Чтение 30–й страницы книги ~Калле-Блюквист

пока можно зайти в Усадьбу и попробовать разобраться немного во всех этих
комнатах и закоулках. Ведь Усадьба скоро может опять стать театром военных
действий, и тогда это здорово пригодится.
Она выглядывает в окно. Ого, все небо почернело! Солнце спряталось,
издалека слышится угрожающий гул. Прерии выглядят мрачными и пустынными.
Надо торопиться, забирать Мумрика и бежать отсюда! Она выскакивает из
дверей, бежит изо всех сил по тропинке через орешник и все время слышит
угрожающие раскаты грома, бежит дальше, бежит... и вдруг растерянно
останавливается.
Ева-Лотта с размаху налетела на кого-то, кто шел по тропинке с
противоположной стороны и так же торопился, как и она. Сначала она
различает только темно-зеленые габардиновые брюки и белую рубашку, но потом
поднимает голову и видит лицо. О, какое лицо - бледное, исполненное
отчаяния и страха! Неужели взрослый мужчина может так бояться грозы?
Еве-Лотте почти жаль его.
Но ему, очевидно, не до нее. Он бросает на нее мимолетный взгляд,
одновременно испуганный и злой, потом торопится дальше по узкой тропинке.
Ева-Лотта не любит, когда на нее смотрят так неприязненно. Она привыкла,
что люди веселеют, глядя на нее. И ей хочется, пока он еще не скрылся из
виду, показать, что она настроена благожелательно и с ней нужно обращаться
подобающим образом.
- Скажите, пожалуйста, который час? - спрашивает Ева-Лотта вежливо,
спрашивает просто так, чтобы сказать что-нибудь.
Незнакомец вздрагивает и неохотно останавливается. Сначала кажется, что
он не будет отвечать, но наконец он смотрит на часы и бормочет невнятно:
- Без четверти два.
И бросается бежать. Ева-Лотта смотрит ему вслед. Она видит: у него из
кармана торчит пачка бумаг. Из кармана зеленых габардиновых брюк.
И вот он ушел. Но на тропинке осталась лежать скомканная белая бумажка.
Он уронил ее в спешке.
Ева-Лотта поднимает ее и с любопытством рассматривает. Наверху написано:
"Вексель". Так вот они какие, эти векселя! Стоит ли из-за них так
беспокоиться?
Оглушительный раскат грома заставляет Еву-Лотту подскочить от испуга.
Вообще-то она не боится грозы. Но сейчас, именно сейчас, когда она одна в
Прериях! Ой, как неприятно здесь стало вдруг! В кустарнике темно, и в самом
воздухе чувствуется что-то страшное и зловещее. Почему она не дома?.. Надо
спешить, спешить изо всех сил.
Но сперва надо забрать Мумрика. Рыцарь Белой розы остается верен своему
долгу, даже если сердце ушло в пятки. До камня остается всего несколько
шагов, мимо вон тех кустов... Ева-Лотта бежит...
...Сначала она только тихонечко всхлипывает. Стоит совсем неподвижно,
смотрит и всхлипывает. Может быть, о, может быть, это ей только снится?..
Может быть, там вовсе и не лежит... не лежит кто-то, скорчившись, возле
камня?..
Потом Ева-Лотта закрывает лицо руками, поворачивается и бежит. Странные,
ужасные звуки рвутся из ее груди. Она бежит, хотя ноги ее дрожат. Она н)е
слышит раскатов грома и не чувствует дождя. Не чувствует, как ветви
орешника бьют не по лицу. Она бежит, как бегут во сне от неведомой
опасности.
Через Прерии... Через мост, по хорошо знакомым улицам, вдруг опустевшим
под проливным дождем...
Дома! Дома! Наконец-то! Ева-Лотта толкает садовую калитку. Там, в
пекарне,- папа. В белой пекарской одежде он стоит среди своих противней.
Большой, спокойный, как всегда. Стоит только подойти к нему поближе, как ты
весь окажешься в муке.
Да, папа - такой же, как всегда, хотя мир вокруг переменился, и стал
страшным, и в нем больше невозможно жить... Ева-Лотта опрометью кидается в
объятия отца, прижимается к нему, крепко-крепко обвивает руками его шею,
прячет залитое слезами лицо у него на груди и жалобно всхлипывает:
- Папочка, помоги! Старик Грен...
- Что случилось, доченька, что с ним такое?
А она отвечает совсем тихо, дрожа всем телом:
- Он лежит мертвый в Прериях.

