их.
выставив против него иконы:
дом.
и слушать истории про чудного колдуна. Но все почти говорили разно, и
наверно никто не мог рассказать про него.
Все повеселело снова. Музыканты грянули; дивчата, молодицы, лихое коза-
чество в ярких жупанах понеслись. Девяностолетнее и столетнее старье,
подгуляв, пустилось и себе приплясывать, поминая недаром пропавшие годы.
Пировали до поздней ночи, и шоровали так, как теперь уже не пируют. Ста-
ли гости расходиться, но мало побрело восвояси: много осталось ночевать
у есаула на широком дворе; а еще больше козачества заснуло само, непро-
шеное, под лавками, на полу, возле коня, близ хлева; где пошатнулась с
хмеля козацкая голова, там и лежит и храпит на весь Киев.
масскою дорого'ю и белою, как снег, кисеею покрыл он гористый берег
Днепра, и тень ушла еще далее в чащу сосен.
шапки набекрень, и под веслами, как будто от огнива огонь, летят брызги
во все стороны.
ксендзы и перекрещивают козацкий народ в католиков; ни о том, как два
дни билась при Соленом озере орда. Как им петь, как говорить про лихие
дела: пан их Данило призадумался, и рукав кармазинного жупана опустился
из дуба и черпает воду; пани их Катерина тихо колышет дитя и не сводит с
него очей, а на незастланную полотном нарядную сукню серою пылью валится
вода.
зеленые леса! Горы те - не горы: подошвы у них нет, внизу их как и ввер-
ху, острая вершина, и под ними и над ними высокое небо. Те леса, что
стоят на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове лесного
деда. Под нею в воде моется борода, и под бородою и над волосами высокое
небо. Те луга - не луга: то зеленый пояс, перепоясавший посередине круг-
лое небо, и в верхней половине и в нижней половине прогуливается месяц.
казы про колдуна. Говорят, что он родился таким страшным... и никто из
детей сызмала не хотел играть с ним. Слушай, пан Данило, как страшно го-
ворят: что будто ему все чудилось, что все смеются над ним. Встретится
ли под темный вечер с каким-нибудь человеком, и ему тотчас показывалось,
что он открывает рот и выскаливает зубы. И на другой день находили мерт-
вым того человека. Мне чудно, мне страшно было, когда я слушала эти
рассказы, - говорила Катерина, вынимая платок и вытирая им лицо спавшего
на руках дитяти. На платке были вышиты ею красным шелком листья и ягоды.
из-за леса чернел земляной вал, из-за вала подымался старый замок. Над
бровями разом вырезались три морщины; левая рука гладила молодецкие усы.
он недобрый гость. Что ему за блажь пришла притащиться сюда? Я слышал,
что хотят ляхи строить какую-то крепость, чтобы перерезать нам дорогу к
запорожцам. Пусть это правда... Я разметаю чертовское гнездо, если
только пронесется слух, что у него какой-нибудь притон. Я сожгу старого
колдуна, так что и воронам нечего будет расклевать. Однако ж, думаю, он
не без золота и всякого добра. Вот где живет этот дьявол! Если у него
водится золото... Мы сейчас будем плыть мимо крестов - это кладбище! тут
гниют его нечистые деды. Говорят, они все готовы были себя продать за
денежку сатане с душою и ободранными жупанами. Если ж у него точно есть
золото, то мешкать нечего теперь: не всегда на войне можно добыть...
ним. Но ты так тяжело дышишь, так сурово глядишь, очи твои так угрюмо
надвинулись бровями!..
станет бабой. Хлопец, дай мне огня в люльку! - Тут оборотился он к одно-
му из гребцов, который, выколотивши из своей люльки горячую золу, стал
перекладывать ее в люльку своего пана. - Пугает меня колдуном! - продол-
жал пан Данило. - Козак, слава богу, ни чертей, ни ксендзов не боится.
Много было бы проку, если бы мы стали слушаться жен. Не так ли, хлопцы?
наша жена - люлька да острая сабля!
рябью, и весь Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи.
кладбище: ветхие кресты толпились в кучку. Ни калина не растет меж ними,
ни трава не зеленеет, только месяц греет их с небесной вышины.
Данило, оборотясь к гребцам своим.
указывая на кладбище.
Вдруг гребцы опустили весла и недвижно уставили очи. Остановился и пан
Борода до пояса; на пальцах когти длинные, еще длиннее самих пальцев.
Тихо поднял он руки вверх. Лицо все задрожало у него и покривилось.
Страшную муку, видно, терпел он. "Душно мне! душно!" - простонал он ди-
ким, нечеловечьим голосом. Голос его, будто нож, царапал сердце, и мерт-
вец вдруг ушел под землю. Зашатался другой крест, и опять вышел мертвец,
еще страшнее, еще выше прежнего; весь зарос, борода по колена и еще
длиннее костяные когти. Еще диче закричал он: "Душно мне!" - и ушел под
землю. Пошатнулся третий крест, поднялся третий мертвец. Казалось, одни
только кости поднялись высоко над землею. Борода по самые пяты; пальцы с
длинными когтями вонзились в землю. Страшно протянул он руки вверх, как
будто хотел достать месяца, и закричал так, как будто кто-нибудь стал
пилить его желтые кости...
ни вскрикнула. Гребцы пороняли шапки в Днепр. Сам пан вздрогнул.
лись за весла.
на руках кричавшее дитя, прижал ее к сердцу и поцеловал в лоб.
сторонам. - Это колдун хочет устрашить людей, чтобы никто не добрался до
нечистого гнезда его. Баб только одних он напугает этим! дай сюда на ру-
ки мне сына! - При сем слове поднял пан Данило своего сына вверх и под-
нес к губам. - Что, Иван, ты не боишься колдунов? "Нет, говори, тятя, я
козак". Полно же, перестань плакать! домой приедем! Приедем домой - мать
накормит кашей, положит тебя спать в люльку, запоет:
нами. Приехал угрюмый, суровый, как будто сердится... Ну, недоволен, за-
чем и приезжать. Не хотел выпить за козацкую волю! не покачал на руках
дитяти! Сперва было я ему хотел поверить все, что лежит на сердце, да не
берет что-то, и речь заикнулась. Нет, у него не козацкое сердце! Козац-
кие сердца, когда встретятся где, как не выбьются из груди друг другу
навстречу! Что, мои любые хлопцы, скоро берег? Ну, шапки я вам дам но-
вые. Тебе, Стецько, дам выложенную бархатом и золотом. Я ее снял вместе
с головою у татарина. Весь его снаряд достался мне; одну только его душу
я выпустил на волю. Ну, причаливай! Вот, Иван, мы и приехали, а ты все
плачешь! Возьми его, Катерина!
ромы пана Данила. За ними еще гора, а там уже и поле, а там хоть сто
верст пройди, не сыщешь ни одного козака.
Днепру. Невысокие у него хоромы: хата на вид как и у простых козаков, и
в ней одна светлица; но есть где поместиться там и ему, и жене его, и
старой прислужнице, и десяти отборным молодцам. Вокруг стен вверху идут
дубовые полки. Густо на них стоят миски, горшки для трапезы. Есть меж
ними и кубки серебряные, и чарки, оправленные в золото, дарственные и
добытые на войне. Ниже висят дорогие мушкеты, сабли, пищали, копья. Во-
лею и неволею перешли они от татар, турок и ляхов; немало зато и вызуб-
рены. Глядя на них, пан Данило как будто по значкам припоминал свои
схватки. Под стеною, внизу, дубовые гладкие вытесанные лавки. Возле них,