сообщается о множестве происшествий. Год отходит, газеты повсеместно
складываются в шкапы, или сорятся, рвутся, идут на обертки и колпаки.
Многие опубликованные факты производят впечатление и остаются в памяти
публики, но потом с годами забываются. Многие желали бы потом справиться,
но какой же труд разыскивать в этом море листов, часто не зная ни дня, ни
места, ни даже года случившегося происшествия? А между тем если бы
совокупить все эти факты за целый год в одну книгу, по известному плану и
по известной мысли, с оглавлениями, указаниями, с разрядом по месяцам и
числам, то такая совокупность в одно целое могла бы обрисовать всю
характеристику русской жизни за весь год, несмотря даже на то, что фактов
публикуется чрезвычайно малая доля в сравнении со всем случившимся.
- Вместо множества листов выйдет несколько толстых книг, вот и вс¬, -
заметил Шатов.
Но Лизавета Николаевна горячо отстаивала свой замысел, несмотря на
трудность и неумелость высказаться. Книга должна быть одна, даже не очень
толстая, - уверяла она. Но положим хоть и толстая, но ясная, потому что
главное в плане и в характере представления фактов. Конечно не вс¬ собирать
и перепечатывать. Указы, действия правительства, местные распоряжения,
законы, вс¬ это хоть и слишком важные факты, но в предполагаемом издании
этого рода факты можно совсем выпустить. Можно многое выпустить и
ограничиться лишь выбором происшествий более или менее выражающих
нравственную личную жизнь народа, личность русского народа в данный момент.
Конечно, вс¬ может войти: куриозы, пожары, пожертвования, всякие добрые и
дурные дела, всякие слова и речи, пожалуй даже известия о разливах рек,
пожалуй даже и некоторые указы правительства, но изо всего выбирать только
то, что рисует эпоху; вс¬ войдет с известным взглядом, с указанием, с
намерением, с мыслию, освещающею вс¬ целое, всю совокупность. И наконец,
книга должна быть любопытна даже для легкого чтения, не говоря уже о том,
что необходима для справок. Это была бы так сказать картина духовной,
нравственной, внутренней русской жизни за целый год. "Нужно, чтобы все
покупали, нужно, чтобы книга обратилась в настольную", - утверждала Лиза, -
"я понимаю, что вс¬ дело в плане, а потому к вам и обращаюсь", - заключила
она. Она очень разгорячилась и, несмотря на то, что объяснялась темно и
неполно, Шатов стал понимать.
- Значит, выйдет нечто с направлением, подбор фактов под известное
направление, - пробормотал он, вс¬ еще не поднимая головы.
- Отнюдь нет, не надо подбирать под направление, и никакого направления не
надо. Одно беспристрастие, вот направление.
- Да направление и не беда, - зашевелился Шатов, - да и нельзя его
избежать, чуть лишь обнаружится хоть какой-нибудь подбор. В подборе фактов
и будет указание, как их понимать. Ваша идея недурна.
- Так возможна, стало быть, такая книга? - обрадовалась Лиза.
- Надо посмотреть и сообразить. Дело это - огромное. Сразу ничего не
выдумаешь. Опыт нужен. Да и когда издадим книгу, вряд ли еще научимся, как
ее издавать. Разве после многих опытов; но мысль наклевывается. Мысль
полезная.
Он поднял наконец глаза, и они даже засияли от удовольствия, так он был
заинтересован.
- Это вы сами выдумали? - ласково и как бы стыдливо спросил он у Лизы.
- Да ведь выдумать не беда, план беда, - улыбалась Лиза, - я мало понимаю и
не очень умна и преследую только то, что мне самой ясно...
- Преследуете?
- Вероятно не то слово? - быстро осведомилась Лиза.
- Можно и это слово; я ничего.
- Мне показалось еще за границей, что можно и мне быть чем-нибудь полезною.
Деньги у меня свои и даром лежат, почему же и мне не поработать для общего
дела? К тому же мысль как-то сама собой вдруг пришла; я нисколько ее не
выдумывала и очень ей обрадовалась; но сейчас увидала, что нельзя без
сотрудника, потому что ничего сама не умею. Сотрудник, разумеется, станет и
соиздателем книги. Мы пополам: ваш план и работа, моя первоначальная мысль
и средства к изданию. Ведь окупится книга?
- Если откопаем верный план, то книга пойдет.
- Предупреждаю вас, что я не для барышей, но очень желаю расходу книги и
буду горда барышами.
- Ну, а я тут при чем?
- Да ведь я же вас и зову в сотрудники... пополам. Вы план выдумаете.
- Почем же вы знаете, что я в состоянии план выдумать?
- Мне о вас говорили, и здесь я слышала... я знаю, что вы очень умны и...
занимаетесь делом и... думаете много; мне о вас Петр Степанович
Верховенский в Швейцарии говорил, - торопливо прибавила она. - Он очень
умный человек, не правда ли?
Шатов мгновенным, едва скользнувшим взглядом посмотрел на нее, но тотчас же
опустил глаза.
- Мне и Николай Всеволодович о вас тоже много говорил... Шатов вдруг
покраснел.
- Впрочем, вот газеты, - торопливо схватила Лиза со стула приготовленную и
перевязанную пачку газет, - я здесь попробовала на выбор отметить факты,
подбор сделать и нумера поставила... вы увидите.
Шатов взял сверток.
- Возьмите домой, посмотрите, вы ведь где живете?
- В Богоявленской улице, в доме Филиппова.
- Я знаю. Там тоже, говорят, кажется, какой-то капитан живет подле вас,
господин Лебядкин? - вс¬ попрежнему торопилась Лиза.
Шатов с пачкой в руке, на отлете, как взял, так и просидел целую минуту без
ответа, смотря в землю.
- На эти дела вы бы выбрали другого, а я вам вовсе не годен буду, -
проговорил он наконец, как-то ужасно странно понизив голос, почти шепотом.
Лиза вспыхнула.
- Про какие дела вы говорите? Маврикий Николаевич! - крикнула она, -
пожалуйте сюда давешнее письмо.
Я тоже за Маврикием Николаевичем подошел к столу.
- Посмотрите это, - обратилась она вдруг ко мне, в большом волнении
развертывая письмо. - Видали ли вы когда что-нибудь похожее? Пожалуста
прочтите вслух; мне надо, чтоб и господин Шатов слышал.
С немалым изумлением прочел я вслух следующее послание:
Совершенству девицы Тушиной.
Милостивая государыня Елизавета Николаевна!
О как мила она,
Елизавета Тушина,
Когда с родственником на дамском седле летает,
А локон ее с ветрами играет,
Или когда с матерью в церкви падает ниц,
И зрится румянец благоговейных лиц!
Тогда брачных и законных наслаждений желаю
И вслед ей, вместе с матерью, слезу посылаю.
Составил неученый за спором.
"Милостивая государыня!
"Всех более жалею себя, что в Севастополе не лишился руки для славы, не быв
там вовсе, а служил всю компанию по сдаче подлого провианта, считая
низостью. Вы богиня в древности, а я ничто и догадался о беспредельности.