разбойники (а сейчас можно спокойно воды из криницы достать), то опять
выбирается из буераков, вскарабкивается на холмы, откуда мир перед нами
все растет и растет, и вместе с ним словно растем и мы, детвора.
утренняя звездочка светилась, и ноги у всех были мокрые от росы, а к месту
притащились - солнце поднялось и начало припекать. Зато все. чего ожидали,
оправдывается вполне: здесь таки волн-раздолье, здесь рай! Степь не такая,
как наша, в заплатках нив, изрезанная межами, Фондовые земли - ровная
равнина, без овражка, без холмика, открылась перед тобой простором будто
на тысячу верст, и весь этот залитый солнцем простор - в травах высоких,
цветущих п диком приволье, может, к не вспахана эта степь ни разу, сохи не
знала, и ничья коса. видно, не касалась здесь трав! Тут же ПУСТИЛИ коров -
пускай бредут, распрягли и коней - пусть пасутся! Коровы без веревок, кони
без пут, вольные, растреноженные. а мы, мелюзга, вольнее всех! Еще вчера
изнывали, томились по межам, а сейчас шалеем от счастья, рассеявшись в
травах, падаем и катаемся, повизгивая от щекота, перекрикиваемся. Букет
прыгает среди нас, тоже охваченный нашим настроением тявкает радостно, тут
всем хорошо, и ему, и нам.
исчисление времени, нам хотелось бы оставаться здесь вечно! Нет и близко
недобрых людей, никаких злых помыслов, ни вражды. Все, как и подобает тем,
кто в раю, улыбчивы, ласковы, ни одна мать никого не ругает, никто ни на
кого не сердится, ни один отец но прикрикнет на нас за все наши шалости.
Здесь пет гнева, мрачным страстям нет места, здесь все добрые, все между
собой братья и сестры, и, может, так будет всегда? Слышен перезвон стали,
это терновщанс, выпрямившись, косы точат, громко перекидываются шутками, а
ну-ка, что покажет Мина Омелькович, ибо если это коммуна, то здесь не
отставай, не считай ворон, иначе сзади чья-нибудь коса невзначай и пяты
оттяпает. Значит, и с перекуром не спеши, держи линию, клади покос па
совесть, в коллективе такой закон.
хоть и не до песни им пока, люди лишь дышут учащенно при такой работе,
зато их косы поют гяоуженно, согласно, поют травы, ложась ровным покосом,
которому, кажется, и края но будет,- до самого небосклона могут свободно
вклиниваться в буйную растительность наши орошенные потом косари...
от их солнечного духа. Цветы на верхушках трав покачиваются над тобою
где-то в самом небе, потому что здесь и спрашивать нечего, далеко ли до
неба, здесь оно, хоть какое высокое, но как будто для тебя достпжи-мо,
голубеет приветливо, смеется нам своим сияющим простором: я ваше, я
прикрываю вас от всех напастей!
гучи-облака, которые у нас называют: дед ы... Мудрые, добрые деды,
величаво светятся они оттуда своими чистыми бородами, сторожат с небес это
наше детское блаженство и вроде улыбаются ласково из-под окоемов: вы
здесь, мелюзга, ни о чем не заботьтесь, все это для вас, вольно купайтесь
в этих травах счастья, наслаждайтесь, пока нс выросли...
дурачимся, на радостях кувыркаемся, кто-то нашел козелец - его можно есть,
другой завидел ящерицу, зовет: "Сюда!"... А Петро, дяди Семена лобан,
накануне остриженный наголо (за что и был тотчас прозван Котовским),
что-то вообразив, пошел и пошел "рубить" хворостиной. лихо сносить
чертополохам головы в малиновых мохнатых шапках. Их здесь несметное
множество, этих чертополохов, выделяющихся среди моря теплых некошеных
трав, стоят, одетые в колючки, красуясь бравым ВИДОА! своих тяжелых папах.
А где Петро с хворостиной прошел, там уже они без шапок. Встанет,
размахнется, вжик. вжик своей саблей - и ваших нет, покатилась голова
чертополоха в траву.
промаха... Только ведь и будяку жить хочется...
