тысяч человек.
колбасы, настоящей, а не ярославского производства.
засекречены, партия, мне кажется, все еще чувствует себя в
подполье...
болезненной улыбкой спросил Тимофей Гаврилович. И после ответа
пригорюнился: -- Дожить-то доживем, но, чую...
своему подопечному. Андрей Николаевич копался в огороде, часами
лежал под березами и смотрел в небо. Поднимался, заходил в
комнату Елены и сидел перед пишущей машинкой, не притрагиваясь
к ней. Слушал что-то генделевское, исходящее от книг,
принадлежащих когда-то отцу Елены, известному травнику. Зато
людской мат и ор стоял в кабинете Срутника. Нет, не Мировой Дух
нашел здесь пристанище, и не на привал расположился он.
Какая-то хулиганствующая толпа, посвистывая и улюлюкая, перла
мимо Андрея Николаевича, двигаясь по кругу -- от этажерки у
письменного стола к шкафу, от шкафа к полкам вдоль стены,
падала потом у двери и дружно забиралась на другую стену, чтоб
сигануть с нее на этажерку и возобновить круговой ход с
хоругвями, плакатами и знаменами. Кое-кого в толпе он узнавал
-- из тех, кто дома у него безмолвствовал в комнате с ходовыми
книгами, -- и приходилось думать об "эффекте толпы".
отразилось даже на честном и умном Тимофее. И о себе он думал.
О том, что жизнь его не привязана к текущему времени. Она
болтается на разрыве эпох.
работа найдена! И куплено все то, что надо мужчине, вступающему
в новую жизнь. "Волга" его подогнана к даче и заправлена
бензином.
картошке и комбайне, отвечал честно и четко: не знаю, не
помню...
за руль и смело покатил в столицу.
еще только съезжались ко гробу выученные им гороховейские
мужчины и женщины, как мать, хлопотавшая больше всех,
схватилась внезапно за сердце и отошла. Так и понесли два
гроба. Поминки были шумными. Галина Леонидовна, вся в черном,
обнаружила большое знание всех погребальных и поминальных
обрядов, командовала рассудительно, ей подчинялся даже ее
одноклассник, ныне артиллерийский генерал. Шишлин прибыть не
смог, но отозвался на трагическое событие обширной телеграммой,
принес ее начальник гороховейской почты. Васькянин приехал, с
Еленой, на них смотрели с подозрением, как на самозванцев, пока
не всхлипнула Галина Леонидовна: "Николай Александрович так
любил их, так любил..."
Андрей Николаевич знал за месяц до похорон. Отец приехал к нему
внезапно, без картошки и сала, ноги погнали старика к сыну,
Андрею Николаевичу показалось даже, что отец пешком притопал в
столицу из гороховейского далека: таким усталым выглядел,
изнуренным после дороги, озябшим на семи ветрах странствий. С
жадным и мечтательным всхлипом влил в себя водку. Как все
ходоки в Москву, пришел он за справедливостью, и пришел к сыну,
и Андрей Николаевич не мог ему дать ничего, кроме крова и пищи.
Статистика продолжала добивать педагогов и, кажется, повергла
их наземь, потому что обнаружилась трагическая ошибка в
вычислениях. Шишлин, всегда "хороший", при тщательном
рассмотрении оказался в разряде "плохих", и жизнь педагогов из
просто никчемной превратилась во вредоносную. В архиве Николай
Александрович докопался до картошки, а потом уж и до всей пашни
района. И с ужасом убедился, что такого злодея, как Ваня
Шишлин, земля еще не видывала, а ведь золотую-то медаль
выклянчил ему сам директор школы. Починковский колхоз душой был
бы рад поклониться в ноги сыну председательши за все
благодеяния его, да получалось так, что лучше бы благодеяний
этих не было. Колхоз, чего нельзя отнять у Вани, на ноги встал,
но встал для того, чтоб оглянуться, осмотреться, найти местечко
посуше да завалиться у бочки с самогоном. И весь район страдал
от шишлинского хозяйствования. Комбайны, трактора, косилки да
сажалки, подборщики и культиваторы, самоходные и прицепные
машины и орудия, Ванею в колхозы отправляемые, откровенной
недоделанностью звали механизаторов поскорее угробить их и
заказать новые, урожаи неуклонно падали, и если какой-нибудь
председатель восставал, то его тычками и окриками либо дурнем
выставляли, виновником всех бед, либо проворно через бюро
проворачивали изгнание из славных рядов, заменяя строптивца
покладистым умником. С другой стороны, не заморский же дядя, а
своя кровь, радел и старался, сам в Починках комбайн
отремонтировал, всю страну поднял, но какую-то цапфу достал, аж
самолетом, из Куйбышева, подтащили ее.
