Комплекс Шарикова, так сказать... - Совершенно верно. И с тем же языком,
кстати, - языком человека, выведенного из собаки.
слои "окультуриваются", постепенно проходя более высокие этажи и усваивая их
язык. А в 20-е годы пирамида культуры полностью перевернулась. Язык низа,
почти бессознательной массы, оказался стандартным, "нормальным" языком всей
культуры. Язык "управдомов", которых описывали Булгаков и Зощенко. Но он со
временем стал уже не предметом писательского изображения, а языком самой
литературы. Те самые совершенно неподвижные блоки слов, которыми ни один
здоровый ум, кажется, просто не в состоянии ворочать. Но ведь кому-то среди
них вольготно! Они ведь потом, уже в самой жизни, стали как бы
иносказаниями, системой перемигивания между "своими", знающими, что к чему.
То есть для новой породы людей, умеющих добывать пропитание деланием ничего.
Класс советских чичиковых, которых мы по недоразумению назвали
бюрократами...
ее вкрапления. А жаль! Ведь бюрократия - это хорошо организованная машина,
исключающая самоуправство внутри нее. А мы без конца сталкиваемся как раз с
немыслимым произволом в каждой локальной точке! Как будто вся огромная
страна обслуживает и защищает возможность Иванова, Петрова или Чиквадзе быть
деспотом и самоуправствовать в своей маленькой ячейке. И стоит посягнуть на
это право, как легионы движутся на защиту. Почему? Да потому, что вихрь
бумажный, который парафразом именуют бюрократией, на самом деле есть
чичиковское кормление миллионов людей. Или епиходовское. Два варианта -
возвышенно-бездарный и воровской. Но и те и другие - воздухом торгуют, и из
воздуха питаются. Важно понять, что тут мы имеем дело не с бюрократией в
точном смысле слова, а с чем-то иным, что должно характеризоваться иными
терминами. Их общественной мысли еще нужно выработать... Нужно понять, с
какими категориями и с какой "антропологией" мы имеем дело.
происхождения. Вспомним то нетерпение, которое в 20 - 30-е заставляло без
оглядки мчаться в будущее, притягательно маячившее на горизонте. Это
нетерпение во многом подстегивалось как раз языком, в котором были наскоро
"пройдены" и "потреблены" понятия, заимствованные извне, но толком не
освоенные изнутри. Они не имели опоры во внутреннем развитии субъектов, ими
оперирующих. Субъекты на самом-то деле пропустили какие-то моменты
интеллектуального и духовного развития, а в языке оказались впереди всех...
Этим-то языком мы "ускоряли" и саму реальность. Именно с его помощью
отдавали себе отчет в происходящем, а происходило зачастую нечто совсем
инородное этому языку. Так что сегодня мы должны осознать, как ни странно,
языковую природу некоторых беспокоящих нас нравственных, социальных и даже
экономических бед.
("врагов перестройки"), мы столкнемся с необходимостью заполнить какой-то
реальностью ту сюрреальность, которая является условием жизни миллионов
людей, научившихся торговать воздухом, то есть лишь на бумаге, в словах
существующим вариантом реальности. "Власть бюрократов", которую нам нужно
сломать, держится господством изображений, заменяющих собой то, что они
изображают. - Когда-то уже был изобретен для этого термин - логократия. -
Можно и так. В рамках этой власти все происходит лишь для сообщения о
происшедших событиях. И наоборот: происходит только то, о чем можно
соответствующим образом сообщить. Что можно изобразить - и что уже заранее
имеет свое нужное изображение. Только совпадающее с этим готовым
изображением имеет право на существование: и дела, и чувства, и мысли... Эта
фантастическая идеократическая власть! Ибо власть ее над реальностью и над
умами фантастична во всех смыслах.
чем имеем дело. И в этом мы можем и должны воспользоваться таким уникальным
средством массового понимания, как театр. - Странным, признаться, и
неожиданным путем приходим мы к "проблеме театра". - Если мы хотим
воспользоваться уникальным средством театра для решения наших духовных и
социальных задач (а они, как мы видим, часто совпадают в своей "языковой"
природе) и если станем размышлять в большой размерности, то обнаружим, что
проблема театра у нас обусловлена одним странным обстоятельством: сама жизнь
насквозь театральна. У нас ведь все играют какие-то роли (беру этот термин
не в социологическом смысле, а в собственно театральном) - я готов
утверждать, например, что и Сталин играл роль Сталина... А российский вор
(как и грузинский, к примеру) тем отличается от вора французского или
итальянского, что в большей степени играет вора. - Неожиданная точка зрения,
если не сказать - экстравагантная. Но попробую принять вашу логику. - И
тогда перевернем вопрос: попробуйте изобразить это не в театре - нельзя
сыграть вора, который играет вора! Или по крайней мере это очень нелегко -
сыграть играющего. Именно поэтому, мне кажется, современные актеры часто
играют плохо - ибо пытаются простодушно изображать на театре то, что уже и в
жизни является изображением. - Пoдхвачу: а для того, чтобы выстроить некое
"изображение изображения", недостает, видимо, каких-то механизмов
опосредования - и специальных навыков ремесла и особой разработанности
собственного сознания. - Конечно, конечно. Простая реалистическая
публицистика или сатира, очевидно, не способна справиться с такого рода
явлениями, нужна какая-то иная форма искусства.
