Чтение 30–й страницы книги ~Удачи капитана Блада~

нотки.

-- Конечно, это ложь от начала и до конца. Я никогда ие поверю, что
кастильский дворянин, облеченный властью его католическим величеством, может
быть повинен в такой мерзости. Вы слышали, сеньор алькальд, как этот жалкий
пират подвергает опасности свою бессмертную душу, занимаясь
лжесвидетельством?

Ответ внезапно вспотевшего алькальда последовал не так быстро, как,
по-видимому, ожидал его преосвященство.

-- Почему вы колеблетесь? -- удивленно спросил он, наклонившись вперед.

-- Dios mio![1] -- запинаясь, заговорил отчаявшийся дон Иеронимо. --
Эта история страшно преувеличена.

-- Преувеличена? -- приятный голос кардинала, стал резким. -- Значит,
она не целиком ложна?

Единственным полученным ответом были раболепно опущенные плечи и робкий
взгляд алькальда, устремленный в суровые глаза прелата.

Кардинал-архиепископ откинулся в кресле; его лицо стало непроницаемым,
а голос -- угрожающе спокойным.

-- Вы можете идти. Попросите генерал-губернатора Гаваны явиться сюда
лично. Мне хотелось бы побольше узнать об этом.

-- Он... он может потребовать гарантию безопасности, -- заикаясь,
пробормотал несчастный алькальд.

-- Я даю ему эту гарантию, -- сказал капитан Блад.

-- Вы слышали? Итак, я ожидаю его здесь как можно скорее. -- И
величественным взмахом руки в алой перчатке с надетым поверх сапфировым
перстнем кардинал отпустил дона Иеронимо.

Не осмеливаясь пускаться в дальнейшие пререкания, алькальд дважды
поклонился и вышел, пятясь задом, как будто находился в присутствии короля.

1 Боже мой! (исп.).

IV

История, поведанная доном Иеронимо генерал-губернатору, о чудовищном и
кощунственном насилии, совершенном капитаном Бладом над
кардиналом-архиепископом Новой Испании, повергла дона Руиса в изумление,
гнев и растерянность, а приглашение явиться на корабль побудило его
превосходительство к почти сверхчеловеческой активности. На подготовку к
визиту ои потратил четыре часа, но у менее ловкого испанца она заняла бы
несколько дней. Чувствуя себя отнюдь не в своей тарелке, дон Руис Перера де
Вальдоро и Пеньяскон, носивший также титул графа Маркоса, справедливо
считал, что не следует пренебрегать никакими возможностями, могущими
снискать расположение его преосвященства. Естественно, ему сразу же пришло в
голову, что наиболее эффектной из этих возможностей было представить себя в
роли освободителя кардинала из рук проклятого пирата, захватившего его в
плен.

Беспримерное усердие, проявленное доном Руисом, позволило ему в
короткий срок выполнить условия, на которых, насколько он понял, капитан
Блад соглашался освободить пленника. Подобная старательность, несомненно,
должна была наполнить примаса благодарностью к своему избавителю, не
оставляющей места для мелких придирок.

Таким образом, всего через четыре часа после отплытия алькальда с
"Арабеллы" генерал-губернатор отчалил от берега на своей барке, бок о бок с
которой шла двухмачтовая, отлично оснащенная бригантина[1], остановившаяся
на расстоянии кабельтова от левого борта корсарского корабля. Вдобавок к
этому вслед за доном Руисом и алькальдом на борт "Арабеллы" вскарабкались
два альгвасила[2], каждый из которых тащил на плечах солидного веса
деревяиный сундук.

Капитан Блад принял меры предосторожности против возможного
предательства. Сквозь открытые орудийные порты левого борта угрожающе
торчали двадцать пушечных стволов. Когда его превосходительство ступил на
шкафут, его проницательные глаза тотчас заметили выстроившихся у фальшборта
людей с мушкетами наперевес и зажженными фитилями.

Дон Руис, высокий, узколицый, горбоносый кабальеро, нарядился
соответственно случаю в роскошный черный, расшитый золотом камзол. На его
груди сверкал крест Сант-Яге, а на боку болталась шпага с золоченым эфесом.
В одной руке он держал длинную трость, а в другой -- носовой платок с
золотой каймой.

1 Бригантина -- двухмачтовое однопалубное парусное судно.

2 Альгвасилы -- испанские стражники, полицейские.

Когда капитан Блад поклонился ему, тонкие губы генерал-губернатора под
ниточкой черных усиков скривились в презрительной усмешке. На его желтом
лице появилось выражение злорадства, которое он старался скрыть под маской
высокомерия.

-- Ваши наглые требования выполнены, сеньор пират, -- без предисловий
заговорил дои Руис. -- Вот корабль, а в этих сундуках двадцать тысяч
золотом. Вам остается только получить свою долю и положить конец этой
безобразной истории.

