дашу? Потому что я еще жив, черт побери! Игоря уже не потянет к каранда-
шу. Да его, собственно, и никогда к нему не тянуло. Его тянуло к спирту
и к знаменитой красавице "Машке с бензоколонки". Интересно, подумал ли
он о ней в последний момент? Боже мой, я никогда этого не забуду! Да
разве сможет ктонибудь из тех, кто выберется отсюда, забыть это? Раз в
Ленинграде мы зажгли свечи и стали трепаться о том, кто какой выбрал бы
способ переселения в мир иной. Я сказал "авиационная катастрофа", и все
со мной согласились. Потому что это захватывающе! Дурачье! Что мы знали
об авиационных катастрофах? Но я видел это, видел - и пока еще жив, вот
ведь удача!
было наплевать на туман. Они слышали шум моторов и знали, что машину ве-
дет Игорь. Валялись на мешках. Кто спал, а кто трепался. Не знаю, случи-
лось ли что с приборами или что-то случилось с Игорем, но вдруг прямо по
носу появилось и мирно надвинулось на нас чтото серое и огромное. Я уви-
дел рот Игоря и его бешеные глаза. Он притянул меня вплотную и проорал:
"Влопались! Беги в хвост, Мишка!" - и вышвырнул из рубки. Когда я пока-
тился по мешкам, ребята чертыхались. Самолет чуть ли не встал на попа.
Мы всей кучей ворочались в хвосте, и я видел только чей-то вылупленный
глаз и рот с пломбированным зубом. В последний момент соседа вырвало
прямо мне в лицо.
когда остатки проклятого тумана словно клочки шерсти висят кое-где на
вершинах сопок, я вижу, куда мы тогда попали. Мы прошли по коридору пря-
мо в котел. Как это случилось? Друг Игорь, спи спокойно - следователю
теперь до тебя не добраться.
сломана только нога. К утру сползлись к обломкам самолета восемь чело-
век. Потом мы с Костей приволокли Сидорова и грузина, не знаю, как его
зовут. Кажется, он уже готов. Нет, пошевелился. Сколько народу погибло
сразу, я до сих пор не знаю. Видел только Игоря и радиста. Ну, а мы, ос-
тавшиеся? Мы съели почти все, что у нас было. Связи нет. Жечь уже нече-
го. Лежим кучей в шалаше из обломков самолета. Четвертый день. А солнце
горит над этой белой страной! Нет, я не проклинаю эту страну. Я люблю
ее, хоть... она и переломала мне кости.
всем шоферам колымской трассы. Я видел здесь настоящих людей и писал о
них дубовым языком дубовые заметки, но все-таки писал о них. И если я
останусь жив, я буду писать о них, но не так, как раньше. А если нет?
Сейчас я буду писать, пока не подохну. А летом, когда эта сопка зарастет
брусникой... Нет, мы будем живы, ребята! Сейчас я всех вас растолкаю и
покажу - смотрите, там, по руслу замерзшего ручья, бегут две собачьи уп-
ряжки.