наглядной реализации. Иными словами, среднее (и его нужно держать) между
безобъектной и объектной, предметной мыслью и есть рацио. И Декарт держал
его даже вопреки фактам своего времени. А наша современная мысль -
комментаторов, историков - всеядна. Мы невольно хотим объединить время
Декарта с сегодняшним днем, и нам обидно, что он не предусмотрел и то, и
это, и пятое, и десятое. Скажем, судя по работам Декарта, ему было известно
исчисление бесконечно малых, фактически он его открыл. Из его писем видно,
что он понимал свойства некоторых кривых, называемых трансцендентными,
применение которых к тангенсу дает формулу, содержащую начатки
дифференциального и интегрального исчислений. Но он не использовал эти
кривые в своей геометрии. И теперь историки математики говорят, что он
ошибался. Да, ретроспективно, с точки зрения сегодняшнего математического
анализа, в котором многое уже осмыслено и есть соответствующие понятия, он
ошибался. Но исторически математический анализ существовал ведь сначала в
совершенно немыслимой форме, с допущением каких-то бесконечно малых якобы
реальных, а в действительности таинственных вещей в мире, чего и не принимал
Декарт.
шла от A через B к C. И лишь потом была открыта точка B1, лежащая в стороне
от линии A, B, C. Так вот, Декарт допускал в свою геометрию только
алгебраические кривые и не допускал так называемые трансцендентные кривые,
которые как раз и являются тем, что питает математический анализ, т.е.
дифференциальное и интегральное исчисления. Если мы решили, что точка B1
находится на трансцендентной кривой, то понятно, почему Декарт не
рассматривал эти кривые; ему нужно было прийти к точке C, а через B1 это
сделать нельзя - таков закон мысли. Через B1, повторяю, к C не придешь.
Почему? Потому что Декарт шел в своей геометрии только к таким результатам,
когда можно было непрерывно, по каждой точке, прослеживать предмет,
относительно которого выводится формула. То есть чтобы мысль не прерывалась
темными местами или понятиями, которые не порождаются движением самой мысли.
А трансцендентные кривые в то время строились так, что непрерывно это
проследить было нельзя, и для Декарта они были неясными, непрозрачными. Если
ли бы он их принял, то не пришел бы к своим результатам. А теперь мы имеем
его результаты, и они обратимы, т.е. мы можем соединить B и B1 на другой
базе. А реальная мысль необратима: если с захватом именно B идешь к C, то
невозможно одновременно мыслить и допускать B1, которое нарушает это
движение, сбивает его. Поэтому бессмысленно говорить, что Декарту не хватило
сообразительности, что он не сделал то-то и то-то. Он принципиально этого не
делал. Принцип неделания чего-то в истории науки всегда, мне кажется,
интереснее, всегда богаче частного факта, что, например, кто-то что-то не
сделал. Но вернемся к сути.
образом, чтобы не попасть в плен майи и обмана, который индуцируется в нас
нашим наглядным, повседневным опытом. В физике нет места такому опыту. Или,
как сказал бы Декарт, нет места воображению, представлению. Воображение
здесь понимается мной и в кантовском, и в декартовском смысле как
способность представлять наглядно модельность нашего мышления. Так что же
все-таки имеет в виду Декарт, и почему он приходит к такой странной,
шокирующей нас формулировке, что и вызвало мое столь длинное отступление,
когда заявляет, что материя есть только пространство? Напомню вам
определение трансцендентального сознания, повернув его несколько иначе.
Трансцендентальное сознание - это сознание субъекта, который может быть нами
реконструирован в качестве конечного и окончательного источника всех тех
знаний, которыми он обладает. То есть тезис декартовского рационализма (или,
что то же самое, трансцендентализма) сводится к тому, что знанием считается
только то знание, которое порождается субъектом. На первый взгляд это
кажется банальностью, но в действительности это очень важный и совсем не
банальный пункт. В третьей формулировке это станет яснее: рациональным
является то, в чем нет ничего из того, что могло бы быть порождено в
результате вторжения какого-либо другого (внешнего) целого. Допустим, что вы
в силу каких-то процессов, случившихся в вашем сознании, поставили передо
мной стакан, который вошел в поле моего сознания. И если я о нем что-то
выскажу, то мое высказывание о том, что я его воспринял, будет порождено не
мной, поскольку я не могу установить те мотивы (я могу о них только
догадываться), которые, зародившись в вас, привели к появлению его в моем
поле фактов. Все мои утверждения о стакане будут неконтролируемы, потому что
в них будет содержаться нечто, что порождено, повторяю, не мной, т.е. не на
основе моей апперцепции. Значит, субъект трансцендентального сознания может
принять только такое знание, относительно которого показано, что он -
конечный и единственный его источник.
на следующий весьма характерный и не только странностями времени объяснимый
вопрос, который постоянно мучил Декарта и от которого он освобождался: не
являются ли наши мысли продуктом чьего-то наваждения? Не водит ли нас злой
гений? Ведь нужно доказать, что такого злого гения нет.