Не ответив ему, Блад повернулся и знаком подозвал низенького,
коренастого моряка, который, стоя поодаль, с ненавистью глядел на дона
Руиса.

-- Слышите, капитан Уокер? -- И он указал на сундуки, которые
альгвасилы поставили на комингс. -- Здесь, как утверждает его
превосходительство, ваше золото. Удостоверьтесь в этом, отправьте вашу
команду на бригантину, поднимите паруса и отплывайте, а я задержусь здесь,
чтобы обеспечить вашу безопасность.

Такая щедрость на момент лишила маленького работорговца дара речи.
Затем он разразился бессвязным потоком слов и фраз, в котором изумление
смешивалось с благодарностью и который Блад поспешил остановить.

-- Вы теряете время, друг мой. Неужели я не знаю, какой я великий и
благородный и какая была для вас удача, что я приказал лечь в дрейф?
Отправляйтесь поскорее и помяните добрым словом Питера Блада в Англии, когда
вы туда доберетесь.

-- Но это золото, -- запротестовал Уокер. -- Вы должны взять хотя бы
половину.

-- О, какие пустяки! Не беспокойтесь, я найду способ вознаградить себя
за беспокойство. Забирайте своих матросов и отправляйтесь с Богом, мой друг.

С трудом освободив руку из крепкого пожатия, в которое работорговец
вложил все переполнявшие его чувства, Блад перенес внимание на дона Руиса, с
презрительной миной стоявшего в стороне с алькальдом.

-- Если вы последуете за мной, я провожу вас к его преосвященству.

И он начал спускаться вниз в сопровождении Питта и Волверстона.

В кают-компании при виде величественной фигуры, облаченной в пурпур и
окруженной монахами, дон Руис, издав нечленораздельный вопль, бросился
вперед и упал на колени.

-- Benedictus sis[1], -- пробормотал примас, протягивая ему руку для
поцелуя.

-- Ваше преосвященство! Как осмелились эти дьяволы во плоти подвергнуть
вашу священную особу такому оскорблению?

1 Благославляю тебя (лат.)

-- Это неважно, сын мой, -- послышался приятный мелодичный голос. -- Я
и мои братья во Христе с благодарностью принимаем страдания, ибо они
являются жертвой, приносимой нами к престолу Господню. Гораздо сильнее
беспокоит меня причина нашего пленения, о которой я узнал только здесь,
сегодня утром. Мне сообщили, что под предлогом выполнения королевского
приказа английскому моряку отказались выдать товар, за который он уже
уплатил деньги, что эти деньги были конфискованы, а капитан был изгнан из
порта под угрозой выдачи его святейшей инквизиции и что даже когда он
удалился, ограбленный дочиста, то ваша береговая охрана погналась за его
кораблем и потопила его. Однако, несмотря на то, что алькальд не отверг этих
сведений, я не мог поверить, чтобы испанский дворянин, представляющий в этих
краях его католическое величество, способен совершить подобный поступок.

Дон Руис поднялся на ноги, и его узкое лицо стало еще желтее обычного.
Но он постарался сохранить обычное спокойствие, надеясь таким образом
отмахнуться от предъявленного обвинения.

-- Все это уже в прошлом, ваше преосвященство. Если ошибка и была
совершена, то теперь она исправлена, и притом с большой щедростью, что может
засвидетельствовать этот корсарский капитан. Я явился сюда, чтобы
сопровождать ваше преосвященство на берег, где вас ожидает восторженный
прием, который вам окажут жители Гаваны.

Но его заискивающая улыбка не возымела действия. Высокомерное лицо
примаса оставалось печальным и хмурым.

-- Ага! Значит, вы допустили ошибку? Но вы никак не объяснили ее.

Обладая вспыльчивым и властным характером, чему способствовала долгая
привычка командовать, генерал-губернатор едва не забыл о том, что он
находится в присутствии человека, являющегося фактически папой Нового Света,
человека, чье могущество уступало разве только королевскому, перед которым,
при определенных обстоятельствах, должен был склоняться и сам король. Хотя
он вовремя вспомнил, все же в его ответе послышались резкие нотки.

-- Объяснения могут показаться вашему преосвященству скучными и даже
непонятными, так как они связаны с моими обязанностями представителя закона.
Хотя мне известна высокая просвещенность вашего преосвященства, все же, мне
думается, она едва ли охватывает все тонкости юриспруденции.

Горькая улыбка озарила красивое лицо кардинала.

-- Боюсь, что вы весьма посредственно информированы, дои Руис. Вы,
может быть, не слыхали, что мне приходилось занимать почетную должность
великого инквизитора Кастилии и что я -- доктор не только канонического, но
и гражданского права. Следовательно, вы можете не опасаться, что ваше