Наступила моя очередь, и я твердо решил, сколько будет возможно, отвлечь
подозрение на себя, как это ни было трудно при обстоятельствах,
сопровождавших задержание Биче Сениэль. Сознаюсь, - я ничем, конечно, не
рисковал, так как пришел с Бутлером, на глазах прислуги, когда Гез уже был в
поверженном состоянии. Но я надеялся обратить подозрение комиссара в новую
сторону, по кругу пережитого мною приключения, и рассказал откровенно, как
поступил со мной Гез в море. О моем скрытом, о том, что имело значение лишь
для меня, комиссар узнал столько же, сколько Браун и Гез, то есть ничего.
Связанный теперь обещанием, которое дал Синкрайту, я умолчал об его активном
участии. Бутлер подтвердил мое показание. Я умолчал также о некоторых вещах,
например, о фотографии Биче в каюте Геза и запутанном положении корабля в
руках капитана, с целью сосредоточить все происшествия на себе. Я говорил,
тщательно обдумывая слова, так что заметное напряжение Биче при моем
рассказе, вызванное вполне понятными опасениями, осталось напрасным. Когда я
кончил, прямо заявив, что шел к Гезу с целью требовать удовлетворения, она,
видимо, поняла, как я боюсь за нее, и в тени ее ресниц блеснуло выражение
признательности.
сообщение о себе, в связи с Гезом, сильно поразило его. Он не однажды
переспросил меня о существенных обстоятельствах, проверяя то, другое
сопутствующими показаниями Бутлера. Бутлер, слыша, что я рассказываю,
умалчивая о появлении неизвестной женщины, сам обошел этот вопрос, очевидно
понимая, что у меня есть основательные причины молчать. Он стал очень
нервен, и комиссару иногда приходилось направлять его ответы или вытаскивать
их клещами дважды повторенных вопросов. Хотя и я не понимал его тревоги, так
как оговорил роль Бутлера благоприятным для него упониманием о, в сущности,
пассивной, даже отчасти сдерживающей роли старшего помощника, - он, быть
может, встревожился как виновный в недонесении. Так или иначе, Бутлер стал
говорить мало и неохотно. Он потускнел, съежился. Лишь один раз в его лице
появилось неведомое живое участие, - какое бывает при внезапном
воспоминании. Но оно исчезло, ничем не выразив себя.
исписанных им страниц я начал понимать, что мы все трое не минуем ареста. Я
сам поступил бы так же на месте полиции. Опасение это немедленно
подтвердилось.
арестованными: неизвестную молодую женщину, отказавшуюся назвать себя,
Томаса Гарвея и Элиаса Бутлера.
чужим, изменившимся голосом заговорил Бутлер. Он встал, тяжело, шумно
вздохнул и с неловкой улыбкой, сразу побледнев, произнес:
Глава ХХVIII
что даже объявление ареста явилось развитием одной и той же неприятности; но
неожиданное признание Бутлера хватило по оцепеневшим нервам, как новое
преступление, совершенное на глазах всех. Биче Сениэль рассматривала убийцу
расширенными глазами и, взведя брови, следила с пристальностью глубокого
облегчения за каждым его движением. Комиссар перешел из одного состояния в
другое, - из состояния запутанности к состоянию иметь здесь, против себя,
подлинного преступника, которого считал туповатым свидетелем, - с апломбом
чиновника, приписывающего каждый, даже невольный успех влиянию своих личных
качеств.
быть, сам поверил своим словам. - Элиас Бутлер, сознавшийся при свидетелях,
- садитесь и изложите, как было совершено преступление.
тяжести сцены, целиком обрушенной на него и бесповоротно очертившей тюрьму,
- я решил рассказать все, так как иначе не будет понятен случай с убийством
Геза. Это - случай, я не хотел его убивать. Я молчал потому, что надеялся
для барышни на благополучный исход ее задержания. Оказалось иначе. Я увидел,
как сплелось подозрение вокруг невинного человека. Объяснения она не дала,
следовательно, ее надо арестовать. Так, это правильно. Но я не мог остаться
подлецом. Надо было сказать. Я слышал, что она выразила надежду на совесть
самого преступника. Эти слова я обдумывал, пока вы допрашивали других, и не
нашел никакого другого выхода, чем этот, - встать и сказать: Геза застрелил
я.
если понадобится, помогу вам.
Ну-с, надо говорить все. Итак, мы прибыли в Гель-Гью с контрабандой из
Дагона. Четыреста ящиков нарезных болтов. Желаете посмотреть?
