тщеславном. Если хочешь только получать, что заставит тебя тянуться вверх,
перерастая самого себя? Тщеславный стоит на месте, он ссыхается.
воин, я не считаю, что в нем заговорило тщеславие. Что волнует одного? Что
трогает другую? В чем их отличие? Тщеславная, когда она засыпает...
никогда к нему не вернулось.
понять человека, который счастлив трудиться безвозмездно. Не понять стараний
танцовщицы: она станцевала танец и осталась ни с чем.
восхищаюсь им и говорю: "Жертвенность -- самое человечное в человеке". И он
горд, но не за себя -- за человека.
по нраву жизнестойкость и устойчивость гордецов. Скромник пасует перед
ветром, как флюгер. Любой в его глазах значительнее, чем он сам.
возвышаешься -- отдавая. Я не имею в виду отданного из пренебрежения. Каждый
должен вырастить свой плод. Гордость печется о его стойкости. Без гордости
плод по воле ветра будет менять вкус, цвет, запах.
"Я одаряю красотой, изяществом, величавой поступью.
есть, и это мое дарение".
пересотворил. Дерево дарит плод, плод -- преображенная земля. Танец --
преображенное умение ходить. Кровь воина преображается в храм и царство.
вокруг возбуждены. Но разве что-то преобразилось? Свои радости она украла у
природы. Не прилагая усилий, расходуется она на кобелей.
Гость встал, и, кажется, -- дерево, отягощенное плодами, протянуло
окружающим свои ветки. Но что сорвешь с них? Однако всегда найдется глупец,
который верит, что сорвал с ветки плод, он польщен умом говорящего. Раз
нашелся облагодетельствованный, как усомниться, что ты благодетель? Две
бесплодные смоковницы кланяются друг другу.
к собственным силам -- вот источник тщеславия. Толпа необходима тебе как
воздух, она убеждает тебя в твоей полноценности.
говорит тщеславный. Преданный королю молча зардеется от радости. "Король
согласен, чтобы я отдал за него жизнь", -- вот что прочитал преданный в
королевской улыбке. И словно бы уже отдал свою жизнь королю и облекся
королевским величием. "И я служу величию моего короля, -- мог бы подумать
он, -- король велик гордостью за него подданных".
улыбку, как орден, он разгуливает теперь пародией на короля, чтобы
позавидовали и ему Король одел его на полчаса в свой пурпур. А под пурпуром
-- ужимки и душа обезьяны.
LXI
ценностью. Мы уверились: нет большей радости, чем покупки. Да и откуда нам
быть иными, если потрачено столько усилий, чтобы укрепить нашу привязанность
к вещам?
обретет величие. Например, драгоценный камень, если трудишься над ним,
высвобождая свет. Камень способен стать твоей религией. Я знал куртизанку,
за нетленный жемчуг она платила бренным телом. Я не презираю религии камня.
Но недостойно кадить себе вещами. По правде сказать, в нас нет ничего, что
было бы достойно каждения.
не отнял. Здесь другое -- малыш обрел божество и готов стоять за него, не
щадя себя.
LXII
вершина которой -- Бог, а основание -- люди. Но возьмем короля и
предположим, что власть его и впрямь безусловна, что власть его для тебя --
неоспоримая данность, вроде пути из залы совета в гостиную в замке моего
отца: к нему ведет вот эта лестница, а не другая, вот эта дверь, а не
соседняя, и тебе незачем изыскивать другой путь, коль скоро существует этот.