страдал, что Андрею Николаевичу стало самому плохо. Пока отец
спал, сбегал утром в магазин, купил ему костюм, матери туфли, и
отец ушел, отправился туда, поближе к гороховейскому кладбищу.
Вскрыли завещание: дом и все имущество -- сыну. Кому достанется
земля, то есть несколько соток огорода, неизвестно, скорее
всего -- будущему владельцу дома, через полгода, но Андрей
Николаевич представил себе хождение по гороховейским
присутственным местам и услышал то, что принимали уши его
всегда в редкие посещения им учреждений под красным флагом:
визг тормозов. И написал дарственную: все -- детдому. Картошку
уже окучили соседи, он подровнял кое-где, постоял с лопатой в
огороде, вновь с удивлением обнаружив в себе любовь к тому, что
принято называть землей.
почтмейстер преподнес сюрприз: две телеграммы, одна из
Балтимора, другая из Сан-Франциско. Братья Мустыгины начали,
наверное, обирать Америку -- с Атлантического и Тихоокеанского
побережий, двигаясь навстречу и чем-то напоминая автобусных
контролеров; обе телеграммы выражали глубокое соболезнование,
причем абсолютно одинаковыми словами.
но та бурно запротестовала: "Тебя нельзя оставлять одного!" --
и вперлась вслед за ним в квартиру. Андрей Николаевич со
страхом ожидал возмущения Мирового Духа, но, кажется, корифеи
сделали перерыв в работе постоянно действующего семинара и
вежливым молчанием встретили появление старой знакомой. Всю
неделю, что жила под их боком женщина, они прислушивались,
несомненно, к тому, что происходит за тремя стенами, дружескими
подначками встречали по утрам Андрея Николаевича и хихикали,
когда на кухню влетала взъерошенная, полуодетая и неопрятная
Галина Леонидовна. Притворство ее по ночам забавляло Андрея
Николаевича. Он подумал как-то, что она, пожалуй, смогла бы
озвучить не один сексуальный фильм.
на дверях, поскольку ключи побывали в руках Галины Леонидовны,
затем с лупой и самодельным индикатором обследовал квартиру,
находя намеренно забытые женские причиндалы в самых неожиданных
местах. Звери, маркируя принадлежащую им территорию, на
границах ее оставляют пахучие или видимые следы своего
недавнего присутствия. Точно так же Галина Леонидовна в
укромных уголках квартиры понатыкала каких-то булавок,
подложила пуговки, ссохшиеся и свернутые в трубочку тюбики
из-под мазей и красителей, заколки, обломанные расчески, то
есть явно относящиеся к женщине предметы, которые
спровоцировали бы на скандал другую женщину, появись та у
Андрея Николаевича.
прихожей, сузив ее. Временами он сожалел о том, что расстался с
гороховейским домом: там бы уместилось книг в три раза больше,
да и сожителей своих, запертых в полулегальной комнате, пора бы
переместить в просторное помещение. Великомученики намекали
хозяину квартиры, что отдельная камера -- не их удел, они и при
жизни тяготились замкнутостью тех структур, в которых обитали.
А поскольку Андрей Николаевич не отвечал, узники ссорились
между собою, перепалка достигла такого звучания, что докатилась
до Галины Леонидовны, -- только этим мог Андрей Николаевич
объяснить появление у себя посланца могущественной организации.
Артиллерийский генерал, нагрянувший на похороны и поминки, был,
наверное, атакован ею, пленен -- из-за четких ассоциаций,
Орловский Гай Юлий
Марко Джон
Корнев Павел
Мороз Александра
Глуховский Дмитрий
Кервуд Оливер Дж.