Чтение 30–й страницы книги ~Белая перчатка~

устроили для хранения своих доспехов.

Под тем же навесом были расставлены ряды козел, на которых были аккуратно
развешаны драгунские седла. Все стены под навесом были сплошь увешаны
уздечками, шпорами, пистолетами, кобурами, шпагами и разным другим оружием.

Вряд ли стоит объяснять, что все эти люди и кони, седла, уздечки, оружие
и доспехи представляли собой составные элементы отряда кирасиров капитана
Скэрти.

Ржание коней, лай собак, крики и перебранка шести десятков солдат на
полудюжине разных наречий - все это превратило тихий, спокойный двор усадьбы
сэра Мармадьюка в сущий ад, ибо, не говоря даже о всех других звуках,
разговоры, которые обычно вели между собой кирасиры Скэрти, вряд ли уж так
отличались от того, что можно было бы услышать в этом мифическом месте, если
бы туда удалось проникнуть.

Однако, вопреки своей репутации отчаянных буянов, кирасиры вели себя
значительно лучше, чем обычно, как будто их что-то сдерживало. Они были
шумны и веселы, радовались тому, что им попалась такая отличная квартира, но
они не позволяли себе ничего оскорбительного или вызывающего по отношению к
обитателям усадьбы.

Если хорошенькой горничной случалось пробежать по двору в сад или
куда-нибудь еще, она непременно попадала под обстрел приветственных
возгласов и любезностей на французском, фламандском или английском языке, но
если не считать этого, то поведение кирасиров было не хуже, чем поведение
большинства солдат, присланных на постой.

Командир не разрешил солдатам разместиться в доме, и они расположились на
ночлег в надворных строениях, о чем свидетельствовали соломенные постели,
разбросанные на полу амбара и других служб, где они провели ночь. Такая
учтивая покладистость солдат капитана Скэрти по отношению к хозяину усадьбы
отнюдь не вязалась с характером их командира, и, чтобы рассеять недоумение
читателя, мы приведем здесь разговор Скэрти с корнетом Стаббсом.

Оба офицера находились в большой гостиной, отведенной для них в восточном
флигеле дома. Стоит ли говорить, что это была великолепно обставленная
комната! Усадьба сэра Мармадьюка Уэда была не только одной из самых
старинных, но и одной из самых богатых того времени. Стены гостиной были
обиты испанской кожей, тисненной геральдическими эмблемами; зеленые
бархатные гардины на громадном окне-фонаре спускались тяжелыми складками до
самого пола, великолепная мебель с чудесной резьбой представляла редчайшее
собрание прекрасных произведений средневекового искусства.

Массивный круглый стол посреди комнаты был покрыт тяжелой скатертью из
яркой узорчатой дамасской ткани, а на полу, вместо брюссельских или турецких
ковров, лежали гладкие циновки из блестящего тростника, сплетенного красивым
узором.

Скэрти сидел, развалившись, в кресле, обитом алым бархатом, а корнет,
который только что вошел в комнату, стоял перед ним как на аудиенции, точно
собираясь о чем-то рапортовать.

Оба офицера были без доспехов и, против обыкновения, даже без стальных
кирас.

Скэрти был одет по последней моде и обращал на себя внимание обилием
всевозможных украшений. На нем были камзол из желтого атласа, короткие
атласные штаны, отделанные внизу шелковой лентой с золотыми застежками.
Широкий вандейковский кружевной воротник, такие же манжеты и алый пояс,
также расшитый золотом; ноги его были обуты в ботфорты из желтой кожи, а их
широкие отвороты были пышно отделаны тонким белоснежным батистом.

Несмотря на мертвенную бледность и мрачное, почти зловещее выражение,
нередко мелькавшее на его лице, капитана Скэрти можно было назвать красивым
человеком. В глазах многих придворных дам он считался необыкновенно
интересным; и сейчас, когда он сидел, непринужденно откинувшись в кресле, и
перекинутый через его правое плечо алый шарф перекрещивался с другим, более
темного оттенка, завязанным петлей, в которой покоилась его правая рука, он
бесспорно производил впечатление.

Раненый мужчина, в особенности если он был ранен в поединке, опасен для
взоров чувствительных молодых леди. Возможно, что капитан Скэрти проникся
этой не слишком глубокой истиной. Возможно, что такая мысль пришла ему в
голову в это самое утро, когда он завершал перед зеркалом свой туалет.

Корнет Стаббс не отличался ни красотой, ни изяществом, однако всякий, кто
был знаком с обычным неряшливым видом Стаббса, не мог не заметить, что в это
утро он оделся особенно тщательно.

На нем была его обычная кожаная куртка, но с чистым воротником и чистыми
манжетами, и его пухлое румяное лицо также было чисто вымыто, что бывало
далеко не всегда.

Даже его соломенные волосы чуть-чуть блестели, точно их недавно
старательно приглаживали щеткой.

Щеки Стаббса пылали, а в глазах появился мягкий блеск,
свидетельствовавший о каком-то душевном волнении, о каких-то более тонких
мыслях, чем те, которые владели им обычно. Словом, у Стаббса был вид
человека, который имел несчастие влюбиться.

Корнет стоял молча, как будто, доложив, он теперь ожидал ответа.