этом: на доказательстве рационального как такового, которое не имеет внутри
себя ничего, что порождалось бы другим целым. В античной философии, у
Аристотеля, это выражалось, в частности, в идее топоса. Топоса вопроса или
топоса проблемы, когда в то, о чем говорится, скажем в явление А, не должно
допускаться никакое другое целое. Если оно допускается, то это - не топос.
Не топос нашей проблемы. У Аристотеля это называлось топосом, а в новой
философии появилось понятие рациональности или трансцендентального субъекта.
Но как бы то ни было, на этом понимании, что рациональна только та мысль, у
которой есть свой топос, и возникло определение пространства. Например, из
точки А мы смотрим на какое-то тело, имеющее определенную фигуру, и со всех
частей этого тела собрана информация, поступающая в точку А. Формирующая
некоторое представление А. В какой мере мы можем сказать что-либо
объективное о самом теле? Очевидно, ровно в той мере, в какой оно
"вывернулось наружу", т.е. артикулировано вне самого себя, и в нем нет
ничего, что не было бы артикулировано, какой-то другой, самостоятельной
инстанции. А что может быть этой самостоятельной инстанцией по сравнению с
внешней полной артикулированностью? Только мысль. Нам известны только два
атрибута или, как говорил Декарт, две субстанции (их может быть много, но
человеку известны только две): или мысль, или протяжение. И что будет здесь
отличным от протяжения, от внешней артикуляции предмета? Внутренние
мыслеподобные состояния, душа. Если у предмета (или тела) есть душа, то это
явно такое целое, которое может (и будет) "подсовывать" мне свои проявления,
т.е. вместо чего-то одного показывать мне что-то другое. Причем показывать
или "водить меня за нос" Настолько систематически, что я поверю в это. Мне
будет казаться, что я наблюдаю мир, а в действительности за этим будет
стоять "злой гений".
пространству способно устранить или избавить нас от злого гения. В этом
смысле пространство есть не какое-то физическое явление, а условие нашего
знания. Вот почему Декарт говорил, что между вещью и пространством нет
никакого отличия. В этой его формуле упакован или заключен весь
трансцендентальный аппарат обоснования возможностей нашего знания. Понятие
пространства есть понятие, указывающее на условия нашего знания, вещи как
вещи. Потому что, если не "пространство", то такого условия нет, значит, там
(в материи) действительно находится какая-то инстанция, которая индуцирует
во мне мои мысли. Как нет и материального тела, потому что последнее, по
Декарту, появляется в мире лишь после того, как доказано, что то, что мы
воспринимаем нашими органами чувств, и есть тела. Этим утверждением Декарт
обосновывает сам принцип опытной науки, опытного, эмпирического
естествознания. A то, что такое обоснование составляет проблему, очевидно. Я
могу это показать.
мир состоит только из них. Почему бы нет? Вот, скажем, прочерченные на доске
мелом линии или, как сказал бы Декарт, следы человека, оставленные на песке.
Мы не видим человека, мы видим следы, материальные конфигурации. Что это за
конфигурации? Это знаки, за которыми стоят мысли. Знаки в поле вашего
зрения, которые мною нарисованы, потому что я хочу что-то вам сообщить, и
поэтому вы не имеете права исследовать их как тела. То есть мир не состоит
из такого рода конфигураций. Разве знаки существуют как материальные тела?
Что это за существование, если я могу, по договоренности или без оной,
перевернуть знак A на A1 или вообще перестроить все знаки? Вы же не можете
такой мир исследовать и понимать. Можно воспринимать сообщение, но
невозможно исследовать и изучать предмет, из которого состоит знак. Вся
средневековая культура была построена, между прочим, как раз на таком
принципе, что все передаваемые или сообщаемые нами (и вообще всем живым)
предметные ситуации и знаковые оранжировки - не предмет опытного
исследования, потому что конфигурация как знак может проявиться (так или
иначе) помимо пространственных и временных ограничений. Если есть
субстанциальная форма, то она проявляется в любом месте пространства и
времени. Мы можем лишь расшифровывать проявления и знаки Божьей воли.
Предметные ситуации лишь кажутся предметными, а на самом деле они имеют
смысл, реализующий некий замысел.
этом вместо знаков у него фигурируют шляпы: раз я вижу движущуюся шляпу,
значит, идет человек), что то, что я воспринимаю, есть только тела (а не
знаки), и тогда это предмет опытного исследования. То есть за
пространственными артикуляциями ничего другого нет, а раз нет,
следовательно, можно строить знание. Значит, тела суть только протяжение.
придумал ее для других целей, занимаясь проблемой рефлексивных игр, но она
имеет прямое отношение и к теме нашего разговора, к тому, о чем я говорю.
Модель следующая: два черных ящика "угадывают" состояние друг друга (что
задумал противник). Это и есть рефлексивная игра. (Ведь наша жизнь сводится
фактически именно к этому, но жизнь не тела, а сознательных и чувствующих
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Гуревич Георгий
Юрьев Сергей
Махров Алексей
Шилова Юлия