подмены: "шел в комнату, попал в другую" - вечный наш маршрут.
энергия часто тратится на фикции; мы раздираем себе души из-за привидений!
Из-за того, чего нет. Я бы утверждал, например, что нечего бороться с
корыстолюбием, потому что у нас нет денег, а то, что реально есть, извольте
называть как-то иначе. Где вы найдете Гобсека - крупную характерную фигуру,
поддающуюся драматическому изображению? Сплошные привидения...
путь действительно профессиональной работы в области культуры (будь то
работа мыслителя, драматурга или режиссера). Надо научиться задавать себе
простой, но драматический вопрос (кстати, снова - чаадаевский): кто я?
Только приведя себя в движение, мы дойдем до вечного источника наших
"временных" трудностей. Не поставив себя под вопрос, принимая себя за
очевидную данность, мы не сможем двинуться ни в прошлое, которое жаждем
понять, ни в будущее, которое стремимся создать.
представляем как чудесное превращение скопища проходимцев, недотыкомок,
"зомби" - в светлые, в белых одеждах существа. Да откуда они там возьмутся?
И откуда это вечное ожидание в русской культуре?
Во-первых, никогда по отдельности (то есть на собственный страх и риск - и
ответственность), но всегда только вместе. И второе: никогда не сегодня, а
всегда только завтра. Знаете, есть такая расхожая фраза: "Тогда нельзя было
иначе..." Как-то не замечают, что она делает неопределенным любой момент
времени. Ни один не отличается от другого - дурная бесконечность. -
Любопытно: обычно из этой фразы вычитываешь бессознательную апологию
нравственного релятивизма, конформизма. А по-вашему, она обличает отсутствие
временных "разметок" в сознании; значит, одно - корень другого?.. Но
вернемся к главной теме, к профессиональной работе культуры - как я понимаю,
работе созидательной, духо- и человекостроительной. - К тому я и пытаюсь
вести... В чем главная трудность? Повторю: не принимать себя за самую
очевидную данность. Человек ведь - существо фантастической косности и
упрямой хитрости. Он готов на все, лишь бы не привести себя в движение и не
поставить себя под вопрос. - Не посмотреть самому себе в глаза... - ...И не
увидеть там всю вселенную - ибо она в тебе, как в локальной точке,
голографически отражена. Держа в голове эту метафору внутреннего движения,
обратимся снова к театру, как к частному случаю духостроительства (для меня
связанного и с проблемой сознания как такового). Я бы сказал так: всякий
настоящий театр есть критика театра. Показ неизобразимости того, что
изображено. Того, что изобразить в принципе нельзя, но что должно
возникнуть, получить существование и быть понятым. - Если я правильно вас
понимаю, имеется в виду не отрицание реалистических возможностей театра, а
ход к некоторой духовной реальности, которая в иных пространствах коренится.
- Театральная сцена - место для "присутствия отсутствующей реальности".
Поэтому я не могу представить себе театр, в котором не подчеркивается прием,
само актерство. Ведь в театре мы всегда видим маски другого. Нечто
отсутствующее представлено марионетками, не скрывающими своей природы. Это
как бы негатив сознания. На том и строится театр как духовная работа. Потому
я и обращаюсь к нему в связи с задачами интеллектуального и морального
самопреобразования; театр - это искусство движения по преимуществу. В нем
все и вся находится в состоянии движения. Это какой-то поток и света, и
шума, и синтетически движущейся массы - театр, конечно, не сводится к
психологизированному диалогу (что сам он давно осознал), это некоторое
пространственное явление.
подспорья для решений той же, в общем, задачи. Какой? Приводя в движение
себя, мгновеньями обретать то, чего нельзя иметь. В данный миг, в
сиюминутном истолковании людей, света, звука - впадать в истину. Чтобы в
следующее мгновенье завоевывать ее снова.
мыслитель рождался вот такими дискретными мгновенными рождениями внутри
своего писания. Знаете, я думаю, что графоманство - это писательство, внутри
которого ничего не происходит. Художнику же собственное прозрение приходится
все время завоевывать: каждый раз заново. И на волне такого усилия и
напряжения и создается какое-то особое время жизни, не текущее
хронологически, но то, в котором ты пребываешь. Создается напряженная зона
сознания. Так бы я мог определить и театр.
историческим. Например, я могу считать, что феномен античной Греции есть
Контровский Владимир
Земляной Андрей
Махров Алексей
Ильин Андрей
Перумов Ник
Андреев Николай