - сконструированы в отношении
бортовой качки довольно удачно. А вот "Ослябя" сделан по-другому, а потому и
крен у него больше, чем у нас.
свалившись на тот или иной борт, никогда уже, больше не поднимется. Но они
выпрямлялись и шли вперед наравне с правой колонной броненосцев. В общем,
все четырнадцать кораблей являли собою изумительное зрелище, окутываясь в
лохмотья пены и беспрестанно совершая бешеный танец. Иногда какой-нибудь из
броненосцев, шедших впереди нас, совершенно скрывался между
показывая лишь верхушки мачт. Это происходило внезапно, с такой быстротой,
словно у него отвалилось днище и судно сразу тянуло в пучину. Но проходили
секунды, и тот же корабль, словно выпираемый сверхъестественной силой, снова
взбирался на кипящий гребень водяного массива.
нас, что-то случилось с машиной. Она подняла сигнал, что не
управляться. С флагманского корабля ей ответили: "Исправить повреждения и
идти самостоятельно". Она повернулась бортом к волне и, отставая, закачалась
еще больше, беспомощная, как арбузная корка.
перекатывались через ее корпус. На ее палубе вокруг фок-мачты засуетились
люди, стараясь поставить фок, кливер и стаксель, чтобы увалить нос под ветер
и придать кораблю жизнь. Паруса наконец подняли, убогие и жалкие, но это
нисколько не помогло "Малайе". Она продолжала, показывая подводную часть,
размахиваться на волнах, лишенная хода. На мачте ее взвился новый сигнал:
"Терплю бедствие". Но ни одно судно не подошло к ней на помощь. Обе колонны
прошли мимо "Малайи", оставляя ее во власти бури.
провожая глазами "Малайю".
нагрудники. Вслед за ними, печально качаясь на волнах, показался гребной
катер, наполненный водой. Вскоре узнали от сигнальщиков,
принадлежал "Суворову" и был сорван бурей со шлюп-балок.
направление ближе к африканскому берегу. Наступающая ночь скрыла его из виду
эскадры.
при благоприятной погоде. На броненосце были открыты все иллюминаторы, люки,
пушечные порты. Над ними тихо бродили редкие облака, радостно сияло солнце,
легким дуновением ветра умерялась жара.
Мадагаскара. Ведь там мы должны соединиться с отрядом адмирала Фелькерзама,
который направился туда через Суэцкий канал. Туда же должны прийти крейсеры
из России: "Олег", "Изумруд" и другие суда. А как обстоит дело с покупкой
аргентинских и чилийских крейсеров? Держится ли осажденный Порт-Артур и цела
ли заблокированная в нем японцами наша 1-я эскадра? Все это были волнующие
вопросы, ответы на которые мы узнаем только на Мадагаскаре.
флагманским кораблем завязался продолжительный разговор сигналами. Адмирал
расточал на нее свой гнев, угрожая отдать под суд виновников. "Камчатка"
оправдывалась, ссылаясь на плохое качество угля, с которым кочегары, сколько
ни стараются, не могут нагнать давление в котлах более восьмидесяти фунтов.
Затем она запросила у адмирала разрешения выбросить за борт сто пятьдесят
тонн негодного угля, чтобы добраться до хорошего.
норд-остовый шквал. Показалась южная оконечность Мадагаскара. Под покровом
густых облаков температура была невысокая, но в насыщенном парами воздухе
трудно было дышать.
оказалось на своем месте. Адмирал выслал дозорной цепью крейсеры вправо и
влево от курса. Однако поиски их не дали никаких результатов.
него в двадцати милях. После непродолжительного шквала небо очистилось от
облаков. В сиянии солнца, поднимавшегося до восьмидесяти семи градусов
высоты, остров был виден простым глазом. Над горизонтом заманчиво голубели
гористые берега.
бледно зеленеющего неба гасли звезды. Слева от нас лежал Мадагаскар, пока
еще мутный и загадочный, как пьяный бред. Эскадра шла вдоль восточного
берега острова, постепенно приближаясь к нему. Справа широким веером
раскинулась заря, безмерно щедрая на цветистые краски, на затейливую игру
тонов. Океан еще не проснулся, но уже румяно заулыбался. В такие моменты,
обласканный чудесной свежестью утра, ждешь чего-то необыкновенного
смотришь на все широко раскрытыми глазами. Вот радостно заструились,
пронизывая. душистый соленый воздух, первые лучи солнца.
синью, зеркальная равнина расплавилась в косом блеске, вся в страстном и
жарком трепете ослепительных бликов.