8

Неужели это тот самый городок, который совсем недавно был сонным,
спокойным, тихим?
Сейчас его не узнать.
За какой-нибудь час все переменилось. Городок жужжал, словно пчелиный
улей. Полицейские машины приезжали и уезжали, телефоны звонили, жители
обсуждали, строили догадки и предположения, волновались, спрашивали
полицейского Бьорка, правда ли, что убийца уже схвачен. И озабоченно качали
головами: "Вот ведь как нехорошо вышло с беднягой Греном... да-а-а... А
впрочем, он и сам-то был не такой уж чистенький, так что, может, оно и не
удивительно... хотя все же... Вот ужас-то какой!"
Огромные толпы любопытных устремились в Прерии. Но вся территория вокруг
Усадьбы была оцеплена и никого не пропускали. Полиция удивительно быстро
перебросила туда своих людей.
Расследование было в полном разгаре. Всё фотографировалось, каждый метр
земли исследовался, все заносилось в протокол. Оставил ли преступник хоть
какие-нибудь следы? Нет, ничего! Если что-нибудь и было, все смыл проливной
дождь. Даже окурка не осталось. Судебный врач, обследовавший тело, мог
только установить, что Грен убит выстрелом в спину. Бумажник и часы его
остались целы. Очевидно, убийство было совершено не с целью ограбления.
Комиссар уголовной полиции хотел поговорить с девочкой, которая
обнаружила тело, но доктор Форсберг не разрешил. Девочке надо успокоиться и
прийти в себя, сказал он. Как ни тревожила комиссара такая задержка,
пришлось повиноваться. Во всяком случае, доктор Форсберг смог ему
рассказать, что девочка плакала и часто повторяла: "Он в зеленых
габардиновых брюках!" Очевидно, она имела в виду убийцу.
Но нельзя же рассылать по всей стране описание примет, где будет
значиться лишь пара зеленых габардиновых брюк! Даже если девочка видела
именно убийцу, в чем комиссар не был убежден, тот к этому времени наверняка
успел переодеться. И все же на всякий случай комиссар разослал во все
полицейские участки телеграммы с указанием следить за всеми подозрительными
габардиновыми брюками. Оставалось только продолжать расследование и ждать,
пока девочка настолько поправится, что с ней можно будет обстоятельна
поговорить.
Ева-Лотта лежала в маминой постели. Более безопасного места она не могла
себе представить. Приходил доктор Форсберг и дал ей лекарство, чтобы она
хорошо спала и не видела страшных снов. К тому же мама и папа обещали
сидеть около нее всю ночь.
И все равно... Назойливые мысли путались в голове у Евы-Лотты. Зачем
только она пошла в эту Усадьбу! Теперь все разбито. Никогда в жизни ей уже
не будет весело. Да и как веселиться, когда люди поступают так плохо друг с
другом! Конечно, она и раньше знала, что случаются такие вещи, но знала не
так, как сейчас. Подумать только: еще вчера они с Андерсом дразнили Калле и
говорили об убийцах, как о чем-то смешном, даже подшучивали! Сейчас ей
становилось не по себе при одной мысли об этом. Больше она никогда так не
будет делать! О таком нельзя даже в шутку говорить, потому что можно
накликать беду и все произойдет на самом деле. А вдруг это она виновата,
что Грена... что Грена... нет, она не хочет об этом думать. Но она теперь
станет совсем другой, да, да, обязательно! Она станет немножко женственнее,
как тогда сказал дядя Бьорк, и никогда больше не будет участвовать в войне
Роз - ведь именно из-за этой войны Ева-Лотта оказалась замешанной в
ужасном... Нет, лучше не думать, а то голова лопнет...
Все, с войной роз покончено. Она никогда не будет больше играть. Никогда!
Ой, до чего же будет скучно!
Глаза Евы-Лотты опять наполнились слезами, и она схватила мамину руку.
- Мама, я чувствую себя такой старой,- сказала она плача.- Как будто мне
пятнадцать лет!
Потом Ева-Лотта уснула. Но, прежде чем погрузиться в целительный сон, она
вспомнила про Калле. Что он думает обо всем этом? Калле столько лет
выслеживал преступников - что он делает сейчас, когда на самом деле
появился убийца?

* * *

Весть об ужасном событии застала знаменитого сыщика Блюмквиста за
прилавком отцовского магазина. Он как раз заворачивал покупателю две
селедки в газетную бумагу; в этот момент в лавку на всех парусах влетела
фру Карлссон с Плутовской горки, нафаршированная новостями. В две минуты
лавка превратилась в кипящий котел - вопросы, восклицания, крики ужаса...
Торговля прекратилась, все окружили фру Карлссон. А она тарахтела без
умолку, рассказывая все, что знала, и даже больше.
Знаменитый сыщик Блюмквист, человек, призванный охранять безопасность
общества, стоял за прилавком и слушал. Он ничего не говорил. Он не задавал
вопросов. Он стоял будто парализованный. Выслушав основное, он незаметно
выскользнул в кладовку и уселся на пустой ящик.
Калле сидел там долго. Вы полагаете, он разговаривал со своим
воображаемым собеседником? Действительно, момент как будто подходящий! Но
нет, он ни с кем не разговаривал. Он думал.
"Калле Блюмквист,- думал он,- ты тюфяк. Обыкновенный драный тюфяк, вот ты
кто! Знаменитый сыщик? Да из тебя такой же сыщик, как из старой рогатки -
ружье! В городе могут происходить самый ужасные преступления, а ты стоишь
себе за прилавком и заворачиваешь селедку. Что ж, продолжай в том же духе,
хоть какая-нибудь польза от тебя!"
Так он сидел, положив голову на руки, погруженный в мрачные раздумья. Ну