После Лембита. Он хочет, чтобы все запели. Есть такая песня - "Журавли".
"Мне кажется порою, что солдаты..." И так далее. Вот Лембит и предложит
спеть ее в честь Ильвеса.
горшках. У подъезда стояли шесть автобусов и наш фургон. Ко мне подошел
распорядитель:
чтоб не мерзнуть.
гонорара. Глоток перед атакой. Я смутился, но промолчал. Сунул пакет в
карман. Рассказал Быковеру и Альтмяэ. Мы зашли в буфет, попросили стаканы.
Альтмяэ купил три бутерброда. Вестибюль опустел. Еловые ветки темнели на
желтом блестящем полу. Мы подошли к фургону. Шофер сказал:
Заработал мотор. Альтмяэ положил бутерброды на крышку гроба. Я достал
выпивку. Фима сорвал зубами крошечную жестяную бескозырку. Негромко звякнули
стаканы. Машина тронулась.
расположилось на холмах, поросших соснами и усеянных замшелыми эффектными
валунами. Глядя на эти декоративные каменья, журналисты торопятся сказать:
"Остатки ледникового периода". Как будто они застали и хорошо помнят
доисторические времена.
стояли холмы. В отдалении рокотало невидимое море. Покачивали кронами сосны.
Кора на их желтоватых параллельных стволах шелушилась.
союз воды и камня. Тишина.
Шофер затормозил. Распахнулась железная дверь. За нами колонной выстроились
автобусы. Подошел распорядитель:
люди с венками и букетами цветов. Неожиданно грянула музыка. Первый могучий
аккорд сопровождался эхом. К нам присоединилось трое здоровых ребят.
Внештатники из молодежной газеты. С одним из них я часто играл в пинг-понг.
Мы вытащили гроб. Потом развернулись и заняли место в голове колонны. Звучал
похоронный марш Шопена. Медленно идти с тяжелым грузом - это пытка. Я устал.
Руку сменить невозможно. Быковер сдавленным голосом вдруг произнес:
дирижируем. Быковер говорит:
могила. Рядом возвышался холмик свежей земли. Музыканты расположились
полукругом. Дождавшись паузы, мы опустили гроб. Собравшиеся обступили
могилу. Распорядитель и его помощники сняли крышку гроба. Я убедился, что
галстук на месте, и отошел за деревья.
казался неуместным. В траве чернели провода. Ко мне подошли Быковер и
Альтмяэ. Очевидно, нас сплотила водка. Мы закурили. Распорядитель потребовал
тишины. Заговорил первый оратор с вельветовой новенькой шляпой в руке. Я не
слушал. Затем выступали другие. Бодро перекликались мальчики с телевидения.
похоронят как собаку.
вымощена бессодержательными информациями.
лехт". Я уловил одну фразу: "Отец и дед его боролись против эстонского
самодержавия" .
самодержавия.
нет, того нет.
Быковер пошел за спичками. Через минуту он вернулся на цыпочках и,
жестикулируя, сказал:
предпринять, - говорю.
откровенно говоря, его недолюбливали.
мероприятие...
отдела быта. Тут мне кивнул распорядитель. Я подошел к могиле. Наконец пение
стихло.
на специальных козлах возвышался гроб, отбрасывая тень. Неизвестный утопал в
цветах. Клочок его лица сиротливо затерялся в белой пене орхидей и
гладиолусов. Покойный, разминувшись с именем, казался вещью. Я увидел
подпираемый соснами купол голубого шатра. Как на телеэкране, пролетали
галки. Ослепительно желтый шпиль церкви, возвышаясь над домами Мустамяэ,
подчеркивал их унылую сероватую будничность. Могилу окружали незнакомые люди
в темных пальто. Я почувствовал удушливый запах цветов и хвои. Борта
неуютного ложа давили мне плечи. Опавшие лепестки щекотали сложенные на
груди руки. Над моим изголовьем суетливо перемещался телеоператор. Звучал
далекий, окрашенный самолюбованием голос:
мужества, разочарований и надежд. Я не верю, что истина далась ему без
поисков. Не думаю, что угасающий взгляд открыл мерило суматошной жизни,
заметных хитростей, побед без триумфа и капитуляций без горечи. Не думаю,
чтобы он понял, куда мы идем и что в нашем судорожном отступлении радостно и
ценно. И тем не менее он здесь... по собственному выбору..."
складывалось: "Что он говорит?.." Кто-то тронул меня за рукав. Я шевельнул
плечом. Заговорил быстрее:
преодолении смерти и душевного горя. О законах бытия, которые родились в
Николаев Андрей
Березин Федор
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Плотников Александр
Шилова Юлия