одним архитектором, обычно красивее и стройнее тех, над перестройкой
которых трудились многие, используя при этом старые стены, построенные для
других целей. Так, старые города, бывшие когда-то лишь небольшими
поселениями и с течением времени ставшие большими городами, обычно скверно
распланированы по сравнению с теми правильными площадями, которые инженер
по своему усмотрению строит на равнине. Хотя, рассматривая здания старых
городов, каждое в отдельности, часто можно найти в них столько же и даже
больше искусства, чем в зданиях других городов, тем не менее, глядя на
общее расположение этих зданий - больших и маленьких, вперемежку, что
делает улицы кривыми и неровными, - скажешь, что это скорее дело случая,
чем сознательной воли людей, применяющих разум".
первый взгляд. То, что прежде делалось историей - понимать ли ее как случай
или как провидение, должно отныне стать предметом сознательной и планомерно
направленной воли людей, руководствующихся принципами разума, - здесь уже
заложены идейные истоки французской буржуазной революции XVIII в. Человек
должен контролировать историю во всех ее формах, начиная от строительства
городов, государственных учреждений и правовых норм и кончая наукой.
Прежняя наука выглядит, по Декарту, именно так, как древний город с его
внеплановыми постройками, среди которых, впрочем, встречаются и здания
удивительной красоты, но в котором неизменно кривые и узкие улочки; новая
наука должна создаваться по единому плану и с помощью единого метода. Вот
этот метод и создает Декарт, убежденный в том, что применение последнего
сулит человечеству неведомые прежде возможности, что он сделает людей
"хозяевами и господами природы".
незыблемого основания, в противном случае выстроенное с помощью него здание
может быть разрушено точно так же, как и прежние сооружения человеческого
разума. Таким основанием, согласно Декарту, может быть только сам
человеческий разум в его внутреннем первоистоке, в той точке, из которой
растет он сам и которая поэтому обладает наивысшей достоверностью, эта
точка - самосознание. "Мыслю, следовательно, существую" - вот формула,
выражающая сущность самосознания, и эта формула, как убежден Декарт,
является самым очевидным и самым достоверным из суждений, когда-либо
высказанных человеческим существом.
достоверность: оно должно быть очевидным, т.е. достоверным непосредственно.
Не без полемики со средневековой культурой Декарт требует положить в основу
философского мышления именно принцип очевидности, или непосредственной
достоверности, лишая, таким образом, всякого доверия другой источник,
игравший наряду с разумом важную роль в течение более чем тысячелетия -
предание, а тем самым и откровение, которое без исторического свидетельства
лишается реальной почвы. Требование проверки всякого знания с помощью
естественного света разума, тождественного, по Декарту, именно с принципом
очевидности, предполагает отказ от всех суждений, когда-либо принятых на
веру; обычай и пример - эти традиционные формы трансляции знания Декарт
противопоставляет тому, что прошло критическую проверку на очевидность. Он
глубоко убежден, что на истину "натолкнется скорее отдельный человек, чем
целый народ", - классическая формулировка принципа субъективной
достоверности, с которой начинается новая философия и новая наука.
философии и теологии Декарт и в самом деле начинает строить абсолютно с
нуля. В действительности его собственное мышление оказывается глубоко
укорененным в традиции, в рамках которой Декарт получил свое философское
образование; отбрасывая одни аспекты средневекового мышления, Декарт,
однако, опирается на другие. Как свидетельствует история философии,
искусства, науки, никакое творчество невозможно на пустом месте; и каким бы
революционером ни сознавал себя философ или ученый, он тем не менее
обнаруживает внутреннюю связь с предшествующей традицией - чаще всего
недостаточно осознаваемую им самим. И это - не говоря уже о том, что
отрицательная зависимость критика от критикуемого им содержания - это тоже
форма связи с традицией.
исходном пункте. Считая абсолютно несомненным суждение "мыслю,
следовательно, существую", Декарт, в сущности, идет за Августином, в
полемике со скептицизмом указавшим на невозможность усомниться по крайней
мере в существовании самого сомневающегося. И это - не просто случайное
совпадение: тут сказывается общность в понимании онтологической значимости
"внутреннего человека", которое получает свое выражение в самосознании. Не
случайно категория самосознания, играющая центральную роль в новой
философии, в сущности, была незнакома античности: значимость самосознания -
продукт христианской цивилизации. Действительно, чтобы суждение "мыслю,
следовательно, существую" приобрело значение исходного положения философии,
необходимы, видимо, два существенных допущения: во-первых, восходящее к
античности (прежде всего к платонизму) убеждение в онтологическом
превосходстве умопостигаемого над чувственным (ибо сомнению у Декарта
подвергается прежде всего мир чувственный, включая "небо, землю и даже наше
собственное тело") и, во-вторых, рожденное христианством сознание высокой
ценности "внутреннего человека", человеческой личности, отлившееся позднее
в принцип "Я". В основу философии нового времени, таким образом, Декарт
положил не просто принцип мышления как объективного процесса, каким был
античный Логос, а именно субъективно переживаемый и сознаваемый процесс
мышления, такой, от которого невозможно отделить мыслящего: "Невозможно, -
пишет Декарт, - полагать несуществующим то, что мыслит, в то время, пока
оно мыслит".