комиссару, отвинтив гайку.
изобрел такую уловку?
связи, и я участвовал в операции лишь деньгами. Мои отложенные за десять лет
триста пятьдесят фунтов пошли как пай. Я должен был верить Гезу на слово.
Гез обещал купить дешево, продать дорого. Мне приходилось, по нашим
расчетам, приблизительно тысяча двести фунтов. Стоило рискнуть. Знали обо
всем лишь я, Гез и Синкрайт. Женщины, которые плыли с нами сюда, не имели
отношения к этой погрузке и ничего не подозревали. Гез был против Гарвея,
так как по крайней мнительности опасался всего. Не очень был доволен,
откровенно сказать, и я, потому что, как-никак, чувствуешь себя спокойнее,
если нет посторонних. После того как произошел скандал, о котором вы уже
знаете, и несмотря на мои уговоры человека бросили в шлюпку миль за
пятьдесят от Дагона, а вмешаться как следует - значило потерять все потому,
что Гез, взбесившись, способен на открытый грабеж, - я за остальные дни
плавания начал подозревать капитана в намерении увильнуть от честной
расплаты. Он жаловался, что опиум обошелся вдвое дороже, чем он рассчитывал,
что он узнал в Дагоне о понижении цен, так что прибыль может оказаться
значительно меньше.
Синкрайту было просто обещано пятьдесят фунтов, и он был спокоен, зная,
должно быть, что все пронюхает и добьется своего в большем размере, чем
надеется Гез. Я ничего не говорил, ожидая, что будет в Гель-Гью. Еще висела
эта история с Гарвеем, которую мы думали миновать, пробыв здесь не более
двух дней, а потом уйти в Сан-Губерт или еще дальше, где и отстояться, пока
не замрет дело. Впрочем, важно было прежде всего продать опий.
болтов будут происходить в моем присутствии, но когда мы прибыли, он
устроил, конечно, все самостоятельно. Он исчез вскоре после того, как мы
отшвартовались, и явился веселый, только стараясь казаться озабоченным. Он
показал деньги. "Вот все, что удалось получить, - так он заявил мне. - Всего
три тысячи пятьсот. Цена товара упала, наши приказчики предложили ждать
улучшения условий сбыта или согласиться на три тысячи пятьсот фунтов за
тысячу сто килограммов".
болты стоили ему по три гинеи за сотню, - неправедные остатки. Я выделился,
таким образом, из расчета пятьсот за триста пятьдесят, и между нами
произошла сцена. Однако доказать ничего было нельзя, поэтому я вчера же
направился к одному сведущему по этим делам человеку, имя которого называть
не буду, и я узнал от него, что наша партия меньше, как за пять тысяч, не
может быть продана, что цена держится крепко.
знакомый усадил меня за перегородку, сзади конторы, чтобы я слышал разговор.
Человек, которого я не видел, так как он был отделен от меня перегородкой, в
ответ на мнимое предложение моего знакомого сразу же предложил ему четыре с
половиной фунта за килограмм, а когда тот начал торговаться, - накинул пять
и даже пять с четвертью. С меня было довольно. Угостив человека за услугу, я
отправился на корабль и, как Гез уже переселился сюда, в гостиницу,
намереваясь широко пожить, - пошел к нему, но его не застал. Был я еще
вечером, - раз, два, три раза - и безуспешно. Наконец сегодня утром, около
десяти часов, я поднялся по лестнице со двора и, никого не встретив,
постучал к Гезу. Ответа я не получил, а тронув за ручку двери, увидел, что
она не заперта, и вошел. Может быть, Гез в это время ходил вниз жаловаться
на Пегги.
не зная, оставаться ждать или выйти разыскивать капитана. Вдруг я услышал
шаги Геза, который сказал кому-то: "Она должна явиться немедленно".
что слова Геза относятся к одной пожилой даме, с которой он имел эти дела.
Не могло представиться случая узнать все. Сообразив свои выгоды, я быстро
проник в шкап, который стоит у двери, и прикрыл его изнутри, решаясь на все.
Я дополнил свой план, уже стоя в шкапу. План был очень прост: услышать, что
говорит Гез с дамой-агентом, и, разузнав точные цифры, если они будут
произнесены, явиться в благоприятный момент. Ничего другого не оставалось.
Гез вошел, хлопнув дверью. Он метался по комнате, бормоча: "Я вам покажу! Вы
меня мало знаете, подлецы".
задумчиво, напевая, потом вздохнул и сказал: "Проклятая жизнь!"