удаляемся и мы, пастушата. Вот где роскошь! Кажется, иди и иди - все будут
травы и травы, гадюк нет, и ничего тебе не страшно, лишь жаворонок над
тобой звенит в выси да еще какие-то невидимые существа, может, именно
ангелочки с крылышками, насквозь прозрачные, прямо эфирные создания,
заполняя все неоо, тихо, напевно над тобою звучат... Оглянувшись, видим,
как наши косари далеко-далеко в травах точат косы, взблескивая ими на
солнце, а затем журавлиным клином снова пошли и пошли друг за другом,
углубляясь в просторы, не знавшие доселе косы.
жить бы тебе жаворонком над этой цветущей степью или
кузнечиком-попрыгунчиком носиться в траве - они-то ведь только радость и
знают...
места не двигаться, однако, как и среди людей, между ними тоже есть разные
натуры, вреднющие попадаются, одна смирно пасется, а другая ни с того ни с
сего задрала голову, и понесло ее бог знает куда, видать, ей здесь не так,
показалось ей, что где-нибудь там, на краю света, будет лучше.
Копайгора, но корова и ухом не ведет.- А чтоб ты сдохла! И Катря,
длинноногая забиячливая наша подружка, первая затевающая драки, сверкая
поджилками, пускается корове наперерез. Ох, эта Катря!
бесстрашна, со всеми хлопцами в школе на переменке дерется, наименьшей
обиды не простит никому.
на ней венок из васильков синеет вокруг чела. Совсем другая стала в венке,
обновилась, прямо юная царевна из трав выплывает! Личико бледное, круги
под глазами - за зиму отощала девчонка, но во взгляде сейчас веселость, и
особенно красит ее этот венок васильковый...
ее, как венок:
худым лицом мальчишка, который, подрастая, становится, по мнению
терновщан, разительно похожим на какого-то там учителя музыки из бывшего
панского имения довольно хлипким был тот учитель, а между тем все
горничные в него влюблялись.- Пай надеть хоть на минутку/, тянется Гришаня
к венку, однако Ялосовстка не уступает.
рассудительно говорит она.- Ты же парень... А я и брыль умею плести...
нас только снится, а эта вот девчонка могла бы тебе сплести его хоть
сейчас... Научилась, гоняя все лето гусей от разостланных на левадах
полотен? Или братья-батраки зимой научили? Ведь с хуторов они возвращаются
осенью хоть и босые, зато всегда в новых брылях.
ласково на брата, и мы тоже переводим взгляды на своего товарища, на его
многострадальный картузик с огрызком изломанного козырька, болтающегося на
лбу. Счастливчик этот Кирик! Стараниями сестры он будет сегодня в брыле
золотом, широкополом, как у Романа-степняка: тот, когда выходит с пасеки,
жары может не бояться, тень от его соломенного сомбреро ложится на все
лицо, до самых усов.
золотых брылях, которые в скором времени родятся здесь и все лето будут
прикрывать наши прожаренные солнцем лбы.
точно посланница судьбы: кто мог надеяться, что вернемся домой в такой
обновке? Сомбреро, сказать бы по-нынешпему, будет оно золотиться па тебе в
будни и в праздники, защищать от солнца и от Дождя!
разнотравья, и только изредка над этим зеленым половодьем пробивается
случайный ржаной колосок. Этого ни за что не хватит. Лишь там,
далекоДалеко, подступая к Фондовым землям, что-то голубеет...
летим в ту сторону, запыхавшись, перегоняя друг друга. Ржи как раз
созревают, каждый колосок в седой пыльце, вроде облачком окутан. Кирик
первым бросается ломать коленья, спешит и Грпшаня, набрасываюсь и я - кому
охота без брыля остаться? Для плетения пригодно только среднее звено
стебля, самое большое, с длинной блестящей стрелкой. Хрусть, хрусть! -
отламываешь стебель снизу, отламываешь сверху, и уже он, очищенный, сияет
у тебя в руках, в аккурат такой, как нужен: стрельчатый, длинный,
зелено-голубой.
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Быков Василий
Ковальчук Вера
Доставалов Александр
Суворов Виктор