Декарта полагает самосознание как необходимый конститутивный момент
мышления. Поэтому не будет преувеличением сказать, что именно Декарт
является отправной точкой философствования, которое впоследствии -
благодаря Канту - получило название трансцендентального. Мышление
невозможно оторвать от "Я" - в этом уже заложена предпосылка
трансцендентальной философии, как она впоследствии была развита Кантом.
"Под словом мышление (cogitatio), - пишет Декарт, - я разумею все то, что
происходит в нас таким образом, что мы воспринимаем его непосредственно
сами собою; и поэтому не только понимать, желать, воображать, но также и
чувствовать означает здесь то же самое, что мыслить". Это - тоже совсем не
характерное для античности и средних веков суждение: и Платон, и
Аристотель, и Фома Аквиант различали в человеке духовную деятельность,
связанную с умом, и деятельность души, к последней они относили и чувство,
и воображение, отделяя их как акты субъективные от мышления. Как мы увидим
дальше, Декарт вообще устраняет традиционное понятие души, и потому у него
желание, воображение и чувство выступают просто как модусы мышления -
характерная черта именно интеллектуализма картезианской философии.
самосознание, дало повод целому ряду исследователей считать, что в "ego
cogito" рационализм нового времени обретает свою последнюю достоверность.
Несомненно, обращение к самосознанию у Декарта есть свидетельство того, что
философия в XVII в. стремится обрести известную автономию, какой она не
имела в средние века и даже в эпоху Возрождения, о чем свидетельствует
пример Николая Кузанского. Однако самосознание как принцип философии и
культуры нового времени у Декарта еще не обрело полной автономии. И в самом
деле: он признает суждение "мыслю, следовательно, существую" достоверным
потому, что оно обладает признаками ясности и отчетливости, а эти
последние, по Декарту, являются критериями истинности знания. "Ясным, -
пишет Декарт, - я называю такое восприятие, которое очевидно и имеется
налицо для внимательного ума, а отчетливым - восприятие, которое настолько
отлично от всего остального, что содержит только ясно представляющееся
тому, кто надлежащим образом его рассматривает". И ясное, и отчетливое
знание включает в себя момент очевидности; оба, стало быть, являются
определениями знания через его отношение к сознанию. Но вот тут и возникает
решающий вопрос: может ли сознание быть достаточно сильным гарантом, чтобы
нести возложенную на него миссию - быть залогом истины? Взятое само по
себе, автономно, оно, по Декарту, такой силы не имеет. "Если... мы
предположим, что обязаны существованием не всемогущему Богу, а либо самим
себе, либо чему-нибудь другому, то чем менее могущественным признаем мы
виновника нашего существования, тем более будет вероятно, что мы так
несовершенны, что постоянно ошибаемся".
что существует Бог, что Он - всесовершенное существо, а следовательно не
может быть обманщиком (ибо обман - это теоретический, гносеологический
аспект несовершенства, т.е. небытия). Важнейшим совершенством Бога, по
Декарту, является Его всемогущество, благодаря чему Он создал нас
способными к достоверному познанию, вложив в нас естественный свет разума,
или, что то же самое, ясные и отчетливые идеи: ведь душа видит ясно и
отчетливо благодаря естественному свету разума. Только благодаря
всемогуществу Бога, создавшего сознание, оно может быть залогом истины. Как
видим, само сознание у Декарта не замкнуто на себя, а открыто к Богу, или,
что то же самое, открыто к бытию: ведь Бог мыслится Декартом как
всесовершенный, а совершенство - средневековое имя бытия. Только благодаря
этой открытости сознание, или ум, у Декарта ограждено от той чисто
психологической, субъективно-идеалистической трактовки, при которой
сознание рассматривается просто как выражение состояний и содержаний
индивидуума - носителя этого сознания. Такая трактовка есть вполне
естественное следствие рассмотрения сознания только как рефлексии, и
Декарту хорошо известна опасность субъективизма и релятивизма, порождаемая
такой трактовкой сознания. Вот что он пишет по этому поводу: "...В слове
"идея" заключается двоякий смысл. Оно может быть взято или в материальном
смысле, как действие моего разума (entendement), и тогда нельзя сказать,
что идея совершеннее меня. Или же оно может быть взято в объективном
смысле, как тот объект, который представляется через это действие, и тогда,