Ты следуешь установленным путем свободно, ты подчинен ему не из трусости,
низости или искательства, и точно так же без трусости, низости и
искательства ты служишь своему государю, когда власть его безусловна, а не
обязана воле случая. Но если ты кажешься себе первым в царстве после
государя, а для государя власть не исконная данность, а случайность
политической интриги, спорный результат частных мнений или успех хитрости,
-- ты будешь ему завидовать. Завидуют только тому, на чьем месте возможно
оказаться. Негр не завидует белой коже. Человек не завидует птице
смертельной завистью, которая жаждет уничтожить для того, чтобы
воспользоваться самому. Пойми, я осуждаю не честолюбие, честолюбие тоже
желание созидать. Я осуждаю зависть. От зависти родятся только интриги, а
интриги -- гибель для творчества, которое в первую очередь чудо совместной
работы всех с помощью каждого. Сперва ты судишь своего небезусловного
государя, потом ты его презираешь. Ты знаешь, что он выше тебя, потому что у
него больше власти, но отказываешь ему в справедливости, уме, благородстве
сердца. Ты презираешь его, и его уважение к твоим трудам для тебя не
награда. Уважение тех, кого мы презираем, оскорбительно нам. И вот твое
положение становится для тебя невыносимым.
него нет иного средства дать почувствовать весомость своей власти. Быть с
тобой на равных, делить хлеб, расспрашивать, восхищаться твоими познаниями и
достоинствами может только тот, кто стоит у власти так же естественно, как
стоит крепость. Крепость стоит себе и стоит, чем тут наслаждаться, чему
радоваться?
поставил на огонь чугунок, он счастлив моему приходу. Разве камень
фундамента упрекает замковый камень за то, что тот держит свод? Разве ключ
свода презирает фундамент? Я и мой слуга, мы сидим друг напротив друга как
равные. Только такое равенство я признаю исполненным смысла. И если я
расспрашиваю его о пахоте, то не из низкого желания польстить ему и
расположить к себе -- мне не нужны избиратели, -- я спрашиваю, потому что
хочу поучиться. Когда спрашивают и не выслушивают ответа, ощутимо презрение.
И ответивший нащупывает в кармане нож. Но мне важно знать, сколько маслин
приносит оливковое дерево, я внимательно выслушиваю ответ.
гостя. Мой приход для него подарок, его правнуки будут знать, на каком из
стульев я сидел.
способен чувствовать свойственную людям благодарность. Вот мне улыбнулись,
поздоровались, вот жарят для меня барашка, я -- гость, он -- хозяин, и,
кроме других разных чувств, мы испытываем друг к другу просто человеческое
тепло. Дары гостеприимства, будто стрелы, вонзаются в мое сердце. Вот и
Господь слышит твою самую короткую молитву, самую мимолетную мысль: нищий
вздохнул о Нем в раскаленной пустыне. Но если в гостях у тебя мелкий князек
с сомнительными правами на власть, дары твои должны быть велики и обильны,
по изобилию даров судит он о собственной значимости.
край колодца и засмеялся маленькой своей победе, он идет под жарким солнцем
в тень, в тени возле стены стою я, он наливает мне свежей воды, и сердце мое
освежается любовью.
LXIII
Материальные блага ты счел самоценными и ошибся. Пейзаж, открывшийся тебе с
вершины горы, ты создал усилиями, затраченными на подъем, вот и любовь
питается затраченными усилиями. Нет ничего, что обладало бы ценностью само
по себе, -- нити, связующие дробность в единое целое, придают отдельной вещи
и цену, и смысл. Носа, уха, подбородка, второго уха мало, чтобы мрамор
сделался лицом, необходима игра мускулов, связующая их воедино. Кулак,
который держит. Звезды, число девять, родник еще не стихи, но они появились,
когда я завязал все одним узелком, заставив девять звезд купаться в роднике.
Я не спорю, связующие нити выявляются благодаря тем предметам, которые они
между собой связали. Но не вещи главное. В ловушке для лисиц главное не
веревка, не палка, не защелка -- творческое усилие, которой соединило их, и
вот ты слышишь тявканье пойманной лисицы. Я -- поэт, ваятель, танцовщик, я
сумею поймать тебя в свою ловушку.
после боевых трудов, которыми завоеван оазис. Ты не нужен ей, с ней тебя
словно бы и нет. Любовь пробуждает спящего в тебе ангела и, преисполнившись
благодарности, ты готов лететь на помощь любимой.
Разница в даримом. Невозможно одарить куртизанку, все, что ни принесешь ей,
Шилова Юлия
Гуревич Георгий
Прозоров Александр
Березин Федор
Орловский Гай Юлий
Громыко Ольга