- Я рад, что они приняли это так спокойно, - сказал капитан в ответ на
сообщение, которое ему сделал корнет. - Наши молодцы не привыкли спать в
конюшнях, когда под боком у них прекрасный дом. Но мы теперь в Англии,
Стаббс, и здесь не годится вести себя так, как во Фландрии. Мы можем
восстановить этим здешний народ против нашего доброго короля.

- Да, верно, - тупо подтвердил Стаббс.

- А кроме того, - продолжал капитан, обращаясь скорее к самому себе, чем
к своему подчиненному, - у меня есть и другая причина не позволять им
грабить и вольничать до поры до времени. Может наступить такой момент, когда
окажется выгодно "нажать". Кошка играет с мышью, прежде чем съест ее. А что,
эти бездельники ворчали на мои приказания?

- Нисколько! Ей-Богу, нет! Они слишком привязаны к вам.

- Так вот что, корнет: когда вы пойдете к ним, можете обещать им вдоволь
мяса и пива. И того и другого они получат полный рацион, а может быть, и
двойной. Но чтобы не смели самовольничать и таскать! Скажите им, чтобы
соблюдали восьмую заповедь, и, если кто-нибудь посмеет ее нарушить, пусть
знает: тут же вздерну на сук! Им надо внушить, что мы сейчас не на войне,
хотя Бог знает, не придется ли нам скоро опять воевать. Судя по тому, что я
слышал и видел вчера среди этого сброда, я не удивился бы, если бы король
еще до весны приказал нам расправиться с ними.

- Очень на то похоже, - согласился Стаббс.

- Мне-то все равно, когда бы это ни случилось, - задумчиво продолжал
капитан кирасиров. - Чем скорее, тем лучше! Но только если дело дойдет до
драки, нас отсюда отзовут, а после этих чертовых маршей и контрмаршей я не
прочь отдохнуть немного. Мне кажется, я мог бы чудесно насладиться здесь
полным бездельем - так, месяц-другой. Ведь недурна квартирка?

- Ну, еще бы!

- И девушки тоже недурны... Вы их видели?

- Да, мельком в окно, в то время как я одевался. Я видел - их было две на
террасе.

- Их только две и есть - дочь и племянница. Ну, корнет, признавайтесь:
которая из них?

- Пожалуй, маленькая мне больше по вкусу. Красотка, черт побери!

- Ха-ха-ха! Как же я не догадался! - воскликнул капитан. - Да, -
продолжал он, понизив голос, словно рассуждая сам с собою, - я думаю, да и
всегда так думал, что мать-природа создала некоторые души, совершенно не
способные оценить ее лучшие произведения! Вот передо мной человек, который
искренне считает, что эта маленькая егоза и жеманница красивее царственной
сестры. А эта женщина, на взгляд человека со вкусом и опытом, обладает
такими достоинствами! Редкими достоинствами. Ха-ха-ха! Стаббс - что он
видит? Юбку да корсаж! Я вижу много больше - нужно ли говорить! - душу. Он
видит хорошенькие губки, блестящие глазки, красивый носик, пышные косы и
влюбляется без памяти в то или другое. А для меня это не только губы, взгляд
или волосы, а все вместе - и губы, и глаза, и нос, и щеки, и кудри -
неотделимо от души!

- Ну это уж чересчур высоко - мечтать о таком совершенстве! - воскликнул
Стаббс, который стоял и слушал этот восторженный монолог.

- Да-да, совершенство, так оно и есть, корнет!

- Но где же вы его отыщете? Думаю, что нигде.

- Вы слепы, корнет! Слепы, слепы, как крот, иначе вы еще нынче утром
увидели бы его!

- Согласен, - сказал корнет. - Я видел нечто очень близкое к нему - более
близкое, чем я видел за всю свою жизнь. Я, право, не думаю, что во всей
Англии найдется еще столь прелестное создание. Нет, черт возьми, не думаю!

- Какое создание?

- Да та самая малютка, о которой мы с вами говорим! Ее зовут мисс Лора
Лавлейс. Я узнал это от ее горничной.

- Ха-ха-ха! Вы просто дурень, Стаббс, к счастью для вас! К счастью для
меня, хочу я сказать. Будь вы одарены вкусом или рассудком, мы могли бы
стать соперниками, а это, мой очаровательный корнет, было бы для меня
большим несчастьем. Но теперь наши пути идут врозь. Вы видите что-то - ни
вы, ни я не можем сказать, что именно, - в мисс Лоре Лавлейс. А я вижу нечто
в ее кузине, и я могу понять и понимаю, что это такое. Я вижу совершенство!
Да, Стаббс, сегодня утром у вас перед глазами была не только самая красивая
женщина Бэкингемского графства, но, может быть, самая прекрасная в Англии! А
вы этого не поняли. Ну, не беда, достойный корнет! О вкусах не спорят. А
ведь как хорошо, что не все думают одинаково!

- Верно, черт возьми! - согласился корнет. - Мне так маленькая больше
нравится.

- Вы ее и получите. А теперь, Стаббс, раз я не могу выйти из комнаты с
раненой рукой, подите вы и постарайтесь увидеть сэра Мармадьюка.
Постарайтесь загладить вчерашнюю грубость и дайте ему понять - как-нибудь
так, обиняком, - что мы с вами вчера перехватили лишнего на постоялом дворе.
Расскажите о нашей последней кампании во Фландрии, о том, что там мы